Моя новая сестра

Бен хватает ее за руку и крепко сжимает.

– Прекрати, – требует он. – Люди смотрят.

– Тебя совсем не волнуют мои чувства, правда? Достаточно того, что ты решил связаться с ней, невзирая на правила проживания, – всхлипывает Беатриса, гнев вытесняет из ее души всякое смущение. – Когда мы съехались, мы договорились, что будем уважать друг друга… мы сказали… – Она делает паузу, тяжело дыша.

– Я знаю, о чем мы договорились, Би. – Его лицо блестит от пота, он в панике.

– Тогда почему ты трахаешься с ней, Бен? Под моей крышей, в моем доме…

– Не надо мелодрам, черт возьми, – резко бросает он, заставляя ее вздрогнуть. – Это наш дом, Би. Наш дом.

– Плевать! – Она уже вовсю рыдает, понимая, что устраивает публичную сцену. Несколько человек оглядываются на них, и один из подростков спрашивает, все ли у Беатрисы в порядке.

– С ней все в порядке, – огрызается Бен, вставая и поднимая ее на ноги. – Пойдем, нам пора.

Беатриса обувается и идет за Беном вниз по склону, на его руке болтается пластиковый пакет с пустыми банками. Она думает, не сказала ли слишком много, не зашла ли слишком далеко? Ей приходится бежать, чтобы поспевать за ним, но он не останавливается, пока не преодолевает половину пути, и к тому времени, как она догоняет его, ей уже не хватает дыхания. Она ловит его за руку, и он поворачивается к ней лицом, его взгляд суров.

– Что, черт возьми, с тобой происходит, Би?

Она опускает голову, удивленная его внезапной вспышкой гнева.

– Прости меня.

– И вообще, не тебе говорить о таких вещах. Как же Ниалл?

Она замирает.

– Ниалл? С Ниаллом у нас ничего нет. Он просто друг, вот и все. И он не живет с нами.

Бен недоверчиво смотрит на нее. Затем вздыхает, качая головой, и она видит, что его гнев рассеивается, как воздух, медленно выходящий из воздушного шарика. Но когда Беатриса делает движение, чтобы взять его за руку, он отталкивает ее.

– В чем дело? – спрашивает она, чувствуя, как слезы снова подступают к глазам из-за его упреков. – Извини, что устроила сцену.

Она знает, как Бен ненавидит ругаться на людях, как не любит привлекать к себе внимание.

– Дело не в этом.

– Тогда в чем? – Она достает из кармана бумажный платочек и сморкается.

Он колеблется.

– Аби много значит для меня, ты же понимаешь.

Несмотря на жару, по ее шее пробегает холодок.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу, чтобы у нас с Аби все было по-настоящему. И хочу, чтобы ты относилась к этому серьезно и прекратила ревновать, Би. Я знаю, тебе тяжело, ты всегда была самой важной женщиной в моей жизни. Я понимаю это. Но я не понимаю, почему Аби не может быть моей девушкой и твоей подругой. Мы не должны ссориться из-за нее.

– Я не думаю, что сейчас у нее подходящее время для отношений, – слабым голосом произносит Беатриса. – Я думала, что если смогу ей помочь, то все остальное наладится как-то само собой.

– Только не надо снова этой ерунды про карму, Би, ладно? – Он вздыхает. – Ничто не искупит вину за прошлое, за то, что мы сделали. Ты ведь знаешь это, правда?

У нее кружится голова, и она прислоняется к забору чьего-то палисадника в поисках опоры. Как объяснить ему, чтобы он понял? Она теряет контроль над собой, над ним, над их жизнью. Она всего лишь пыталась помочь Аби, но вместо этого ей швырнули в лицо все ее благие намерения. Она закрывает глаза и массирует виски. Ей нужно подумать, разобраться во всем. Когда она снова открывает глаза, Бен пристально наблюдает за ней с настороженным выражением лица. Ее взгляд падает на его шорты от Армани, вишнево-красную рубашку поло от Ральфа Лорена и, наконец, на очень дорогие и совершенно новые солнцезащитные очки от Тома Форда поверх его песочно-белокурых волос. Даже работая в IT-отделе, он зарабатывает не так уж много, и Беатриса знает: для того, чтобы достучаться до него, нужно бить ниже пояса, так, чтобы было больно.

«Власть в моих руках, Бен. Я могу разрушить все, что у тебя есть».

– Хорошие солнечные очки, – замечает она с укором, и по тому, как краснеет его шея, он понимает, на что именно она намекает. В конце концов, Бен всегда был умен. Когда она протягивает ему руку, он не отмахивается от нее, а принимает, и они в молчании медленно спускаются с холма, направляясь к дому.

