Мученик
Шрифт:
Выше всех, разумеется, стоял сам король. Томас решил в этот день не надевать доспехов, выбрав вместо них расшитую золотом мантию и белый дублет, украшенный двумя поднявшимися на задние лапы леопардами, которые представляли собой герб его дома. Ещё я увидел, что на его поясе не висит меч. Он стоял и смотрел на приближавшуюся Эвадину с серьёзной, королевской властностью, или по крайней мере с достойным её подобием. Когда король произносил свою едва слышную речь перед началом битвы на Поле Предателей, я обратил внимание, что он всего на дюйм ниже своего защитника. А теперь же его рост вкупе с чертами лица делали истину о его происхождении явной и даже комично очевидной.
«Мужчина, который на самом деле не король, готовится приветствовать женщину, которая на самом деле не мученица», размышлял я, и подумал:
Большое пространство перед огромной дверью, вымощенное гранитными плитами, занимали собравшиеся светящие Ковенанта Мучеников. Мне показалось важным, что сегодня здесь присутствует весь совет в полном составе – дюжина мужчин и женщин средних или преклонных лет в рясах из простого серого хлопка. Вера Ковенанта распространялась далеко за пределы Альбермайна, и только пять членов этого совета были родом из герцогств королевства. Из уроков Сильды я знал, что полностью совет обычно собирался лишь раз в десятилетие, с учётом времени, необходимого, чтобы созвать всех, и всё же сейчас они собрались в полном составе. Это могло означать лишь то, что светящие из самых дальних уголков Ковенантского мира отправились в путешествие задолго до того, как эта встреча была назначена. Очевидно, с появлением Воскресшей мученицы, признанной или нет, верховному духовенству потребовалось очень многое обсудить.
Остановив коня перед лестницей, Эвадина выбралась из седла, и мы с Уилхемом последовали её примеру. Многочисленные зрители молча замерли в ожидании, когда она передала мне поводья.
– Ждите здесь, – сказала она нам, натянуто улыбнувшись. Потом повернулась и, перед тем как поставить ногу на первую ступеньку, тихо добавила: – И помните клятвы, которые вы мне принесли.
Ни одному из различных художественных изображений последующего события не удалось ухватить его суть, а их настрой и действующие лица сильно отличались от настоящих. Либо цвета слишком вычурные, либо позы чересчур драматичные. В зависимости от предубеждений художника Томас получался либо худолицым, подозрительным тираном, которого сразу хочется ненавидеть, либо по-мальчишески красивым, но безмозглым фигляром. Светящие на них смотрели с выражением ужаса или же терпеливо. А вот саму Эвадину, разумеется, изображали как идеализированное совершенство священной красоты. А ещё особым источником раздражения стало то, что многие художники с радостью включили Уилхема, но очень мало кто захотел нарисовать меня, хотя все заслуживающие доверия источники свидетельствуют о моём присутствии. Следовательно, любому, кто всерьёз изучает историю, необходимо всегда искать правды в написанных словах, ибо все художники – лжецы, а по моему опыту частенько и пьяницы.
Впрочем, принципиальная ошибка на всех изображениях встречи Эвадины Курлайн с королём Томасом Алгатинетом заключается в неспособности уловить настроение. Картины не передают, как все глаза были прикованы к её высокой фигуре, закованной в доспехи, когда она поднималась по тем ступенькам, и как тяжко давило ощущение того, что мир висит на волоске, на всякого, у кого осталась хоть толика ума. Судьба всего королевства, если не самой веры, объединявшей миллионы, зависела от этого момента.
Эвадина остановилась одной ступенькой ниже перед королём Томасом, а затем, двигаясь с неспешной уверенностью, расстегнула пояс с мечом и опустилась на одно колено. Сжав меч за ножны обеими руками, она подняла его и склонила голову. Когда она заговорила, в её голосе снова проявилась способность разноситься повсюду, хотя она вовсе не кричала, а говорила тоном спокойной, непоколебимой искренности.
– Ваше величество, мой меч – ваш.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Многочисленные верующие оглушительным рёвом встретили смиренное подчинение Эвадины на ступеньках святилища. Я заметил, что король похвально продемонстрировал здравый смысл, не сразу протянув руку, чтобы положить её на протянутый Эвадиной меч. Вместо этого он не спеша изогнул губы в серьёзной и одобрительной улыбке, ничем не выдавая, что слышит дикое ликование, переполнившее всё вокруг.
