Моя новая сестра
Шрифт:
– Кто? – Беатрису пронзает холод, по ее ногам бегут мурашки. – О ком ты говоришь?
– О Бене, – шипит Аби. – О твоем драгоценном братце. – Поравнявшись с Беатрисой, она останавливается, и ее взгляд смягчается. – Прости, я думала, что это делала ты. Но ты была так привязана к нему, так ревновала. И я могу это понять. Теперь я близнец без близнеца. Но все равно могу понять.
Она выглядит такой печальной, что на глаза Беатрисы наворачиваются слезы.
Близнец без близнеца. Беатриса прекрасно знает, каково это. Слеза выкатывается из уголка ее глаза и стекает вдоль носа.
– Ты уходишь от Бена? – всхлипывает она. Она все еще не понимает, что Аби пытается ей сказать. «Что ты знаешь, Аби? Что тебе известно о моей маме?»
Аби, похоже,
– Я хочу знать, почему он мне солгал. Но сейчас мне нужно уехать, ты можешь ему это передать? Скажи ему, что мне нужно побыть одной, но я вернусь.
Она тянется к Беатрисе, чтобы обнять ее, но ей мешает сумка, которая вклинивается между ними, и потому объятия получаются неловкими.
– Думаю, мы могли бы стать хорошими подругами, если бы не Бен. Но это моя вина.
Она отстраняется, поправляет сумку на плече и выходит за ворота, ее чудесные светлые волосы хлещут ее по лицу. Как только она огибает угол, небеса разверзаются, и Беатриса в считаные секунды промокает насквозь. Она влетает в прихожую, захлопывает за собой входную дверь и опускается на нижнюю ступеньку лестницы.
«О, Бен, – думает она, пока слова Аби крутятся у нее в голове, словно кусочки головоломки, пытающиеся сложиться в правильном порядке, чтобы прояснить общую картину, – что ты наделал?»
Глава двадцать девятая
Когда поезд отъезжает от вокзала, я прислоняюсь головой к окну и наблюдаю, как за стеклом, покрытым дождевыми потеками, исчезают кирпичные здания города; акварель с размытой краской. Все изменилось, никто из тех, кто живет в этом доме, никогда не был тем, кем я его считала. «Даже ты, Бен. Даже ты». Я подавляю всхлип, делая глоток горького кофе, который мне удалось купить на вокзале, и радуюсь, что рядом со мной никто не сидит, вагон почти пуст. Похоже, мало кто хочет ехать до Ватерлоо в 17:13 в дождливую среду.
Моя куртка настолько пропиталась дождем, что влага проникла сквозь джемпер до задней части футболки. Я стягиваю куртку и бросаю на сиденье рядом с собой. Голова раскалывается, меня тошнит, я дрожу всем телом от холода и потрясения.
Когда я обнаружила тайник Бена, я не сразу поняла, что вижу и что это значит. Первой моей мыслью было, что Беатриса положила туда эти вещи, чтобы подставить Бена, разлучить нас, но в глубине души я знала – она не стала бы этого делать, даже если бы не хотела, чтобы мы были вместе. Она слишком сильно любит Бена, чтобы выставлять его плохим парнем. Я схватила письма и прижала их к груди, словно слова Люси могли проникнуть в мое сердце, и испытала невероятное облегчение от того, что наконец вернула их. Но браслет я так и оставила лежать в углублении запасного колеса, не решаясь прикоснуться к нему, и опустила на место фальшпол, накрывавший его. Затем захлопнула багажник и бросилась в дом, в голове у меня все путалось. Я сразу же позвонила Ние, рыдая в трубку и почти неразборчиво выговаривая слова.
– Тебе нужно уехать из этого дома, Аби, и побыстрее, пока он не вернулся.
Сейчас я вздрагиваю, вспоминая ее слова. Она уговаривала меня уехать из Бата и остаться с ней. Я успела захватить свое ни разу не надеванное бордовое винтажное чайное платье, а также зеленое платье от Элис Темперли, которое я так и не успела вернуть Беатрисе, и все письма и фотографии Люси – вещи, которые мне слишком дороги, чтобы их оставлять. Я не ожидала увидеть Беатрису, когда выходила из дома, и только теперь я соображаю: я ведь так и не сказала ей о том, что нашла браслет и письма, а просто бормотала что-то о том, какой лжец ее брат. По ее честному, недоумевающему лицу я поняла: она понятия не имеет, о чем я говорю. Мне кажется, я уже достаточно хорошо ее знаю, чтобы уметь читать выражение ее лица и улавливать чувства, но, возможно, это не так. Я, очевидно, не очень хорошо разбираюсь в характерах; я влюбилась в Бена и думала, что Беатриса пытается меня терроризировать. Хороший близнец и плохой близнец. Могла ли я их перепутать?
