Моя чужая новая жизнь

Фух, выговорилась. А что они мне сейчас сделают? Правильно, ничего. Может, хоть немного задумаются, что не всё в этой жизни вписывается в рамки канонов. Читая нашу историю, я отчасти была согласна, что удержать страну в период гражданской и отечественной войны мог только лидер с железными яйцами. Такой как товарищ Сталин. Но у нас в стране ничего не делается наполовину. Если демократия, так на грани распиздяйства. Ну, или как вариант, позиция шаг влево, шаг вправо —карается расстрелом.

— С такими мыслями тебе лучше было оставаться у фрицев, — сплюнул Иван. — Ничего, товарищ комиссар разберётся, что с тобой делать.

— Ага, а в следующий раз разберётся с тобой, когда ты поднимешь фашисткую листовку, чтоб распалить костёр и не отморозить ноги, — злорадно ответила я.

Нет, ни за какие коврижки я не смогу научиться выживать при сталинском режиме. С немцами в этом плане и то попроще, ей-богу.

— А ну молчать, дрянь! — раненым медведем взревел он.

— Кем бы она ни была, благодаря ей ты ещё жив, — Паша бдительно следил, чтобы наши разборки не перешли в рукоприкладство. — Предлагаю молчать про то, что фрицы нас сцапали, а она пусть так и останется переводчицей-немкой.

— Так всё равно же загремит в лагерь для военнопленных, — чуть успокоившись, хмыкнул Иван.

— Девчонку-переводчицу смогут освободить быстрее, чем осуждённую за сговор с врагами, — вздохнул Паша и повернулся ко мне. — Постарайся изобразить небольшой акцент и не упрямься, расскажи всё, что знаешь о вашей роте. Сколько людей, техники… Ты же наверняка слышала в штабе планы наступления.

— Разберёмся, — пробормотала я.

Что тут разбираться? Дураку ясно, что мне нужно как можно быстрее делать ноги. Как только выберемся из этой ямы, улучу момент и рвану куда глаза глядят. Не будет же дедуля стрелять мне в спину. Если бы не этот идейный Ванька, он бы меня точно отпустил, но с этого станется пристрелить нас обоих как врагов народа. Паша, конечно, тоже предан нашему усатику, но хотя бы пытается быть человеком. Придумал мне хоть какую-то отмазку, но я не собираюсь и дня сидеть в советских лагерях. Сдать роту ещё куда ни шло, но опять же любую другую, не нашу. Пусть хоть всех немцев перемочат, но «моих» подставить под удар я уже не смогу. Не знаю, предательство родины это или нет. Я уже вообще ничего не знаю. Все ориентиры давно смешались в непонятное нечто. Видимо, это мой крест — биться между двух огней. Я не смогу окончательно отказаться от своих, но ведь парни тоже стали за это время для меня своими. Кох, Каспер, Крейцер, да даже Шнайдер столько раз спасали мою задницу. Вилли вон как складно научился врать, прикрывая мои косяки. А Фридхельм… я наверное уже дозрела до того, чтобы выстрелить в красноармейца, если бы пришлось спасать его. Решено, бегу обратно. В конце концов я всё грамотно обставила, да и по мне видно, что я сбежала не добровольно.

— Ну что? — прислушался Паша. — Кажись, всё тихо. Быстро уходим.

* * *

— Тише, слышите?

Я прислушалась. Вроде где-то треснула ветка. Ясное дело немчики до сих пор прочёсывают здесь каждый метр. Паша потянул меня на землю, и они с Иваном рассредоточились за деревьями, занимая удобную позицию.

— Да развяжите вы меня, — узел ремня уже порядком натёр запястья, я уже молчу о периодически немеющих пальцах.

— Обожди, — отмахнулся Иван. — Паш, ты его видишь?

— Угум, — Паша перевёл прицел винтовки. — Похоже, он пока один. Если выстрелим, сбегутся остальные. Давай отходить.

