Может сейчас

– Со всем этим? – говорит Мэгги. Она машет перед собой рукой. – Ты имеешь в виду меня? Мы должны решить, как поступить со мной? Я думаю, твои слова лишний раз доказывают, что я на самом деле не более чем обуза для вас, ребята.

Она больше не кричит. Она только показывает жестами. И хотя я вижу, что ей больно и она расстроена, я все еще уверен, что все было бы по-другому, если бы она относилась к своему здоровью немного серьезнее, что я и пытался заставить ее делать в течение последних шести лет.

– Ты не обуза, Мэгги, – говорю я. – Ты эгоистка. Если бы ты заботилась о себе, следила за уровнем сахара в крови, носила жилет, как положено, и... я не знаю, может, не выпрыгивала из долбаных самолетов, никто из нас даже не стал бы спорить. Я поставил Сидни в трудное положение, в котором она сейчас не оказалась бы, если бы ты просто лучше заботилась о себе.

Уоррен закрывает лицо рукой, как будто я только что облажался.

Мэгги преувеличенно закатывает глаза.

– Бедная Сидни. Она реально жертва во всем этом, не так ли? Она здорова и получает мужчину своей мечты. Бедная гребаная Сидни! – она переключает свое внимание на Уоррена. – Никогда больше не заставляй его заботиться обо мне! Мне не нужно, чтобы он заботился обо мне. Мне не нужно, чтобы кто-то из вас заботился обо мне!

Уоррен приподнимает бровь, но остается невозмутимым:

– При всем моем уважении, Мэгги, мы тебе действительно нужны.

Я зажмуриваюсь и опускаю голову вниз. Я знаю, что это должно было причинить ей боль, и видеть на эту боль я не хочу. Когда я снова открываю глаза, она идет в свою спальню. Она хлопает дверью. Уоррен поворачивается и бьет кулаком по холодильнику. Я подхожу к столику у дивана и беру ключи от машины Уоррена.

– Я хочу уехать, – я бросаю Уоррену ключи, но его взгляд устремляется на дверь спальни Мэгги. Он бросается через гостиную и распахивает дверь. Естественно, я спешу вместе с ним, потому что не слышу того, что он только что услышал.

Мэгги в ванной, обнимает унитаз, ее тошнит. Уоррен хватает полотенце и наклоняется к ней. Я подхожу и сажусь на край ванны.

Такое происходит, когда у нее слишком много скоплений в легких, я уверен, что прямо сейчас так и есть, плюс то, что она не использовала жилет в течение нескольких дней, и все ее крики несколько минут назад.

Я протягиваю руку и оттягиваю ее волосы назад, пока она не останавливается. Мне трудно сейчас расстраиваться из-за нее. Она плачет, прислонившись к Уоррену.

Я не знаю, каково это быть одним из тех, кто страдает этой болезнью, так что мне, вероятно, не следует судить ее так строго. Я только знаю, каково это заботиться о ком-то с этой болезнью. Мне приходилось постоянно напоминать себе об этом. Как бы сильно я не расстраивался, это ничто по сравнению с тем, что ей пришлось пережить.

Похоже, мне все еще нужно напоминать себе об этом.

Мэгги избегает встречи со мной взглядом все то время, пока мы с ней ждем, закончилось ли это. Она не смотрит на меня, когда мы убеждаемся, что все позади, и Уоррен помогает ей добраться до спальни. Это ее способ заставить меня молчать. Обычно она отказывалась глядеть в мою сторону, когда злилась, потому что не хотела давать мне шанс поговорить с ней жестами.

Уоррен укладывает ее в постель, а я несу генератор обратно в гостиную. Как только Мэгги устраивается, Уоррен оставляет ее дверь наполовину открытой, а сам возвращается в гостиную и садится на диван.

Я все еще злюсь, что он солгал об их телефонном разговоре, вынудив меня приехать. Но в то же время мне понятны причины его поступка. Нам троим нужно сесть и разобраться во всем. Мэгги не хочет быть обузой, но до тех пор, пока она не встанет на ноги и не сосредоточится на своем здоровье, она никогда не станет такой независимой, какой хочет быть. И пока она несамостоятельна, только мы вдвоем можем заботиться о ней.

Я знаю, что мы – это все, кто у нее есть. И я знаю, что Сидни это понимает. Я никогда не брошу Мэгги, зная, как сильно она нуждается в ком-то. Но когда ты проявляешь неуважительное отношение и совершаешь выходки, принижая старания тех, кто находится на твоей стороне, в конечном итоге ты растеряешь всю свою команду. А без команды, в конечном счете, ты проиграешь бой.

Я не хочу, чтобы она проиграла бой. Никто из нас не хочет. Вот почему мы с Уорреном остаемся здесь, потому что она нуждается в лечении. И этого не случится, пока я не починю ее жилет.

Уоррен смотрит телевизор в течение следующего часа, вставая один раз, чтобы принести Мэгги стакан воды. Когда он возвращается в комнату, то машет рукой, чтобы привлечь мое внимание.

– Похоже, она сильно кашляет, – говорит он.

Я просто киваю. Я уже знаю. Вот почему я все еще пытаюсь починить ее жилет.

Только после двух часов ночи до меня наконец-то дошло в чем дело. Я нашел старый генератор, которым она пользовалась раньше, в шкафу в прихожей. Я отсоединил питание и смог подключить его, но он работает, только если держать шнур пальцами.

Пока Уоррен спит на диване, я отнесу жилет в спальню Мэгги. У неё все еще горит лампа, так что я знаю, что она еще не спит. Я подхожу к ее кровати, включаю генератор и протягиваю ей жилет. Она садится и надевает его.

– Он неисправен. Я должен держать шнур, пока он включен, иначе он вырубается.

Она кивает, но ничего не говорит. Нам обоим хорошо знакома эта рутина. Аппарат работает пять минут, а потом ей приходится кашлять, чтобы прочистить легкие. Я прогоняю его еще пять минут, а потом даю ей еще один перерыв на кашель. Вся процедура продолжается полчаса.

Когда терапия заканчивается, она снимает жилет и продолжает избегать зрительного контакта со мной, когда переворачивается. Я кладу его на пол, но когда снова смотрю на нее, то по движению ее плеч понимаю, что она плачет.

Теперь я чувствую себя полным придурком.

Я знаю, что расстраиваюсь из-за нее, но она не идеальна. И пока мы только и делаем, что спорим и указываем на недостатки друг друга, мы никогда не сможем развернуть ее здоровье на правильный путь.

Я сажусь рядом с ней на кровать и сжимаю ее плечо. Это то, что я делал, когда чувствовал себя беспомощным в ее ситуации. Она протягивает руку и сжимает мою ладонь, и на этом спор заканчивается. Она переворачивается на спину и смотрит на меня снизу вверх.

– Я не говорила Уоррену по телефону, что мне страшно.

Я киваю:

– Теперь я это знаю.

Слеза скатывается с ее глаз в прядь волос.

– Но он прав, Ридж. Мне страшно.

Я никогда раньше не видел такого выражения на ее лице, и это меня просто убивает. Я ненавижу это. Я действительно стараюсь. Она начинает плакать сильнее и откатывается от меня. И как бы мне ни хотелось сказать ей, что было бы не так страшно, если бы она перестала вести себя так, будто у нее иммунитет к последствиям своей болезни, я молчу. Я обнимаю ее, потому что сейчас ей не нужна лекция.