Мученик

Он повернулся ко мне спиной, и свет фонаря лишь частично осветил его лицо, когда он бросил на меня последний взгляд.

– Это значит, что уже много лет она не уделила мне ни единой мысли. И я не чувствую её… взгляда, как прежде. Я стоял всего в нескольких сотнях шагов от неё в лагере королевского войска за день до Поля Предателей, и всё равно было ощущение, как если бы она стояла на другом конце света. Она не позволила мне подойти, зато позволила тебе. – Его лицо перекосило от зависти и отвращения. – Тебя она привечает. Уже двадцать лет прошло. Двадцать лет я прокладываю свой путь через историю этого королевства, надеясь, что следую её курсу, исполняю её пожелания, но никогда не знаю этого наверняка. Я хотел вызвать её, казнив твою мученицу, поскольку узнал о вмешательстве Доэнлишь в Фаринсале. Если уж она один раз спасла эту суку Курлайн, то я надеялся, что появится, чтобы спасти её и снова. А вместо этого снова ты, писарь-разбойник в хороших доспехах, вышел из толпы, и я почувствовал на тебе её прикосновение. – Он помолчал, и теперь я увидел, как его рука настолько сильно сжала ручку фонаря, что скрежетнула медь. – Я думал, это какое-то послание, сигнал возродившегося интереса, или, по крайней мере, новая забава. А теперь я понимаю, что она бросила нас обоих. Я-то надеялся, она хотя бы придёт и расскажет, почему.

Он пошёл, качая фонарём, и лица уже было не видно, но напоследок сказал:

– Кстати, слухи не врут. В этой крепости есть призраки, хотя они довольно угрюмые и редко соглашаются появиться. И всё-таки, возможно, у тебя в последние часы будет компания. Спи спокойно, Элвин Писарь.

Как ты можешь себе представить, возлюбленный читатель, той ночью сон никак ко мне не приходил. Пленённой душе свойственно размышлять о своей судьбе, а проклятие воображения превращает сами подобные размышления в форму пытки. И всё же простое истощение рано или поздно неизбежно овладеет даже самым перепуганным разумом и, каким бы невероятным это ни показалось, я действительно заснул на какое-то время. В таких обстоятельствах непременно приходят самые тёмные сны, и они явились отравлять меня, как только мои опущенные глаза, наконец, закрылись.

Я часто раздумывал, были ли эти ночные ужасы плодами трудов особой формы магических способностей Арнабуса, но, кажется, для его замысла слишком уж они выглядели странными и изобретательными. Несмотря на весь возраст и бесспорную хватку, во многих аспектах он оставался слишком ограниченным человеком.

Первым на поля кошмара прибыл король Томас, который в полном вооружении ковылял по туманной равнине, засыпанной пеплом, по-прежнему наклонив голову под невозможным углом. Это могло бы показаться комичным, если бы не полное отчаяние и боль, что я увидел на его лице. Он заговорил со мной, но его слова казались чепухой – со слюнявых губ срывалось свистящее бормотание с вопросительными интонациями, но понять я ничего не мог.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал я ему. И, хотя на мне не лежала ответственность за его кончину, его вид подстегнул моё чувство вины. Я не убивал его, но использовал его смерть, чтобы организовать поражение Самозванца. Разумеется, эти мысли и вызвали Локлайна на поле пепла – он появился голым по пояс, его плоть в полной мере свидетельствовала о пытках, перенесённых на эшафоте. Оказалось, что в отличие от Томаса, его слова я понять могу.

– Ну и бестолковый же ублюдок, а? – заметил он, кивнув в сторону ковыляющего короля со сломанной шеей. – Писарь, ты ведь не станешь отрицать, что я был бы лучше? Не в последнюю очередь потому, что в моих венах течёт немного крови Алгатинетов, в отличие от этой напыщенной кучи дерьма.

Зарычав от гнева, он бросился вперёд и сбил Томаса с ног. Король стал возиться на земле, поднимая чёрную пыль, напомнив мне уродливого краба, выпавшего из рыбацкого котелка.

– Взгляни на него! – насмехался Локлайн, показывая пальцем, и с его обнажённых красных мышц сочилась кровь, а голос был жалкой пародией на человека, с которым я провёл так много часов. – Взгляни на Кривошеего Короля, Говномонарха Альбермайна!

– Оставь его! – рявкнул я, шагая к Локлайну, но не оттолкнул его, поскольку его раны выглядели слишком отвратительно.

– Или что? – прорычал Локлайн, обернувшись ко мне. – Напишешь обо мне очередное лживое завещание?

– Я написал правду! – настаивал я.

– Нет никакой правды, ёбаный болван. Ты написал то, что я тебе сказал, вот и всё, а я такой же лжец, как и любой ублюдок, когда-либо ходивший по этой земле.

