Муля, не нервируй… Книга 2

В сцене объяснения с главным героем Раневская-Зоя Окаёмова уронила веер — жест, который позже критики назовут «гениальной случайностью». Зал замер, а потом взорвался бурными аплодисментами.

— Она так играет! — выдохнула Зина и посмотрела на меня блестящими глазами, полными непролитых слёз.

— Угу, — согласился я, размышляя, как завести разговор с режиссёрами так, чтобы получить максимальный результат.

В конце пьесы зрители не скрывали слёз.

— Как божественно играет Раневская! — шепнул сидящий рядом со мной режиссёр своему ассистенту. — Она переписала Островского! Новое прочтение. Изумительно! Находка! А Глориозов, сукин сын! Такой бриллиант отхватил!

— И ремонт вон какой отгрохал! — завистливо добавил ассистент язвительным голосом.

Когда спектакль закончился и артисты вышли на поклон, всё букеты, естественно, были собраны только Фаиной Георгиевной.

Она улыбалась, аж светилась от счастья. Остальные участники спектакля были с приклеенными улыбками и еле-еле сдерживались.

А после премьеры мы большой и шумной компанией закатились в ресторан. Глориозов расстарался на славу. Столы ломились от закусок и выпивки.

— Я хочу этот тост выпить за премьеру! — Глориозов подскочил и поднял бокал, — сегодняшний успех нашего театра войдёт в историю! За наш театр!

— И за Фаину Георгиевну, которая этот успех вам принесла! — немного язвительно добавил Попов.

Глориозов побагровел, но принял мажорный вид и салютнул ему в ответ бокалом.

Мы выпили.

— А теперь тост за Фаину Георгиевну! — ввернул Капралов-Башинский и опять многозначительно на меня взглянул, — за величайшую актрису всех времён и народов!

Сидящие по диагонали от нас Орлова и Марецкая скривились. А Леонтина Садовская фыркнула.

Я изволил этого не заметить, а вот Злая Фуфа увидела и расстроилась.

После спектакля она переоделась в своё лучшее платье, тёмно-лилового бархата, на воротничке зияла огромная жемчужная брошь. Она выглядела старомодно, и на фоне блестящих Орловой и Марецкой явно проигрывала.

— Что, Муля, я плохо выгляжу, да? — шепнула она расстроенно.

— Вы выглядите великолепно, Фаина Георгиевна, — без тени лукавства сказал я, — а платье и ваш внешний вид мы ещё подправим. Раз уж я ваш импресарио.

Гости пили и ели. Постепенно шум набирал обороты. Звон бокалов, звяканье столовых приборов, здравницы — всё это слилось в единый гул. Мужчины раскраснелись, и ослабили галстуки. Женщины стали вести себя более раскованно. Некоторые с любопытством постреливали глазками в мою сторону.

Зина видела это и хмурилась.

Но мне было всё равно на её недовольство. Я её сюда не для того привёл.

В любом обществе молодых воспринимают неоднозначно, с некоторой даже небрежностью и снисходительным высокомерием. Но вот к мужчине, у которого есть спутница, да ещё и эффектная, отношение меняется сразу. Конечно, Зина на роль эскорта не годилась совершенно, с её-то амбициями, но за неимением других вариантов, пришлось довольствоваться, чем есть.

— Фаина Георгиевна, — подсел к нам юркий сухопарый человек, — вы так чудесно сыграли! Я не мог отвести от вас взгляда!

Раневская хотела, по обыкновению, ответить что-то язвительное, но я предусмотрительно наступил ей на ногу под столом. Видимо, чуток перестарался, потому что она зашипела, но главное, смолчала. Только обожгла меня многообещающим взглядом.

— Фаина Георгиевна, дорогая вы наша богиня театра! — продолжил соловьём заливаться мужчинка, — а давайте вы ко мне на роль королевы Гертруды, матери Гамлета? Я уверен, вы будете плакать так, что даже Шекспир проснётся!

— Не наглей, Капитонов, — пьяненьким басом пророкотал здоровый лысый мужик, — я могу предложить для Фаины Георгиевны более интересную роль. Старуху Изергиль! Уверен, Фаина Георгиевна, мы с вами разрушим все каноны!

Завадский сидел молча, надувшись. Много пил и почти не закусывал. Явно переживал отказ.

Я наблюдал за этим безумием с улыбкой. Когда толпа режиссёров достигла пика ажиотажа, я хлопнул в ладоши:

— Товарищи! Товарищи! Фаина Георгиевна — не пирожок на базаре. Предлагаю творческий аукцион: кто даст лучшую роль и условия — тот её и получит!

Подвыпившие режиссёры, как на торгах, начали азартно перебивать друг друга:

— Повышенный гонорар!

— А я дам в тройном размере!

— Отдельная гримёрка с самоваром!

— Гастроли в Париж! — выкрикнул вдруг Завадский. Но к нему наклонилась Марецкая и что-то прошипела. Больше он ничего не предлагал.

Глориозов, поняв, что теряет звезду, вскочил:

— Она остаётся у меня! Я скоро ставлю «Короля Лира» — она будет играть всех дочерей сразу!

Довольный, я повернулся к Раневской:

— Ну что, выбираете Париж или гримёрку с самоваром? — и подмигнул.

— Старуху Изергиль я бы сыграла, — задумчиво молвила Фаина Георгиевна, но я прошептал:

— Не спешите.

— Предлагаю пожизненный контракт и роль жены городничего в «Ревизоре»!

— Фаина Георгиевна, — ещё один режиссёр склонил седую голову в почтительном поклоне, — в моём театре вы будете царицей. Гримёрка — как будуар императрицы, гонорар — как бюджет мелкой страны. А роль Софьи в «Горе от ума» — только ваша.

— Что скажете? — Спросил я.

Фаина Георгиевна, поправляя брошь, ехидно бросила, скрывая растерянность:

— Пусть дерутся. А я пока выпью кофе.

Я хмыкнул и поднялся. Чтобы привлечь внимание, я постучал вилкой по графину:

— Уважаемые товарищи! — сказал я. – Прошу минуточку внимания!

В зале все стихли и начали внимательно прислушиваться ко мне. Очевидно, о моей роли все уже знали. Им хоть и не нравилось это, но пока никто никак не прокомментировал.

А я продолжил:

— Для желающих заполучить нашу звезду, Фаину Георгиевну, на роль к себе в театр, с вашего позволения я оглашу условия. Итак, гонорары должны быть по удвоенным ставкам, плюс процент от кассовых сборов. Кроме того, обязательно бонусы за аншлаги.

Все переглянулись. Кто-то даже присвистнул.

Но я не обращал внимания и продолжил вещать:

— Гарантированные выплаты даже в случае болезни или творческого отпуска. Дальше: п ерсональная гримёрка. Репетиции только в удобное для Фаины Георгиевны время, плюс отсутствие ночных выступлений. Личный ассистент – чтец для репетиций. Творческая свобода и право на импровизацию, а также в озможность менять текст, жесты, мизансцены по своему усмотрению. Эксклюзивное право первой отказаться или согласиться на любую роль в репертуаре.