Моя борьба

Надюшкина (и Жана!) квартира была уже продана, и она доживала в ней последние месяцы.

— Какой маразм! Им надо сто бумажек, чтобы они тебя пустили! Миллион заверенностей! — Надюшка, как мышонок с всклокоченной белой челочкой со сна, пришла на кухню, где и сидела певица с пивом.

Она искала квартиру и ее, конечно, никуда не пускали. Она достала пиво из холодильника и бутылку советской водки. Надюшка только что посетила Родину — оттуда и была привезена водка и икра.

— Ты пей водку с соком, а мне пивко оставь… Ой, идем в комнату, я лягу… Что я буду делать со своими вещами?

— Ха-ха, а ты не помнишь, сколько я мучалась? В социальных каких-то проявлениях Франции это тот же СССР. Работает та же Systeme D.^[76]

— Ой, что это, ну-ка расскажи мне, научи меня… — Надюшка уже лежала на своем матрасике, обложенная словариками и тетрадками, настольной (матрасной) ее книгой была «Мастер и Маргарита».

Машка с писателем, как и сам Булгаков, предпочитали «Белую гвардию». Но советские люди хотели, чтобы «Мастер» был его лучшим произведением, — потому что в нем они узнавали свою советскую действительность и им становилось от этого легче, потому что как же, написано ведь, вот, пожалуйста…

— «Систем Дэ» — это как советские связи, блат, знакомства. Сегодня они, правда, все это переименовывают и узаконивают, называя — посреднической фирмой, маклером, брокерским агентством…

— Ой, бля, как там хуёво-то… Ты там не была хуй знает сколько лет и сейчас там жить невозможно…

— Вот именно — сейчас! После перестройки’ Оху-еть от логики можно. Ведь после перестройки стало хуёво, а не из-за 70 лет советской власти!

— Я бы на тебя посмотрела там утром, с похмелья, и пива нигде нет. И кафе твоих любимых нет.

— Ну почему же они такие мудаки, что у них ничего нет?

— Да это советская власть, которую давно надо было свалить…

— Надюшка… Ой, выключи ты этого дурака! — кассета с юморесками Жванецкого была одной из любимых Надюшки. — Он все-таки очень тамошний, надо быть очень советским, чтобы его любить… А о советской власти… Сколько лет ей сопротивление-то длилось? Диссидентов по пальцам можно сосчитать…

— Да вся эта система прогнившая, придуманная этим лысым, лежащим посреди города… Охуеть можно.

— А здесь существует гробница Наполеона…

Машка думала, что в голове у Надюшки все смешалось. Она защищала русских, их человеческие качества — вот хотя бы умение напиться! — и не понимала, что это благодаря социальным условиям и исторической среде. Маша так вот очень хорошо понимала, почему эти русские девки, выходящие замуж за иностранцев, всегда имели любовников, даже истинно любимых, там, в Москве! Потому что с теми можно было ни о чем не думать — лежать в койке сутками и в потолок плевать. И любовники плевали. Могли себе позволить, несмотря на то что все были обеспеченными молодыми людьми. Но обеспеченность там не достигалась тем, что каждое утро они должны были быть свежевыбритыми и благоухающими бежать, в свой зубоврачебный кабинет, или на биржу, или в магазин, принимать товар. Можно было прогулять, не прийти, сделать липовый больничный. И Машка уверенно думала, что если в СССР и есть люди с коммерческой жилкой, с деловыми качествами — их меньшинство и их деловитость тамошняя. Советская. Которая подразумевала в себе совсем не здешнюю и установленную уже во всем мире деловитость. А раз они хотели делать дела с Западом, то их деловитость не подходила. Их привычка лакать водку и коньяк, не быть пунктуальными, не сдерживать свои страсти, не отвечать на деловые письма, «тянуть резину», не уметь быстро реагировать — вот их отличительные качества! — здесь не пройдут. Потому что есть здесь интернациональные условия деловитости Западный Бизнесмен — это уже имя нарицательное. У Машки у самой мужья были бизнесменами. Бо-о-льши-ые дельцы, надо сказать! Шуточки, вообще-то, они очень неплохо преуспели в США, эти бывшие советские граждане. Но только потому, что у них не было другого выхода, они уже были там, жили в Америке и делали дела по-американски. А советские бизнесмены, они думали, что сейчас, они придут и устроят все по-ихнему, наставят кругом матрешек с водкой и сделают бизнес!

