Мученик

Я хотел было поспорить, перечислив множество причин, по которым Эвадина далека и от Ковенанта и от знати, но теперь уже понимал этого человека. Для него споры были излишни. Ненависть и цель слишком глубоко укоренились в его костях в тот день, когда умер брат.

– Должен сказать, я удивлён, что не нашёл тебя убитым в Долине, – заметил я. – Я имею в виду, с учётом твоих симпатий. Самозванцу пригодился бы такой человек, как ты.

Даник презрительно фыркнул.

– Этот щеголеватый гордец не мог не проиграть. Признаюсь, я некоторое время ходил под ним, но непросто, когда тобой руководит человек менее достойный, чем ты сам. После Поля Предателей я знал, что мне нужен свой собственный путь, нужно собрать своё войско, или, – добавил он, уже шёпотом, когда во мраке эхом разнёсся звук шагов человека, спускающегося по каменным ступеням, – по крайней мере убедить других позволить мне собрать его для них.

Появление подтянутого мужчины, который вышел из теней, показалось мне настолько неудивительным, что я, вместо приветствия, лишь кратко хмыкнул. Восходящий Арнабус был одет в простой серый плащ скромного просящего. Капюшон он откинул назад, открыв лицо, выражение которого очень сильно отличалось от преимущественно дружелюбного, а иногда и насмешливого, хорошо запомнившегося мне по нашей встрече в библиотеке Ковенанта в Атильторе. Теперь он сурово, напряжённо, вопрошающе хмурился, а ещё вокруг глаз и рта случался едва заметный тик. Я с первого взгляда вижу страх, а глядя на него дальше пришёл к выводу, что этот человек на грани ужаса. Он с готовностью ответил на мой взгляд, хотя при этом часто моргал и не поздоровался. Наши сердитые гляделки взаимной неприязни прервало появление второй фигуры. Этот также был одет в наряд священника, но не поднимал капюшон и не выходил из тёмного угла помещения. Пока тянулась тишина, я подумывал высказать множество язвительных острот, но обнаружил, что моя неприязнь к Арнабусу настолько велика, что мне не хотелось даже перешучиваться с ним. В конце концов, устав от этого ожидания, я нетерпеливо вздохнул и проворчал:

– Хули тебе надо?

Узкое лицо Арнабуса покраснело, и хмурый взгляд стал угрюмым.

– Он что-нибудь сказал? – рявкнул он Данику.

– Только общие воспоминания о былых временах, – пожал плечами Даник.

Арнабус снова обернулся ко мне, и стал тщательно обшаривать взглядом моё подвешенное тело, задержавшись, в частности, на узлах, связывающих запястья. По всей видимости удовлетворившись, он подошёл ближе, по широкой дуге обогнув чёрное отверстие колодца. В том, как он смотрел в мои сверкающие глаза, я видел почти отчаяние.

– Она близко? – спросил он шёпотом, за которым ему не удалось скрыть дрожь.

Я ничего не сказал, только медленно подмигнул и наклонил голову в сторону, чтобы взглянуть на его спутника в тени.

– Ваше сиятельство, отчего бы вам не выйти? – спросил я, и вопрос эхом пронёсся в глубины колодца и обратно. – Я не из тех, кто настаивает на церемониях, но не поприветствовать рыцаря этого королевства – это немного грубо, вам так не кажется?

Светящий Дюрейл Веарист ещё немного помедлил и вышел вперёд. Мускулистые руки показались из рукавов и откинули капюшон. В отличие от Арнабуса его лицо выглядело собранным, а брови хмурились скорее убеждённо, чем испуганно. Мне показалось, что это по большей части притворство. Зачем настолько уверенному в себе человеку прятать своё лицо?

– Лорд Писарь, – сказал он. – Хочу, чтобы вы знали, как я сожалею об этой… необходимости.

– Ой, – я снова усмехнулся, – отвали, старый лицемер.

Услышав, как Даник Тессил тоже едва сдержал смех, я посмотрел на него.

– Итак, теперь я знаю, кто купил всё это новенькое блестящее оружие. Полагаю, я имею честь обращаться к маршалу войска Совета, не так ли?

