Моя новая сестра
Шрифт:
Она спрятала газету в сумку, а когда вернулась домой, аккуратно вырезала статью, зная, что однажды та пригодится.
Она рассматривает себя в зеркале: светлые волосы, слегка слипшиеся от пота, щеки в мягком свете лампы кажутся слишком розовыми. Неважно, как она относится к тому, что может происходить прямо у нее под носом, – к тому, что ее пытаются держать в неведении, смеются над ней за ее спиной. Ее долг – помочь Аби, она должна помнить об этом, даже если Бен, судя по всему, рад об этом забыть.
«Ты не единственная, кто не может простить себя, Аби». Беатриса аккуратно складывает газетную статью и убирает обратно в ящик. А когда снова ложится в постель и устраивается под простынями, понимает, что должна вмешаться. Пока не стало слишком поздно.
Глава
Когда на следующее утро я открываю глаза, мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что я нахожусь в доме Беатрисы. Откуда-то из его недр доносится тихая музыка – похоже, где-то играет радио, – а солнечные лучи проникают сквозь прорехи в потрепанных темно-синих занавесках Джоди, рисуя продолговатые отблески на потолке. Я смотрю на меняющиеся узоры, не зная, что делать, как поступить, раз уж я все-таки здесь. Я так давно не жила с людьми своего возраста, со своими сверстниками, что меня сковывает что-то вроде страха перед выступлением.
Я смущенно вздрагиваю, вспоминая вчерашний вечер и свою чрезмерную реакцию на потерянное письмо Люси. Я была настолько убеждена, что его забрала Беатриса, намереваясь наказать меня за зарождающиеся чувства к Бену, что почти не слышала ее слов, когда она помогала мне распаковывать вещи после этого. Если она и заметила мое странное поведение, то постаралась сделать вид, будто ничего не происходит, – только пила из своего бокала красное вино и сокрушалась о состоянии моего гардероба, уверяя, что нам пора отправляться в магазин за новой одеждой: «У тебя нет ничего, кроме рваных джинсов, дырявых джемперов и мешковатых футболок, Аби». Когда она наконец оставила меня одну и отправилась спать, окинув меня обеспокоенным взглядом через плечо и закрыв за собой дверь, я села посреди спальни, обхватив колени, окруженная крепостью из пустых картонных коробок. Пот выступил над бровями и верхней губой, сердце колотилось так сильно, что я начала думать, будто вот-вот умру. В конце концов я пришла в такой ужас, что набрала номер Дженис, хотя было уже за полночь.
Дженис успокоила меня, уверяя, что это всего лишь очередной приступ паники, и напомнила мне обо всех механизмах преодоления, которым она меня научила. «Верить в то, что Беатриса украла письмо Люси, – это твой способ наказать себя за ощущение счастья, – объясняла она в своей обычной спокойной, логичной манере, ее успокаивающий голос действовал на мои расшатанные нервы, как антисептический крем на ссадину, – а ты неизменно чувствуешь себя виноватой за то, что счастлива. Это называется «чувство вины выжившего», Аби. Мы уже говорили об этом, помнишь? Это симптом твоего посттравматического стрессового расстройства. Не позволяй этим пагубным мыслям разрушать твои дружеские отношения».
Теперь, при холодном свете дня, я понимаю, что Беатриса не настолько жестока, что она не стала бы намеренно пытаться причинить мне боль. Она наверняка знает, как важны для меня эти письма. Я привязалась к Беатрисе, она поступила великодушно, позволив мне стать частью ее жизни. Она как будто знала, даже во время нашей первой встречи, как сильно я нуждаюсь в ее дружбе. Я должна доверять ей – так посоветовала Дженис вчера вечером. Я должна позволять себе сближаться с людьми и позволять им узнавать меня.
На прикроватной тумбочке жужжит мобильный, и я перемещаюсь на край кровати, потом поворачиваюсь на спину, чтобы дотянуться до него. Я радуюсь, когда вижу, что это сообщение от Нии, которая спрашивает, как у меня дела, но мое сердце замирает, когда я вспоминаю, что не рассказала ей о переменах в своей жизни, зная, что она будет скептически настроена и встревожится за меня. Я сажусь, упираясь головой в неудобное железное изголовье кровати, закутываюсь в одеяло до самых подмышек и покорно отвечаю, что у меня все в порядке и что я позвоню ей через несколько дней. Да, конечно, я оттягиваю неизбежное.
