Муля, не нервируй… Книга 2

Как бы то ни было, но теперь передо мной замаячила перспектива личной яхты и круизов по Адриатике…

Это дело нужно было обдумать. Хотя что тут думать? Я схватил сигареты и устремился на кухню, пальцы подрагивали от нетерпения.

И там столкнулся с Фаиной Георгиевной, которая тоже курила у форточки.

— О! Муля! — сказала она, — ну что там Глориозов?

— Получилось уговорить его взять вас на роль Сосипатры Семёновны, — сказал я будничным голосом, так как ещё не отошёл от визита Мулиных родителей и не отрефлексировал такую новость.

— Ну вот, я же говорила, что я великая актриса и Глориозов ухватится за меня руками и ногами! — самодовольно сказала она и с наслаждением затянулась, — это по пьесе Островского «Красавец мужчина»?

А я вспылил и, возможно, ответил чуть резче, чем следовало:

— Ну, учитывая, что за это я теперь должен выбить Глориозову финансирование на ремонт зрительного зала, гримёрок и гардероба, то да, исключительно за ваш талант!

Фаина Георгиевна аж закашлялась от дыма.

— Муля! Ты так меня угробишь! — прокашлявшись, возмущённо сказала она, и язвительно добавила, — считай, что тебе сильно повезло! Если бы я не была такой великой актрисой, то ремонтом зрительного зала и вешалок ты бы не отделался! Пришлось бы строить ещё один театр рядом!

Тут уже закашлялся я.

— А вот не надо столько курить, — на кухню ледоколом вплыла Полина Харитоновна с пустой банкой, и укоризненно проворчала, — надымили, дышать нечем.

— Полина Харитоновна, — сказал я, — а это правда, что вы Жасминова сапогом зятя побили?

— Ничего подобного! Враньё! — возмутилась Гришкина тёща, набирая из-под крана воду в банку, — это Лилькин сапог был!

— Вот так мещанство и обывательство побеждает искусство, — хрюкнула Фаина Георгиевна, когда Полина Харитоновна ушла обратно из кухни.

— Кстати, как там поиски фотографа продвигаются для обывательской свадьбы? — спросил я, чтобы перевести тему разговора.

— Фотограф есть, — с довольным видом улыбнулась Фаина Георгиевна, а потом смущённо добавила, — осталось его уговорить…

И я понял, что уговаривать, конечно же, придётся мне.

А на работе мне предстоял разговор с Козляткиным. Учитывая то, что он на меня рассердился, и то, что это финансирование изначально предполагалось направить для нужд Большого театра, то разговор мне предстоял очень непростой.

Но что прятаться и отодвигать проблему, если проблема есть? Нужно брать себя в руки и идти её решать. Иначе из-за прокрастинации и проблема останется, и жизнь превратится в сплошной стресс.

Я встал из-за стола и решительно направился в кабинет к Козляткину.

— Сидор Петрович, — сказал я, — уделите мне пару минут. Есть разговор.

— Я занят, — недовольно буркнул Козляткин и я понял, что всё ещё гораздо хуже, чем я думал.

— Буквально две минуты, — продолжал настаивать я.

Козляткин поднял голову от бумаг и с изумлением посмотрел на меня поверх очков. Такая наглое презрение субординации от подчинённого шокировало его самым невероятным образом.

— Мммм… — он смог из себя выдавить только изумлённое мычание.

Другой бы на моём месте как минимум расплакался бы и убежал. Но мне было всё равно: не бьёт — уже хорошо. Вон Остап Бендер на пароход художником устроился, и ничего. Чем я хуже?

Поэтому я сказал решительным голосом:

— Нам нужно финансирование перенаправить на театр Глориозова.

У Козляткина глаза стали как часы на Спасской башне, размерами, я имею в виду.

— Финансирование запланировано для большого театра! — выдавил он.

— Я знаю, — кивнул я и добавил, — но нужно для театра Глориозова.

— Вон отсюда! — рявкнул Козляткин, немного приходя в себя.

И я понял, что уговорить его будет очень непросто. Но русские не сдаются. И я сказал:

— Сидор Петрович, это финансирование…

И тут дверь распахнулась, в кабинет вошел возмущенный комсорг со словами:

— Я написал на вашего Бубнова служебку! Ноги его в Комитете не будет!

Глава 15

Я посмотрел на комсорга. А комсорг посмотрел на меня.

Очевидно, на моём лице отразилось что-то не очень светлое и доброе, потому что комсорг вдруг тоненько охнул и выскочил из кабинета.

Конечно же, я его догонять не стал.

Потому что прежде всего нужно было решить вопрос с финансированием театра Глориозова, и желательно срочно.

— Сидор Петрович, — вежливо сказал я, — я просил пару минут, и они ещё не истекли. Дослушайте меня, пожалуйста.

Козляткин, который после моих требований сильно изумился, после пантомимы и последующего бегства комсорга, вообще впал в ступор. Потому что пробормотал нечто невнятное.

Ну, а кто я такой, чтобы не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Поэтому я сказал:

— Финансирование театра Глориозова должно быть, потому что там будет выступать Раневская.

Козляткин посмотрел на меня скептически. Явно имя великой актрисы не произвело на него никакого впечатления.

Блин, и тут не прокатило.

Пришлось на ходу импровизировать:

— У нас будут самые высокие показатели в этом году по посещаемости театров. Я знаю, как организовать пиар-акцию по привлечению целевой аудитории!

Козляткин посмотрел на меня недоумённо и чуть поморщился. Опять мимо (кажется, он вообще не понял, что я несу).

И тогда я выпалил:

— Я помогу вам стать заместителем директора Комитета!

Надо было видеть лицо Козляткина. Он тихо прошипел:

— Вон!

— А что вы теряете, Сидор Петрович? — хмыкнул я (мне-то уже терять было нечего). — Вы же знаете из какой я семьи?

Козляткин посмотрел на меня более внимательно и, после продолжительной паузы, кивнул.

— Ну вот, — развёл руками я с загадочной полуулыбкой, — я могу посодействовать. Вам до пенсии сколько осталось?

— Пять лет, — хрипло сказал Козляткин.

— Так ведь на пенсию лучше уходить с должности заместителя директора Комитета, а не начальника отдела кинематографии и профильного управления театров, не так ли, Сидор Петрович?

— Не зря в стенгазете писали, что ты карьерист, Бубнов, — покачал головой Козляткин, но из кабинета прогонять меня почему-то не стал.