Он снова рассмеялся, но это был пронзительный, отчаянный смех, который скоро перешёл в прерывистые рыдания.

– Зачем ты это сделал, Писарь? – спросил он со смесью обречённости и осуждения на лице. – Зачем не дал взять то, что по праву принадлежит мне? Зачем ты сражался за этих никчёмных лордов? Готов поспорить, если бы не случайность, то твоя жизнь закончилась бы в грязной сточной канаве много лет назад. И что Корона тебе предлагала, кроме голода и несправедливости?

– Я не сражался за Корону или лордов, – ответил я. – Я сражался за что-то лучшее. – Эти слова тихо слетели с моих губ, даже на мой слух прозвучав пресно и неубедительно.

– Нет, – заявил Локлайн. – Ты хотел этого, вот почему. Ты хотел расчистить дорогу для той чокнутой бабы с безумными видениями. Думаешь, она выебет тебя в награду? В этом дело? – С каждым словом он кричал всё громче, а ярость и бредовая гордость раздули его освежёванную, кровоточащую грудь до абсурдных размеров. – Я был Истинным королём! – ярился он, ударяя себя в грудь по хлюпавшей плоти без кожи. – И моё правление стало бы золотым веком. Для меня нет керлов, лордов или продажного Ковенанта. Только достойные и никчёмные, и достойные высоко поднялись бы в моём королевстве. Ты, Писарь, был бы моим камергером. Уилхем командовал бы моей гвардией. Суэйн стал бы рыцарем-маршалом. Я даже нашёл бы местечко для той девицы-оскопительницы, которая так тебе нравится. А теперь благодаря тебе все они в течение года станут трупами.

– Это сон. – Я закрыл глаза, желая успокоиться. – Сон, который я создал из своих страхов. Ты знаешь только то, что знаю я. И я не могу видеть будущее.

– Возможно. – На этот раз смех Локлайна прозвучал жестоко. – Но ты можешь увидеть прошлое. Открой глаза. Взгляни хорошенько.

И, как часто бывает во снах, я утратил контроль над своими действиями, и оказалось, что я смотрю на многочисленные ужасы, усеивавшие теперь чёрный пепел вокруг нас. Одни шатались, капая кровью из зияющих ран. Другие ползали по земле, и многие были без рук и ног и извивались, как черви. Сотни стали тысячами, когда я поднял глаза и всмотрелся вдаль, узрев целую армию шатавшихся и ползавших. Каждое лицо, что я узрел, было лицом трупа, свежего и сочащегося или старого и высохшего.

– Ты так усердно работал, — заметил Локлайн. – Намного усерднее, чем когда-либо работал Декин.

– Я убивал, – пробормотал я в ответ, переводя взгляд трупа на труп. – Но не так много…

– Перед тобой моя армия, – парировал он. – И все мертвецы из замка Уолверн. Падение Хайсала, Жертвенный Марш, все стычки между ними. Это долгая дорога смерти, Писарь. Когда придёт время писать твоё завещание, не забудь написать его красным цветом.

– Войны, которых я не начинал. – Безжизненная орда приблизилась, и я почувствовал прилив паники. Они не издавали звуков, помимо скрежетания и шарканья мёртвой плоти по пеплу, но я ощущал тяжесть их обвинений, как крик тысячи глоток. – Битвы, которых не хотел. – Теперь мой тон окрасило отчаяние, паника раздулась до ужаса от уверенности, что мне не убежать от мести моих жертв. Я снова зажмурился, а они приближались, протягивая требовательные руки с капающими или гниющими пальцами. – Простите… – Мольба сорвалась с моих губ стоном, превратившимся во вздох при первом ледяном прикосновении мертвеца.

– Зачем ты это делаешь?

От звуков нового голоса холодное прикосновение к моей щеке исчезло. В основном он прозвучал спокойно, но в нём слышалась резкая укоризненная нотка. А ещё он был знаком по слабому каэритскому акценту.

Когда я открыл глаза, все мертвецы исчезли. Локлайн и бормочущий Томас со сломанной шеей также пропали с чёрной долины. Вместо них стояла женщина юного вида со светлыми развевающимися на ветру волосами, осуждающе нахмурившая лоб, отмеченный единственным красным родимым пятном.

– Зачем ты так себя мучаешь? – спросила Ведьма в Мешке, Доэнлишь. Раздражение в её голосе приобрело сердитый, осуждающий оттенок. Очевидно, для неё стало досадной неожиданностью то, что я оказался в таком затруднительном положении. Я вмиг понял, что она – не плод моей памяти. Она попала сюда по собственной магической воле – незваная, но очень желанная гостья.

– Я не выбираю свои сны, – сказал я ей.

– Вот как? – Эта мысль, видимо, вызвала у неё искреннее замешательство, а потом на её лице мелькнуло выражение раздражённого осознания. – Ах, да. Иногда я забываю, насколько ты юн.