Может сейчас

Я подхожу к ней и беру ее лицо в свои руки, потому что я тоже в замешательстве. Она просто крепко зажмуривается, когда я прижимаюсь своим лбом к ее лбу. Я не знаю, как справиться с этой ситуацией. Мне так много нужно ей сказать, но писать все это слишком долго, я не уверен, что смогу сказать словами все, что хочу, или что все, что я произнесу, будет ей понятно. Я отстраняюсь от нее, хватаю ее за руку и веду обратно к столу.

Я жестом прошу Уоррена помочь нам в общении. Сидни садится в свое кресло, а я пододвигаю свое, чтобы оказаться прямо перед ней.

– Ты в порядке?

Похоже, она не знает, как ответить на этот вопрос. Когда она наконец это делает, я не могу понять ее, поэтому Уоррен показывает жестами для меня.

– Я действительно стараюсь, Ридж. На самом деле.

Все мое внимание устремляется на боль, отражающуюся в ее глазах, когда она произносит эти слова. Я не могу оставить ее в таком состоянии. Я смотрю на Уоррена:

– Ты можешь поехать один?

Он выглядит разочарованным моим вопросом.

– Ты думаешь, я знаю что нужно делать? – он в отчаянии вскидывает руки вверх. – Ты не можешь вычеркнуть ее из своей жизни только потому, что у тебя появилась новая девушка. Мы – это все, что есть у Мэгги, и ты это знаешь.

Я расстроен ответом Уоррена, как и своим собственным вопросом. Конечно, я не брошу Мэгги. Но я не знаю, как быть рядом с ней и не обидеть Сидни. Когда мы с Мэгги расстались, я, на самом деле, не думал о будущем. И я сомневаюсь, что она думала наперед. Но Уоррен прав. Что же я за человек, если я просто брошу девушку, которая последние шесть лет полностью зависела от меня, когда дело касалось ее здоровья? Черт возьми, я все еще ее контактное лицо на экстренный случай. Это показывает, насколько я важен в ее системе жизнеобеспечения. И я не могу послать Уоррена одного. Он не может позаботиться даже о себе, не говоря уже о Мэгги. Я единственный, кто знает все об уходе за ней. Всю ее медицинскую историю. Лекарства, которые она принимает, имена всех ее врачей, что делать в экстренной ситуации, как пользоваться ее дыхательным аппаратом, где он лежит у неё дома. Уоррен не справился бы без меня.

Мысли Сидни будто движутся в том же направлении, что и мои, она говорит с Уорреном, а он переводит мне жестами.

– Что ты обычно делаешь, когда такое случается?

– Обычно, когда такое случается, едет Ридж. Иногда мы едем вдвоем. Но Ридж всегда едет. Мы помогаем ей добраться до дома, забираем ее рецепты, убеждаемся, что она устроилась, она злится, потому что думает, что ей не нужна помощь, и через день или два она, обычно, уговаривает нас убраться восвояси. Эта история происходит с тех пор, как ее дед больше не мог заботиться о ней.

– Неужели у нее больше никого нет? – спрашивает Сидни. – Родители? Братья и сестры? Двоюродные братья? Тети, дяди, друзья? Добропорядочный почтальон?

– У нее есть родственники, которых она не очень хорошо знает и которые живут за пределами штата. Никто из них не поедет за ней в больницу. И никто из них вообще ничего не знает о том, как справиться с ее болезнью. Обычно это делает Ридж.

Сидни выглядит раздраженной.

– У нее действительно больше никого нет?

Я качаю головой.

– Последние шесть лет она жила, сосредоточившись на учебе в колледже, своих бабушке с дедушкой и своем парне. Мы – это все, что у нее есть.

Сидни переваривает мой ответ, а затем медленно кивает, как будто пытается его осознать. Но я знаю, что это очень трудно принять. Она, наверное, провела последние несколько месяцев в мечтах, что мы с Мэгги никогда больше не увидимся. Я сомневаюсь, что она заглядывала далеко вперед, чтобы понять, что, хотя мы с Мэгги больше не в отношениях, я все еще ее главная опора, в те дни, когда она не в состоянии заботиться о себе.

Я знаю, что Сид терпит редкие смс от Мэгги, но поскольку у Мэгги не было рецидивов за последние несколько месяцев, эта часть нашей новой дружбы с Мэгги еще не освоена.

Я был так сосредоточен на том, чтобы добиться от Сидни дать мне шанс, что до этой секунды мне не приходило в голову, что она может быть обеспокоена этим.

Осознание этого обрушивается на меня тяжестью тысячи кирпичей. Если Сидни не согласна с этим, то что же нам остается? Смогу ли я совсем оставить Мэгги, зная, что у нее больше никого нет? Неужели Сидни действительно поставит меня перед выбором между ее счастьем и здоровьем Мэгги?

У меня начинают дрожать руки. Я чувствую давление, прижимающее меня со всех сторон. Я хватаю Сидни за руку и веду ее в свою спальню. Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней и прижимаю Сидни к груди, до смерти боясь, что она поставит меня в немыслимое положение. И я бы не стал ее винить. Просить ее поддерживать такие необычные отношения с девушкой, в которую я был влюблен в течение многих лет, это означает молить о ее самоотверженном поступке.

– Я люблю тебя, – говорю я. Это единственное, на что у меня хватает сил сказать прямо сейчас. Я чувствую, как она показывает эти же слова мне. Она прижимается ко мне, и я прижимаюсь к ней, а потом чувствую, как она начинает плакать в моих объятиях. Я прижимаюсь щекой к ее макушке и обнимаю ее, желая забрать каждую частичку боли, которую она чувствует в своем сердце прямо сейчас. И я мог бы. Я мог бы написать Мэгги прямо сейчас, что я больше не смогу с ней видеться, потому что это слишком тяжело для Сидни.

Но каким человеком это сделает меня? Могла ли Сидни вообще любить парня, который полностью вычеркнул бы кого-то из своей жизни?

И если Сидни попросит меня сделать это, если она попросит меня никогда больше не разговаривать с Мэгги, что же она будет за девушка, если ее ревность победит человеческую порядочность?

Она не из таких людей. Вот почему мы оба стоим в темноте, обнявшись, а она плачет. Потому что мы знаем, что в конечном итоге произойдет сегодня вечером. Я уйду, чтобы позаботиться о Мэгги. И это будет не в последний раз, потому что Мэгги, скорее всего, будет нуждаться во мне. И эту мысль я не хочу сейчас мусолить.

Я знаю, что старался поступать с ними правильно, но я не всегда был прав. Часть меня чувствует, что это карма. Я вынужден причинять боль Сидни, потому что причинил боль Мэгги. И причинение боли любой из них, причиняет боль мне.

Я отрываю ее голову от своей груди и целую, держа ее лицо в своих руках. Ее глаза печальны, и слезы заливают ее щеки. Я снова целую ее и говорю:

– Поедем с нами.

Она вздыхает и качает головой.

– Для этого еще слишком рано. Она не захотела бы, чтобы я приехала.

Я откидываю ее волосы назад и дважды целую в лоб. Она отступает на шаг и лезет в карман за телефоном. Она набирает текст, но мой телефон все еще лежит на столе, поэтому она протягивает мне свой, чтобы я мог прочитать ее сообщение.

СИДНИ: Если ты уйдешь, я, наверное, буду плакать до тех пор, пока не усну. Но она сейчас в больнице, Ридж. И она совсем одна. Так что, если ты не пойдешь, то она будет плакать, пока не заснет.

Я печатаю ей ответное сообщение.

РИДЖ: Твои слезы значат для меня больше, Сидни.