Глава двенадцатая

На всю страну обрушилась жара – такой не было уже лет семь, – и мы проводим дни в лености, лежа под деревьями в саду Беатрисы, играя в теннис или загорая в парке Александры, где город Бат расстилается под нами, как идеально выполненный макет. Мы устраиваем пикники, где потребляем в основном сигареты и вино, и часами сидим, болтая, пока солнце не превращается в огненно-оранжевый шар и не опускается за город. Иногда – обычно в то время, когда Беатриса работает над своими украшениями, – нам с Беном удается улизнуть вдвоем в ботанический сад, где мы целуемся, спрятавшись за огромными цветущими кустами с экзотическими названиями. Время от времени речь заходит о Люси, и я начинаю откровенно рассказывать о ней, о своей вине, а Бен, как и его сестра ранее, уверяет меня, что это был просто несчастный случай. Когда я твержу ему, что никогда не смогу простить себя, он смотрит на меня отрешенным взглядом, как будто видит не меня, а какие-то свои воспоминания.

– Я понимаю твои чувства, – произносит он в конце концов, словно выходя из транса.

Он рассказывает мне кое-что о своем детстве в Шотландии, но когда я, автоматически переключаясь в режим журналиста, начинаю задавать ему вопросы о его маме, папе, бабушке и дедушке, он замолкает и меняет тему, и я чувствую, что даже по прошествии стольких лет это по-прежнему причиняет ему боль. Настанет ли когда-нибудь время, когда я смогу говорить о Люси без этого привычного давящего ощущения в груди, как будто под весом борца сумо, без необходимости сдерживать слезы?

За последние несколько недель Бен отклонил уже два предложения о контракте. «Я не собираюсь работать в такую жару», – говорит он, и я как будто опять становлюсь студенткой без работы и обязательств, хотя понимаю, что так больше продолжаться не может. Я уже проедаю последние сбережения и не могу дальше жить за счет щедрости Беатрисы.

Однажды утром я обнаруживаю Ниалла, спящего на одном из диванов, из его приоткрытого рта доносится тихое похрапывание, гитара аккуратно прислонена в ногах, вокруг бутылки с вином и пепельницы, наполненные окурками. Но самое удивительное то, что вокруг него буквально обвилась Беатриса, ее длинные загорелые ноги переплелись с его ногами, ее голова лежит на его груди. Они оба полностью одеты.

Через две недели после переезда я сижу на кухне и выгружаю из стиральной машины в пластиковую корзину для белья те немногие вещи, которые у меня есть, вместе с платьями, которые Беатриса давала мне на время. За эти две недели мне удалось определить, откуда исходит аромат пармской фиалки, который я почувствовала от Беатрисы, да и во всем доме, когда впервые приехала сюда. В конце концов я вычислила, что дело в стиральном порошке. Я утыкаюсь лицом в мокрую одежду, вдыхая чудесный запах, который мне так нравится, – запах этого дома, их запах. Я складываю одежду и готовлю себе кофе в шикарной кофеварке, думая о том, насколько по-домашнему я себя здесь ощущаю, когда по лестнице, озабоченно хмурясь, спускается Бен.

– Би ушла? – спрашивает он, пока я наливаю в чашку молоко. По какой-то причине то, что он зовет ее сокращенным именем, вызывает во мне искру раздражения.

– Она сказала, что собирается прогуляться, чтобы проветрить голову.

– Когда это было? – Он стоит надо мной и молчит, но понятно, что ждет немедленного ответа.

Я пожимаю плечами:

– Не знаю, минут десять назад. Хочешь?..

Прежде чем я успеваю закончить фразу, он разворачивается и направляется обратно вверх по лестнице, по две ступеньки за раз. Я следую за ним с кружкой в руке и настигаю, когда он выбегает из вычурной парадной двери, столкнувшись по пути с Кэсс. Он бормочет извинения, но продолжает широко шагать по садовой дорожке, не оглядываясь назад.

– Что за спешка? – спрашивает она, глядя ему вслед с озадаченным выражением лица, ее платиновые волосы взъерошены. Когда она вот так стоит в дверном проеме, в полосатой футболке и черных шортах, то напоминает мне актрису из французского фильма «новой волны» 1960-х годов, и я с легкой завистью думаю о том, как она красива и молода. Ей вряд ли больше двадцати двух лет. В одной руке она держит банку с чем-то химическим, в другой – пачку глянцевых листов формата А4; переступив порог и оказавшись в коридоре, она ногой закрывает за собой дверь. Я стою и молча смотрю на нее. Из всех, с кем я познакомилась благодаря Беатрисе, Кэсс вызывает у меня наибольшее ощущение неловкости, и я не могу понять почему. Возможно, потому, что она настолько молчалива – разговаривает только с Беатрисой и ходит за ней по пятам, словно домашний пудель. Может быть, потому, что она так уверена в себе – в ее возрасте я не была такой. Но для меня она – полная загадка. Кажется, за то короткое время, что я ее знаю, мы с ней ни разу нормально не поговорили.