– Миледи, ваш меч для меня столь же драгоценен, как и ваша душа, – произнёс он, хотя из-за шума слышать
его могли только близстоящие. Зато вид королевской длани на ножнах Эвадины распалил толпу ещё сильнее.– Идёмте, – продолжил король Томас, шагнул назад, взмахнув мантией, и указал на вход святилища. – Поучаствуем в прошении благодати Серафилей и примера мучеников.
Хотя Эвадина не махнула нам следовать за ней, мы с Уилхемом быстро поднялись по лестнице и шагнули в тёмные внутренности здания. Душный от ладана воздух этого вместительного пространства пронизывали разноцветные столпы света, лившегося через высокие витражные окна. Мои глаза заметались в поисках возможных угроз, но увидел я лишь просящих и множество других священников и прихожан. Светящие воздержались от приветствий, как формальных, так и иных, а вместо этого толпой направились в мрачные недра за многочисленными колоннами, выстроенными вокруг центральной часовни святилища. По зданию гулко разносилось эхо их шагов.
– Перед началом прошения, – сказал король, отвесив Эвадине изящный поклон, – нас пригласили отведать мудрости светящих. Будьте любезны, миледи, пойдёмте со мной. – Он подошёл ближе и, криво усмехнувшись, тихо добавил: – По правде говоря, сомневаюсь, что смог бы в одиночку вынести их компанию.
Крики толпы были хорошо слышны в высокой сводчатой палате, где светящие созвали свой совет. Все они сидели за полукруглым столом, расположившись по обе стороны от короля, который занял центральное место. Его сестре не досталось места за столом, и она сидела позади. Позднее я узнал, что ни один король, как Альбермайна, так и любого другого королевства, ни разу прежде не сидел за этим столом. То, что сегодня он там оказался, очевидно, выражало знак единства Короны и Ковенанта, по крайней мере, в отношении непредвиденной и уж точно нежеланной Воскресшей мученицы.
В тот день к нам обращался только один из светящих, и, к моему удивлению, я знал этого человека, хотя и лишь по имени и репутации. Последний раз о Дюрейле Веаристе я слышал несколько лет назад от погонщика за стенами замка Амбрис. Тогда он был восходящим Дюрейлем, старшим священником Шейвинской Марки, который слушал завещание старого герцога Руфона перед тем, как сэр Элберт отсёк тому голову. Видимо, с тех пор он поднялся ещё выше и, судя по тону и осанке в эту встречу, его восхождение в ранг светящего не было связано с какими-либо дипломатическими навыками.
– До нас доходит большое количество историй, касательно вашего… мученичества, стремящаяся, – сказал он Эвадине, стоявшей перед этим благочестивым собранием. Светящий Дюрейл – крепкий мужчина с широким грубым лицом, источавший ощущение жизненного тонуса, несмотря на все свои годы, – неотрывно смотрел на неё совершенно без благоговения или даже страха, которые я видел в других священниках. – Будьте так любезны, – продолжал он, – предоставьте нам исчерпывающий отчёт без прикрас.
– Разумеется, – ответила Эвадина спокойным тоном. – Меня ранили в битве, когда аскарлийцы штурмовали порт Ольверсаль. Мои возлюбленные товарищи, – она бросила краткий взгляд приглушённой симпатии на нас с Уилхемом, – отважно сражаясь, спасли меня и доставили назад, в порт Фаринсаль. Некоторое время я лежала при смерти, то и дело испытывая приступы бреда. Посреди страданий я почувствовала, как моё сердце остановилось, и вот тогда явился один из Серафилей и вернул мне здоровье.
Эта история, рассказанная пастве увлечённых пылких сторонников, да ещё благодаря более цветистым фразам, неизменно вызывала множество охов и перешёптываний со слезами на глазах. А здесь же она породила лишь обмен осторожными взглядами и неуютные поёрзывания.
– Давным-давно все знают, – сказал Дюрейл, – что Серафили не посещают земную юдоль. Их благодать передаётся через пример мучеников, которые превозмогли смертные заботы, дабы заслужить благосклонность и указания Серафилей. И только лишь через пример мучеников позволяют они нам принять своё божественное послание.
– Я бы поспорила, светящий, – хладнокровно ответила Эвадина, – что все не столько это знают, сколько в это верят. Отличие небольшое, но важное. Столетиями считалось, что Серафили не спускаются в земную юдоль, но только потому, что такого никогда не случалось прежде. А ещё, могу сказать, не боясь ошибиться: в писании Ковенанта нет ничего, доказывающего, что такое невозможно.
Лицо Дюрейля потемнело, но, прежде чем светящий снова заговорил, вмешался король: