Моя чужая новая жизнь

— Вильгельм, того мира, который вы знали, больше нет. Теперь всё будет по-другому. Не все народы имеют право на будущее. Евреев в новом мире быть не должно.

Я вышел из штаба, испытывая бессильную горечь. Против существующего режима нельзя выступать — я конечно понимал это, но впервые столкнулся с необходимостью ломать усвоенные принципы. А ведь на мне лежит ответственность за солдат. Я должен как-то донести до парней, что им придётся забыть законы военного Кодекса и стать убийцами. Одно дело, когда сражаешься с равным врагом, другое — расстреливать беззащитных.

Я направился к ним, собираясь с мыслями, продумывая, что сейчас скажу. Многие потрясены бесчеловечным поступком штурмбаннфюрера. Если не переменить этот настрой, там и до бунта недалеко. Как бы ни было тяжело признавать, но для солдат лучшее — поменьше думать о приказах. Я должен убедить их исполнять без колебаний всё, что приведёт нас к победе. Мимо меня медленно проехала машина, остановившись у штаба. И что здесь делает этот ублюдок? Да ещё и явно желает со мной пообщаться.

— Лейтенант, извините за вчерашнее.

В ледяных глазах штурмбаннфюрера я не видел ни капли раскаяния. Скорее всего, Файгль постарался заочно пригасить конфликт между нами. Продолжать бунт я естественно не собирался, поэтому молча продолжал слушать.

— Это было лишним. Видите, какая коварная еврейская кровь? Она распространяется быстро, как зараза. Поэтому евреи так опасны.

Намёк был более чем ясен. Если я позволю себе ещё раз обсуждать решения Вермахта, разделю участь тех, кому посочувствовал. Я развернулся, не в силах больше смотреть на этого самодовольного козла. Краем глаза увидел, что Фридхельм, бросив недоеденный суп, резко поднялся. Как бы ни было сейчас мне тошно, я должен в первую очередь поговорить с ним, убедиться, что он не собирается наделать глупостей.

— Стой, — я едва успел перехватить его. — Ты куда?

— Я что, не имею права шагу ступить без твоего разрешения? — неожиданно огрызнулся он, посмотрел мне в глаза и нехотя добавил: — Пойду пройдусь. Я не могу спокойно слушать дерьмо, которое несёт Шнайдер.

— Нравится нам это или нет, но фюрер поставил цель очистить пространство от неугодных народов и политических режимов, угрожающих Германии.

— То есть ты спокойно позволил убедить себя в том, что произошедшее сегодня — это абсолютно нормально? — с горечью спросил он, продолжая укоряюще смотреть на меня. — Ты тоже готов стрелять в женщин и детей?

— Да! — рявкнул, понимая, что не могу ответить по-другому, и чуть не отшатнулся от пронзительной боли в родных глазах. — Если мы начнём оспаривать приказы, станем предателями. Этого я точно не допущу ни для себя, ни для тебя. — Пусти, — как-то сник он и сбросил с плеча мою руку, невесело усмехнувшись. — Не бойся, я не собираюсь дезертировать.

Я отступил. Пусть пройдётся, придёт в себя. Меня ждала другая задача — я так и не поговорил со своими солдатами. Они как раз закончили обедать и пока были все в сборе. Я не стал тянуть и подошёл к ним:

— Внимание.

* * *

Нет, он меня точно сведёт раньше времени в могилу своими выходками! Сначала я даже не понял, в чём дело. Когда русский бомбардировщик открыл огонь, я был занят тем, как отбить атаку. Благо Каспер и Шнайдер не зря учились обращаться с пулемётом. В этот раз никто не пострадал, русские лишь разнесли пару своих же изб. В суете, отдавая приказы усилить наблюдение, максимально быстро потушить пожар, я не сразу понял, на кого так возмущённо орут парни.

— Ты, сволочь, едва нас всех не угробил!

— Если выйдешь после такого сухим из воды, я лично врежу тебе и не один раз!

— Тебе не место в нашей роте!

Что за чертовщина происходит? Почему они обвиняют Фридхельма?