Завернувшись в серый бархатный халат, я спешу в огромную ванную комнату в другом конце коридора и испытываю облегчение, осознав, что не столкнусь с Беатрисой или ее братом до того, как успею почистить зубы и умыться. Практичный белый кафель холодит мои ступни, и я смотрю на свое отражение в большом зеркале, стирая остатки вчерашней туши из-под ресниц и оценивая уже привычное ухудшение состояния моего лица – ее лица. Я провожу щеткой по своим светлым волосам,
отмечая, что пробор стал шире и под ним виднеется розоватая кожа головы – побочные эффекты стресса и рецептурных препаратов, которыми я закидываюсь ежедневно.Я спускаюсь по многочисленным лестничным пролетам, и с каждым шагом мое разочарование растет – ни Беатрису, ни ее брата я так и не встречаю. В доме тихо, если не считать плаксивой мелодии, в которой я опознаю музыку Ланы Дель Рей, – она становится все громче по мере того, как я спускаюсь. Похоже, музыка доносится из кухни, и я надеюсь, что Беатриса или Бен ждут меня там.
Когда я оказываюсь в коридоре и прохожу мимо студии, где раньше стояла трехголовая статуя работы Джоди, цветной проблеск заставляет меня остановиться и обернуться. Заглянув в дверь, я с удивлением вижу, что стены выкрашены в лаймово-зеленый цвет, который красиво контрастирует с ярко-белым потолком и наличниками, а вместо скульптуры, занимавшей главное место в комнате, здесь теперь стоит огромный кожаный диван и письменный стол. Не успев сообразить, что делаю, я еще шире распахиваю дверь. Это потрясающая комната с дверями, выходящими в длинный и аккуратный, ухоженный сад с задней стороны дома. Я подхожу к столу, стоящему у стены. Несколько сережек и ожерелий, сделанных Беатрисой, разложены словно на витрине бутика; мой взгляд останавливается на знакомой желтой сережке в форме маргаритки, и я беру ее в руки, вспоминая, что именно такую она носила, когда мы впервые встретились. Я держу сережку на ладони, восхищаясь тем, что Беатриса создала такой изысканный, такой нежный цветок. Я сжимаю его в пальцах и закрываю глаза, погружаясь в воспоминания о том, как впервые увидела ее, словно в незабываемые слова любовной песни, и борюсь с внезапным желанием – с внезапной потребностью – положить его в карман халата. Я прикасаюсь к ожерелью на шее, которое никогда не снимаю, чтобы напомнить себе, что у меня уже есть частичка Беатрисы, и кладу желтую сережку обратно на столешницу деревянного стола, где нашла ее. Затем я замечаю браслет. Он великолепен, украшен сапфирами, но несколько камней отсутствуют, как будто она еще его не закончила. Выходя из комнаты, я думаю, как повезло Беатрисе, что у нее есть все это: дом, деньги, талант и, что самое важное, близнец.
Музыка становится громче – Лану Дель Рей сменяют Arctic Monkeys, – пока я преодолеваю лестницу, ведущую на кухню, и когда оказываюсь на нижней ступеньке, то вздрагиваю от неожиданности. Я ожидала – надеялась, – что здесь меня встретит кто-то из них. Но в помещении находится только невысокая тучная женщина с седеющей белокурой шевелюрой, абсолютно незнакомая. Она, кажется, не замечает меня – наклонившись над столом так, что ее большая и тяжелая грудь, обтянутая цветастым фартуком, почти касается дубовой столешницы, она быстро и весьма энергично замешивает тесто.
Взглянув на кухонные часы, я понимаю, что уже без десяти десять. Я откашливаюсь, чтобы оповестить о своем присутствии, и женщина поднимает взгляд. Глаза у нее маленькие и темные – две ягоды смородины на округлом мясистом лице цвета теста, которое она энергично замешивает.
Она поворачивается на своих пухлых ногах, чтобы убавить громкость радио, которое стоит на столешнице позади нее, и окидывает меня взглядом своих маленьких глаз, несомненно отмечая мой домашний наряд.
– А, еще одна, – произносит она с густым акцентом, который, как я полагаю, происходит откуда-то из Восточной Европы, хотя я в этом не могу быть уверена. – Вы как маленькие бродячие собачки, – продолжает она беззлобно. – Хорошенькие маленькие бродячие собачки. Вы, девочки, приходите, остаетесь на какое-то время, а потом уходите и больше никогда не появляетесь… – Она качает головой, словно пытаясь вытеснить воспоминания об этих «девочках».
Я хочу сказать ей, что не собираюсь никуда уезжать, хочу спросить, кто она такая, черт возьми, и почему она печет хлеб на кухне Беатрисы (я постоянно думаю об этом доме как о доме Беатрисы, хотя знаю, что он принадлежит и Бену).
– Меня зовут Аби, – представляюсь я и направляюсь к столу, шлепая ступнями по плитке, потуже запахиваясь в халат и подавляя дрожь. Большая створка окна открыта, и, хотя день теплый, в кухне холодно – она находится в подвале, и солнце, которое палит снаружи, сюда даже не заглядывает.