— Этого, как ты говоришь, лысого уже шестьдесят два года нет в живых! При чем здесь лысый, если вам опохмелиться нечем?! Это уже другой лысый, меченый! Провел антиалкогольные кампании. Да как! Все виноградники старинные повырезали, олухи. Заставь дурака молиться…

— Ну, это уж как всегда, по-русски, моя лилипу-точка.

— Уже договорились до того, что мы все, оказывается, жили в тюрьме, под дулами пистолетов. Позорище! Ты сама там как сыр в масле каталась!

— Да хуй со мной… Мне всегда жалко простых, работяг. Маму. Твою и мою. Почему они не могут там иметь то, что местные имеют?

— А, может, и местные не должны всего этого иметь? Может, все это искусственно выжимается? Недаром даже во Франции, самой отсталой в этом отношении, появилась партия зеленых в Парламенте. Высокий уровень жизни, благополучие, так называемый прогресс — принес очень много вреда. Ине только физического, видимого, но и морального. Все думают, что так и должно быть. И так и будет. Постоянное улучшение. Хуюшки! Так не может быть. Потому что все эти улучшения несут сначала неосязаемые, невидимые — но потом как бухнет! — последствия.

— Да, мы все несознательные. Но хуй с нами… Дай мне лучше пивка. Принеси.

— Ничего не хуй с нами! Тебе не противно это «открытие» СССР? Оказывается, там есть мода! Озвереть. Ты лет пятнадцать назад уже у Зайцева работала, а они открыли. Оказывается, там есть рок. Главный рокер Горбачев! Это только лишний раз доказывает, что Запад всегда был вражески настроен. Почему-то журналисты не писали о моде и роке пятнадцать лет назад. Только об одетых в полосатые костюмы ГУЛАГа. Хотя и пятнадцать лет назад они туда ездили и ошивались с манекенщицами, упивались водкой из «Березки»!

— Аааа, не хочу больше политики, хочу пив-каааа! — захныкала Надюшка на матрасике.

Певица пошла на кухню за пивком и за водкой. Возвращаясь по коридору, она остановилась у intercomme^[77], заверещавшего полуполоманным сигналом. «Спроси кто. Может, это Танька, обещала зайти…» Машка не любила, когда к Надюшке приходили ее русские девки. И эту Таньку беленькую тоже очень не любила. У нее был французский муж, которого она называла… папа. Так и говорила: «Папа, мне нужны новые брюлики… Папа, мне нужна новая шуба..» Машка просто готова была ударить эту Таньку, которая всегда была беленькой и чистенькой, ухоженной и… искусственной! Надюшка хоть с ней и дружила, относилась к ней нечестно. Тоже недолюбливала ее. В ней был русский дух, которым еще полстраны была заражено — дух, желающий справедливости и честности, равенства и правды.

— Ой, девчонки, такой ветер, с меня чуть все мои одежды не снесло. — Таня была, конечно, во всем черном.

Оттого, что современные женщины были в черном или леопардовом, «рваном» или наизнанку, они думали, что таким образом приближали себя к своему времени. Одной ногой уже в XXI веке. Но эти женщины — русские — жили по традиции содержанок прошлого века. А их французские сестры были жуткими ханжами. Она могла всю ночь прососать хуй молодому человеку на десять лет младше, а утром прийти на работу и распинаться о нравственности и морали сегодняшней молодежи.

Эта Танечка развязывала какие-то хвосты от Ри-кейль. Она была вся такая «с иголочки», что Машке хотелось засунуть ее в помойку на пару часиков, в мусорный бак. Как Врагиню, которая чем-то была похожа на эту Таньку. Трепещущую над своими тряпочками и штучками: «Ах, что там, солнце?» — и она демонстративно доставала свои тед-лапидусские очки. У Машки у самой были очки от Алана Микли! Но она не объявляла, что сейчас наденет их — смотрите все, я достаю мои очки Микли, а это значит, что стоят они восемьсот франков, а раз у меня такие очки, то и остальные вещи, можете представить себе, соответственной стоимости!