Небо темнеет, и в вагоне зажигаются лампы. Они слишком яркие, от их света стук у меня в висках усиливается. Мне больно смотреть на них, поэтому
я держу глаза плотно закрытыми, пытаясь вспомнить все, что произошло за несколько месяцев с момента моего переезда. В голове все путается, мне трудно выстроить что-либо связное. Но теперь я знаю со всей очевидностью: Бен заставил меня поверить, будто письма Люси забрала Беатриса, и сделала она это якобы потому, что считала, будто я украла ее браслет. И все это время он знал, что это неправда, ведь он сам спрятал то и другое в своей машине. Новая волна тошноты охватывает меня.В какой-то момент я задремываю, а когда снова открываю глаза, вагон уже наполовину заполнен, и лысый мужчина в непромокаемой куртке North Face нависает над сиденьем рядом со мной, безмолвно требуя, чтобы я убрала куртку. Я кладу ее на колени, и сырость просачивается сквозь джинсы. Слишком темно, чтобы смотреть в окно, все, что я вижу, – это отражающиеся в стекле силуэты пассажиров и мое лицо, ее лицо; до ужаса бледное, глаза темные, затравленные.
Ния ждет меня на вокзале Ватерлоо у магазина WHSmith, как мы и договаривались; она нервно переступает с ноги на ногу, кутаясь в свою слишком большую темную куртку, и выглядит сейчас лет на двенадцать. Когда я пробираюсь сквозь толпу, до меня доходит, что я впервые вернулась в Лондон с тех пор, как меня выписали из психиатрической клиники более восемнадцати месяцев назад. При виде меня лицо Нии светлеет, она бросается ко мне, заключая в объятия.
– О, Аби, слава богу, – выдыхает она. Я всегда забываю, какая Ния миниатюрная, она едва достает мне до плеча. – Ты в порядке? Выглядишь неважно. – Она берет меня за руку и ведет ко входу в метро.
Я киваю, уверяя ее, что просто все еще в шоке, но мне трудно сориентироваться, когда вокруг люди, шум, запахи. Когда-то это была моя привычная жизнь, но сейчас она кажется мне совершенно чужой.
Хотя уже восьмой час вечера, в метро полно народу, и нам приходится стоять, пока поезд мчится по Северной линии, с ужасающей скоростью огибая повороты; в воздухе витают миазмы отсыревшей одежды и скверного дыхания, несмотря на открытое окно. Мое лицо находится слишком близко к подмышке какого-то незнакомца. Я изо всех сил стараюсь не поддаться панике и клаустрофобии, а Ния, чувствуя мой дискомфорт, болтает о своем рабочем дне, о презентации, которую она должна была провести, чтобы привлечь нового клиента. В конце концов поезд останавливается на станции «Ист-Финчли», и мы, спотыкаясь, выходим из вагона, но прежде чем я успеваю восстановить дыхание, толпа проносит нас по платформе, вверх по многочисленным ступенькам и извилистым коридорам, пока мы не выходим на улицу. Я вдыхаю свежий воздух, чувствуя на языке дождевые капли.
– До Мусвелл-Хилла отсюда минут пятнадцать пешком, так что давай сядем на автобус, – советует Ния, беря меня за руку и ведя к автобусной остановке.
Ремень сумки впивается мне в плечо, во рту пересохло, но я собираюсь с силами, чтобы залезть в автобус, а через пять минут выбраться из него и пройти по двум тенистым улицам до квартиры Нии. Эта квартира находится на верхнем этаже викторианского дома из красного кирпича.
– Здесь всего одна спальня, но у меня есть диван-кровать в гостиной, – говорит Ния, поворачивая ключ в двери подъезда. Это напоминает мне жилье, которое я снимала в Бате до того, как переехала к Беатрисе и Бену. В общем холле даже стоят два велосипеда, прислоненные к стене, а на придверном коврике разбросаны письма и рекламные листовки. Ния подбирает их и пролистывает, а затем засовывает в почтовый ящик квартиры, расположенной этажом ниже.
– Их никогда нет дома, – объясняет она мне.
Я поднимаюсь вслед за ней по двум лестничным пролетам на верхний этаж. Квартира у нее маленькая и уютная, с гостиной, которая выходит прямо на кухню открытой планировки, разделенную чем-то вроде барной стойки. Я бросаю сумку и без сил опускаюсь на коричневый диван с полотняной обивкой, пока Ния ставит чайник. Она забирает мою сумку в свою спальню и говорит, что сегодня я могу спать в ее постели. Мне хочется плакать от благодарности.
– Вот, – она протягивает мне кружку чая и садится рядом на диван. – Ты выглядишь совсем измотанной.