Ко мне подошёл Кребс, докладывая, что Фридхельм был в карауле и, как утверждает Каспер, специально не потушил сигарету, когда они заметили кружащий в небе самолёт. Каждое слово фельдфебеля каменной тяжестью ложилось на сердце. Если бы брат сделал такое по дурости, ещё ладно, я бы пережил. Но он что, действительно решил погибнуть? Не думал, что тянет за собой и остальных? И как я должен на это реагировать? Разговоры бесполезны — ничего нового я сказать ему не мог. Всё было сказано днём, да и не дурак он, всё ведь понимает. Какого же тогда чёрта вытворяет такие идиотские поступки? Если мозги не встанут на место, что будет следующим? Сорвётся и перестреляет своих же? И как я должен его защищать? Пока что знал одно — трибунала я допустить не могу.

— Этот инцидент не должен отразиться ни в одном рапорте, — я понимал, что Кребс может сейчас много чего мне возразить. — Я приму меры, и такого больше не повторится.

Кребс молчал. Сейчас всё зависит от того, смогу ли я убедить его.

— Он ещё глупый мальчишка. Он не осмелится по-настоящему устроить бунт. Это был срыв.

— Вы же понимаете, герр лейтенант, даже если я буду молчать, в роте будут недовольны тем, что он останется безнаказанным, — веско ответил фельдфебель.

Теперь молчал я. Понимая, к чему он клонит, я не решался прямо озвучить свой ответ.

— Вам придётся закрыть глаза ещё на один инцидент, — уточнил Кребс.

Я смог только кивнуть. Ведь выхода другого-то и нет. Или я официально дам делу ход, или закрою глаза на то, что парни по-свойски проучат брата. Фридхельм никогда не умел особо драться, значит, получит пару тычков и затрещин. Может, тогда поймёт, что не всегда старший брат сможет прикрывать последствия его идиотских поступков.

Как же я пожалел, что позволил эту сделку с совестью. Лучше бы унизился и просил снисхождения у гауптмана. Я думал, парни пару раз врежут и припугнут Фридхельма, но всё зашло намного дальше. Никто не признается, что там вышло, но они словно с цепи сорвались. Особенно Шнайдер. И неизвестно, чем бы закончилось эта драка, точнее избиение, если бы не Карл. Я всё же решил вмешаться после того, как испуганный мальчишка нашёл меня, наивно полагая, что я накажу виновных. Когда я увидел Фридхельма — без сознания лежащим на полу, в крови, — почувствовал себя предателем. Я же годами привык защищать его от всех, а сегодня позволил сделать такое. Карл, который имел все основания злиться, — ведь он тоже мог погибнуть вчера ночью — и то, не раздумывая, бросился на помощь. А я, родной брат тянул до последнего. Но что сделано, то сделано.

Фридхельма надо отправить в госпиталь, и в первую очередь я распорядился отнести его в машину. Со злостью посмотрел на Шнайдера. Как боец он хорош, но никогда не может вовремя остановиться. Ведь Фридхельм вряд ли бил в ответ, а у него руки чуть ли не по локоть в его крови. И я даже не могу никак его привлечь, если не хочу дальнейших ненужных разбирательств. Перехватил красноречивые взгляды, которыми обменялись Карл со Шнайдером и почувствовал новую волну злости. О драке этих двоих я тоже слышал, хотя Карл и не стал жаловаться. Я не допущу, чтобы взрослый мужчина избивал мальчишку.

— Чтоб я больше не слышал о подобных инцидентах, ясно? — я выразительно смотрел на Шнайдера, давая понять, что больше послаблений не будет.

Немного успокаивало одно — Фридхельм скорее всего в том госпитале, где работает Чарли. Она проследит, чтобы с ним всё было в порядке. Но всё равно ночью я спал плохо. Да и утро было не лучше — поступил приказ снова ехать в город для помощи СС. Как же не хочется опять сталкиваться с этим штурмбаннфюрером. Я даже удосужился выяснить его имя — Химмельштос. Очень надеюсь, в дальнейшем наши пути больше не пересекутся.