Моя чужая новая жизнь

Да я в общем-то и не сомневался. Так, хотел её немного подразнить.

— А ты? — неожиданно спросила она. — Кто-то смог завоевать твоё сердце?

— Ну, разве только Кребс, — пошутил я.

А вообще сейчас был бы неплохой шанс объясниться, но я лишний раз убедился, что не вправе связывать её обязательствами. Если я когда-нибудь женюсь, то не собираюсь ничего скрывать от своей жены. Я не хочу, чтобы Чарли знала, что сейчас происходит у меня в душе. Пусть пока всё остается так, как было до войны. Дружеская симпатия, затаённая нежность и окрыляющая уверенность, что у нас всё впереди.

— А если серьезно, то я считаю, не стоит мешать в одну кучу любовь и войну.

— Понятно, — Чарли отвела взгляд, но быстро взяла себя в руки. — Расскажи, как там Фридхельм и Эрин?

Глава 41 Такое ощущение что мою светлую полосу в жизни кто-то снюхал.

Окажись на моём месте оптимист, может, он бы и порадовался возможности увидеть живую историю, но поскольку я пессимист, а точнее реалист, я видела лишь кромешный пиздец. Если бы кто-то всё же додумался изобрести хрень для обнуления как в «Мстителях», я бы не задумываясь туда залезла. Слишком много всего хотелось распомнить. До сих пор потряхивает при мысли, что мог сделать со мной Штейнбреннер. Он-то конечно вроде как слопал лапшу, что я навешала по ушам, но тут ключевое слово «вроде». Я прекрасно понимала, что моя жизнь теперь висит на волоске. Мало ли, вдруг ему вздумается пробить мою личность. Как-то же у них это делается? Надеюсь мне больше не «повезёт» столкнуться с ним ни на фронте, ни где-либо ещё. Вообще конечно это был тот ещё треш — выпутываться из очередной ловушки, что так любит подкидывать мне боженька. Хотя чего уж, сама виновата. Поддалась минутному порыву, это при том, что должна сидеть как мышка, тише воды ниже травы. А тут ещё отбитый на всю голову Хольман. Единственное, в чём мне повезло, что меня первым допросил Вилли. Я не стала изобретать велосипед — пошла по накатанной версии. Безупречный нацист герр Майер, полностью разделяющий идеалы партии, естественно стыдится дочери-полукровки. Сбагрил её вон из страны и больше слышать ничего не желает, тем более особой любви у нас и до этого не наблюдалось. С этим вроде разобрались. Со Штейнбреннером было конечно сложнее, но мне сыграло на руку, что Вилли когда-то сам придумал для него приемлемую сказочку. В общем, импровизация — наше всё. Главное, чтобы теперь штурмбаннфюрер не захотел в гости ко мне нагрянуть, я же девушка вежливая, пригласила его знакомиться с родителями. Вряд ли конечно сие событие станет реальностью, но всё же… Ладно, вопрос с идентификацией моей личности худо-бедно закрыли, но я же ещё и оказалась первой подозреваемой в загадочной смерти Наташи. Хольман открыто заявил, что её смерть моих рук дело. Пришлось без малейших колебаний подставить его. Этот крысёныш заслужил! Я и так подозревала, что его издевательства не ограничивались тем, что он вылил на неё воду, а в ходе допроса выяснилось ещё много чего интересного. Так что пусть идёт под трибунал, мы с моей совестью уж как-нибудь это переживём. Главное, мне поверил Штейнбреннер, а Вилли… Может, конечно и подозревает, что я чего-то не договариваю, судя по немного настороженным взглядам, но видимо старается убедить себя в обратном. А куда ему деваться? Наверняка же боится, что брат натворит делов, если очертя голову ринется защищать меня. Осмелев, я подкинула ему логичных аргументов в свою пользу:

— И не стыдно вам, герр обер-лейтенант, подозревать меня? Будь я диверсанткой, уже давно бы расправилась по-тихому со всеми ещё в той землянке.

Вилли, беднягу, аж передёрнуло, когда он представил эту картину. Оттачивать сарказм на том, от кого во многом зависит твоя жизнь, однозначно плохая идея, но с другой стороны я интуитивно чувствовала, что всё делаю правильно. Слезливые оправдания убедили бы его в том, что я играю, пользуясь женскими уловками, а вот такие доводы логики, пусть и приправленные иронией, как ни странно всегда работали. Главное не перегибать, скатываясь в откровенный стёб и хамство. Фридхельм конечно не сомневался в моей невиновности, а я уже привычно отмахнулась от лёгких угрызений совести и облегчённо выдохнула. Проверять на прочность его доверие и выяснять, на что он готов ради меня, на этот раз не придётся.

А вообще этот день показал мне насколько я уязвима. Возможно, стоит всё-таки решиться и поговорить с ним. Если он меня любит, то поймёт, что нужно валить из армии, пока меня не разоблачил кто-нибудь более хитрожопый, чем Хольман. В этот раз можно сказать удачно сложились звёзды, но всё время везти мне так не будет.

На следующий день поднялся кипиш. Пропали ребятки Штейнбреннера. Я не считала себя особо кровожадной, но испытала мрачное удовлетворение, увидев зарубленных словно свиньи Альфреда и белобрысого гада. Будь моя воля, пусть бы с ними сделали тоже самое, что они с Наташей. Ублюдочный Штейнбреннер приказал повесить её тело чуть ли не посреди деревни. В чём смысл этого варварства, мне не понять. Глядя на его перекошенную от злости морду, я предчувствовала ответный ход, но то, что он вытворил превзошло всё, что я здесь видела до этого. Тем утром я не торопилась в штаб. Дел, требующих моего присутствия, особо не было, так что я могла лишний час поспать.

