Муля, не нервируй… Книга 2

Но нет. Я ошибся. И на пороге комнаты мне улыбались (несколько натянуто, но всё же)… родители Мули (!).

Так что Герасим был абсолютно прав — Мулина мать долго не выдержала и вернулась (надо будет ему ещё какую-то коробку с деталями за проницательность подарить).

— Муля! Ты почему к нам не приходишь?! — воскликнула Надежда Петровна жизнерадостным голосом, словно и не ссорилась со мною (ох уж эти женщины!).

— Здравствуй, сын, — чопорно поздоровался со мной Адияков.

Я натянул на лицо причитающуюся к данному случаю радушную улыбку, поздоровался в ответ и посторонился.

— А где ковры? — растерянно спросила Надежда Петровна, оглядывая голые стены, и всплеснула руками.

— Я одолжил соседям, — признался я.

— Каким ещё соседям? — глаза у Надежды Петровны стали как блюдца. — Зачем?

— Ложкиной и Печкину, — ответил я на заданный вопрос, — у них свадьба.

— С ума сойти! Паша! Скажи ему! — Надежда Петровна, казалось, вот-вот заплачет, — как так можно?

Я не стал говорить, что вообще планировал подарить один из ковров им. А то у Мулиной маменьки вообще случился бы обморок.

Вместо этого я сказал:

— Чаю хотите?

Надежда Петровна и Павел Григорьевич переглянулись, и Мулина маменька кивнула:

— Спасибо. Не откажемся.

Я пошел разогревать примус.

Пока вода грелась, Надежда Петровна меня воспитывала:

— Муля, ты почему к нам не заходишь?

Я виновато развёл руками:

— Работы много.

— А Дуся говорила, что к Бубнову ты уже три раза заходил!

— А Дуся не говорила с какой целью? — рассердился я (ох и задам я этой Дусе за длинный язык).

— С какой же? — недовольно прищурилась Наденька.

Я не ответил, пошел заваривать чай, так как как раз вскипела вода.

— Ты разве не помнишь, что я с отчимом поругался? — спросил я, разливая чай в чашки, — из-за тебя, между прочим… И ушел я из дома в одном-единственном костюме. А потом, когда мы помирились, я решил забрать остальную одежду.

— Я это знаю! — воскликнула Наденька, — а ещё два раза?!

Я посмотрел на Надежду Петровну скептически и сказал:

— А зачем ты тогда, маменька, помирила меня с отчимом? Если бы я знал, что это формально… Я же думал, что ты хочешь, чтобы я его поддерживал, общался…

— Его та девица поддерживает! — фыркнула Надежда Петровна и прицепилась с расспросами, — я слышала, её кислотой облили, да?

Я кивнул.

— Порядочную девушку никто кислотой обливать не будет! — заявила Надежда Петровна с таким апломбом, что Павел Григорьевич, который всё это время сидел и молча пил чай, не выдержал и с упрёком сказал:

— Надюша…

— Что Надюша?! — сварливо возмутилась она, а затем опять не выдержала и развернулась ко мне, — так что, Муля, свадьба у них отменяется, да? А я считаю и правильно! Не будет же профессор Бубнов содержать супругу с изуродованным лицом! Пусть она даже несовершеннолетняя!

— Мама, — тихо сказал я, — во-первых, свадьба будет. А во-вторых, там только немного на плечо попало. Прикроет одеждой и нормально будет. И Маше двадцать девять лет. Я тебе уже говорил об этом…

— Так ты что, пойдёшь туда… на эту свадьбу? — взвилась Надежда Петровна.

— Я же тебе уже сказал, да, пойду, — ответил я непреклонным голосом.

Надежда Петровна демонстративно схватилась за сердце и сказала умирающим голосом:

— Павлик…

Павел Григорьевич посмотрел на меня строгим родительским взглядом и сказал:

— Муля, мы тут с матерью подумали и решили…

От этого вступления я слегка напрягся, но решил послушать до конца. И Адияков меня не разочаровал. Точнее он меня капитально шокировал:

— Муля, я в твоём воспитании в силу определённых и не зависящих от меня причин участия не принимал, — начал издалека Павел Григорьевич, явно заготовленный из дома текст, но чуть сбился, однако потом-таки закончил правильно, — поэтому мы с твоей мамой подумали и решили…

Он сделал глубокую МХАТовскую паузу и посмотрел на меня.

Но я в такие игры тоже умею. Поэтому я изобразил абсолютно равнодушный вид и спросил елейным голосом гостеприимного хозяина:

— Ещё чаю?

Павел Григорьевич помрачнел и закончил несколько скомкано, но, честно говоря, я был в шоке. Потому что он сказал:

— Муля, мы с мамой решили, что ты поедешь в Цюрих.

— Ч-что? — я так обалдел, что чуть не пролил чай на белоснежную скатерть (Дуся бы меня точно убила).

— В Цюрих! — проворковала Надежда Петровна абсолютно довольным голосом и посмотрела на меня с триумфом.

Она сегодня была в нежно-голубом шерстяном платье, которое необычайно ей шло и для привлечения внимания постоянно теребила манжеты с рюшами.

— А как это возможно? — удивился я, намекая на железный занавес.

— Ты забываешь, Муля, что мы с тобой — Шушины! — горделиво сказала Надежда Петровна.

Если честно, то никакой связи я особо не видел. С таким же успехом мы могли бы быть Ивановы или Бердымухамедовы. И что с того?

— И что? — осторожно спросил я.

— А то, что твоя тётя Лиза работает в Цюрихском университете, — сказала Надежда Петровна.

— Я это знаю, но какая связь в моей поездке в Цюрих и тётей Лизой? — так и не понял я, — если бы я был тоже химиком…

— Она физик! — перебила меня Надежда Петровна.

— Один чёрт, — сказал я, и Мулина мама возмутилась:

— Муля, не выражайся!

— И как я могу попасть за границу?

— А это уж позволь провернуть мне, — тихо сказал Адияков. — От тебя требуется только согласие. И мы сразу приступим к оформлению документов.

— А когда ехать? — спросил я.

— В ближайшее время, примерно через два месяца. — ответил Павел Григорьевич, а я завис.

Получилось только выдавить:

— Можно я подумаю?

Надежда Петровна и Павел Григорьевич с недоумением переглянулись, они не понимали, что тут можно думать. Но потом Адияков нехотя сказал:

— Подумай, Муля. Пару дней у тебя есть. Ты сам знаешь, что все эти разрешения получить не так-то и просто.

Я всё понимал.

Когда Мулины родители ушли, я остался сидеть и изумлённо смотреть в чашки с недопитым чаем. Это они откупиться от Мули хотят, что ли? Или так их заело, что я к Модесту хожу? Или действительно от любви к сыну?