Даник склонил голову, и шрамы сместились, формируя некое подобие улыбки.

– Что ещё мне ответить, кроме как что вера пришла в мою жизнь довольно поздно?

– Любой пёс, который не кусает – друг, верно? – Это была старая разбойничья поговорка, от которой его улыбка чуть поникла.

– Я же говорил тебе, парень, – сказал он, и на его лице не было ни страха Арнабуса, ни притворства светящего, – всё это падёт. И мне всё равно, как.

– Довольно, – сказал Арнабус, резко бросил взгляд на Даника и дёрнул головой в сторону тени. – Ступайте к своей роте, капитан.

По тому, как Даник задержал взгляд на лице священника – прищурившись, но с пустым выражением лица, – я догадался, что симпатий к Арнабусу у него не больше, чем у меня. Он без слов поднялся на ноги, потопал во мрак, и вскоре эхом донёсся звук его поднимающихся по ступенькам ног.

– У его светлости есть вопросы, – сказал мне Арнабус. – Советую тебе отвечать быстро и честно.

Он отошёл, а Дюрейл вышел вперёд, а его лицо по-прежнему выражало ту же смесь прямоты и терпения, как у человека, который не желает уклоняться от неприятного поступка.

– Стремящаяся Вьера любезно показала мне отчёты, которые вы преподнесли библиотеке Ковенанта в Атильторе, – сказал он. – Исключительная работа, молодой человек. Настолько замечательный труд достоин восхищения, какая бы рука его ни создала.

– Твоё восхищение значит для меня не больше, чем куча дерьма, старый пердун, – сказал я ему. Я не сомневался, что моё положение вот-вот станет куда менее благоприятным, и потому хотел высказать как можно больше оскорблений, пока позволяло время.

Но светящий Дюрейл разочаровал меня, приняв остроту лишь лёгким изгибом губ.

– Как вы можете себе представить, – продолжал он тем же размеренным тоном, – я нахожу ваш рассказ о воскрешении мученицы Эвадины в Фаринсале представляющим особый интерес. Вряд ли мне доводилось когда-либо иметь дело с более впечатляюще структурированной и поэтически сформулированной ложью.

Я пусто улыбнулся ему, раздражённый тем, что от боли в руках ответ я проворчал, пуская слюни:

– Не сомневаюсь, что у тебя немало опыта в написании врак.

– Так значит вы признаёте свою ложь? – Он подошёл ближе, яростно меня разглядывая. – Сознаётесь, что сочинили выдумку?

Я стиснул зубы и заговорил сквозь нарастающую боль:

– Мученица Эвадина воскресла из мёртвых благодаря божественному вмешательству Серафилей. Я дорожу этой памятью и считаю себя навеки благословлённым тем, что стал свидетелем этого.

Лицо Дюрейля наморщилось от сожаления, и он покачал головой.

– Такой талант, – протянул он. – И растрачивается на такую недостойную. Скажите, Писарь, а она знает, что всё это фарс, или ей хватает безумия считать себя на самом деле Воскресшей?

– Мученица Эвадина – истинный глас Серафилей. – Верёвка скрипнула, и я качнулся, пытаясь выплюнуть в него слова: – Защитница Ковенанта. Благодаря ей он станет тем, чем должен быть, а не каким-то сборищем жадных до денег и властолюбивых сволочей.

Я увидел, как на лице Дюрейля гнев соединился с решительностью.

– Многие века только совет стоял между этим царством и хаосом, – сказал он. – Короли возвышались и падали, но совет и Ковенант сохранялись, чтобы все выстояли. Совет несёт порядок в эти земли, даёт надежду людям, превращает неправильное в правильное.

– Хаосом? – Я хотел едко усмехнуться, а получилось рычание. – Старик, ты последнюю декаду проспал что ли? Все эти земли – сплошной хаос, и я не вижу свидетельств, что твой драгоценный совет хоть что-то сделал для предотвращения всего этого. А если уж мы говорим о правильном и неправильном, то, может, объяснишь мне, как невиновная восходящая твоей же веры сгнила в Рудниках за то, что просто узнала правду.