— Мурка, кыс-кыс-кыс! Иди же сюда.

Я улыбнулась. Котейка так и продолжала шастать в родной дом. Пускай девчушка спокойно её выловит, подумала я и снова закрыла глаза, но поспать не удалось. Я услышала во дворе чьи-то голоса.

— Быстрее, шевелитесь!

Метнувшись к окну, я увидела, как незнакомые солдаты подталкивают отца Татьяны, а сама она, испуганно озираясь, стоит, на пороге флигеля. Не знаю, что за хрень происходит, но знаю, что сейчас должна сделать.

— Лиза, иди сюда, — девочка вздрогнула, увидев меня, но послушно подошла. — Бери Мурку и спрячься в подвал. Сиди, пока я не разрешу выходить, хорошо?

— Меня же мамка будет искать, — растерянно ответила девочка.

— Так это просто игра. Ты же играешь с ребятами в прятки?

Она кивнула. Я открыла крышку подвала, но тут, как назло, с улицы донеслось жалобное:

— Да что ж вы творите, он ведь старик…

Девочка тут же побежала к двери.

— Мама…

— Тише, — я едва успела закрыть ей рот и, увидев перепуганные глазёнки, как можно спокойнее добавила: — Мама скоро придёт, а твоя задача сидеть тихо, чтобы эти дядьки тебя не нашли.

Девочка кивнула и, подхватив кошку, полезла вниз. Я поморщилась. Никогда не умела толком разговаривать с детьми. Она ведь поняла, что происходит что-то страшное.

— Фройляйн? — в хату без стука вошёл солдат. — Здесь никого нет кроме вас?

— Конечно нет, — я почувствовала дикое раздражение — стою тут в одной ночнухе, и прикрыться как назло нечем. — Можете пройти и сами убедиться.

— Ну что вы, нам достаточно вашего слова, — он вежливо улыбнулся и вышел.

Я тут же наскоро оделась и почти бегом бросилась к штабу. Похоже, действительно затевается какая-то дрянь. Со всех дворов солдаты выводили жителей и как стадо погнали их в местную избу-читальню.

— Солдатики, миленькие, мы же ни в чём не виноваты, — какая-то бабуля упала на колени. — Детишек пожалейте Христа ради…

— Отстань, дурная баба, — солдат отпихнул её носком сапога и подтолкнул прикладом. — Быстро встала!

— Куда вы их ведёте? — спросила я.

— Мы выполняем приказ герра штурмбаннфюрера, — охотно ответил он. — Шли бы вы отсюда, фройляйн. Сейчас тут будет нечем дышать.

— Почему? — затупила я.

— У нас приказ казнить этих варваров. И чего спрашивается тратить на них пули? Сжечь всех сразу — и дело с концом.

Это кто же у них такой практичный, что решил сэкономить? Ну нет, я заставлю Винтера вмешаться. В конце концов он тоже командир, и мы раньше заняли эту деревню. Вилли преспокойненько сидел в штабе, и я без всяких предисловий выдала:

— Ты в курсе, что приказал устроить Штейнбреннер? Сделай хоть что-нибудь!

— Я не вправе оспаривать его приказы, — промямлил он.

— Ты такой же командир, хотя иногда я в этом начинаю сомневаться! Слова поперёк никому не скажешь!

— Зато ты слишком много говоришь, — вспылил он и рявкнул мне вдогонку. — А ну, стой! Не хватало ещё, чтобы ты опять начала вмешиваться…

Выбежать-то я выбежала, а вот что делать дальше, честно говоря, не знала. Просить Штейнбреннера о милосердии бессмысленно. Это ясно, как и то, что Винтер вряд ли сможет остановить казнь. Оставалось только позорно сбежать, но ноги словно приросли к земле. Я снова попала в какой-то кошмар из жёсткого военного фильма. Я собственно никогда не могла спокойно смотреть такое и на экране. Какой-то старик, споткнувшись, упал и не реагировал на тычки прикладом, пока его просто не поволокли дальше. Мальчишка лет двенадцати у самых дверей вдруг развернулся и попытался бежать в сторону. Далеко конечно не убежал — его уложил чей-то меткий выстрел. Женщины надрывно плакали, пытались разжалобить этих уродов, умоляя отпустить хотя бы детей.

— Позвольте выйти хотя бы детям, — надо отдать должное, Винтер попытался вмешаться.

— С детей всё и начинается, — ответил Штейнбреннер, невозмутимо наблюдая за этим беспределом. — Их вообще не должно быть, этих русских дикарей. Мы освобождаем стратегически важные территории для процветания нашей великой страны.

Винтер сжал губы в жёсткую линию, словно боялся не сдержаться, но здравый смысл как всегда победил, и он резко развернулся, не собираясь наблюдать за этим геноцидом. Мне давно следовало поступить также, но я продолжала стоять, словно приклеенная. Даже не представляю, что чувствовали сейчас эти несчастные внутри горящего сарая. Стыд калёным железом жёг меня изнутри осознанием, что это происходит не в далёком прошлом, а в живой, раскалённой реальности. А что же делаю я? Пытаюсь сохранить жизнь, которая давно уже не моя, и словно оборотень притворяюсь своей для этих выродков. Ладно, пусть я трусливая овца и не присоединилась к партизанскому движению, но ведь можно было сбежать. Хотя бы куда-нибудь.