— Отходить? — прошипел Иван. — И оставить фашиста в живых? Ну, нет.

— А вот и остальные, — тихо прокомментировал Паша. — Их уже трое.

— Пока ты будешь думать, нас снова повяжут, — раздражённо пробормотал Иван и завозился, устраиваясь поудобнее, чтобы взять прицел.

Я всмотрелась и почувствовала, как сердце ухнуло куда-то в пропасть, когда увидела между деревьев Каспера и Фридхельма.

— Стойте, — чуть не заорала я, в отчаянии гадая, как убедить их не стрелять в своих врагов. — Немцев же однозначно больше, а патронов у вас мало. Давайте отходить как и собирались.

— И ты ещё говоришь, что не поддерживаешь фрицев. Того не трогай, в этих не стреляй, — передразнил меня Иван и повернулся к Паше. — Я валю этого, а ты того, что подальше.

— Не стреляй! — едва соображая, что делаю, я бросилась на Ивана, пытаясь выбить свой парабеллум.

— Дура, ты что творишь?

Он попытался меня оттолкнуть, но на чистом адреналине я ухитрилась сбить его с позиции. Непослушными пальцами схватила его руки, впиваясь ногтями, раздирая кожу, в отчаянной попытке заставить выпустить пистолет из рук. Сцепившись клубком, словно уличные коты, мы покатились по земле. Иван пытался меня оттолкнуть, но я намертво вцепилась в его пальцы.

— Да что ж ты будешь делать?!

Он резко рванулся, и прежде чем я успела понять, что произошло, услышала оглушающий звук выстрела, а следом пришла дикая боль. Я даже не поняла, куда он попал. Живот и всё, что ниже, свело горячей пульсацией.

— Дура, что ты наделала…

— Арина! — метнулся ко мне Паша.

Он перевернул меня на спину и бросил быстрый взгляд вниз, туда, где, я чувствовала, фонтаном хлещет кровь. Он уже ничем мне не поможет, пусть спасает свою жизнь.

— Беги, — я уже слышала звуки выстрелов — парни явно нас засекли и движутся сюда. — Беги, иначе всё это будет зря…

Он коротко кивнул, подхватил винтовку и побежал вслед за Иваном. Я попыталась размеренно дышать, что было сложно. Казалось, внутрь кто-то налил кипятка, боль концентрировалась с левой стороны живота. Что там у нас, селезёнка? Тогда моя песенка спета. Я загнусь от кровотечения.

— Рени, — Фридхельм склонился и торопливо стал распутывать ремень стягивающий мои руки. — Да что же это… — судя по панике в его глазах, я вот-вот скончаюсь у него на руках в лучших традициях кинематографа.

— Да что ты стоишь столбом? — рявкнул Шнайдер. — Из неё кровь так и хлещет, — достав какой-то платок, он сунул его Фридхельму. — Прижми к ране и не отпускай. Каспер вас отвезёт, а я постараюсь достать этих тварей.

— Рени, ничего не бойся, мы сейчас мигом отвезём тебя в госпиталь, — затараторил Каспер, помогая Фридхельму поднять меня.

От их движений кровь потекла с новой силой. Скорее всего до госпиталя я не доеду. В прошлый раз моя смерть была достаточно быстрой, сколько интересно это продлится сейчас? Боль постепенно перешла из резкой в отупляюще-глухую, но теперь я чувствовала жуткую слабость. Что бы там ни говорили про то , что никто не живет вечно, умирать раньше времени никому не охота. Но с другой стороны я так устала от этого бесконечного квеста, устала постоянно бояться. Хотя кого я обманываю? Страх леденящей щекоткой постепенно вытеснил все остальные мысли и чувства. А если умирать я буду долго и мучительно и в полном сознании? И что всё-таки ждёт меня после? Я не верю в канонные понятия рая и ада, но уже знаю, что смерть не всегда значит небытие.