Муля, не нервируй… Книга 2

А вот если она выберет Зою Окаёмову в спектакле Островского «Красавец мужчина» в театре Глориозова, то у нас с нею появится возможность пободаться. И изменить судьбу на лучшее.

Фаина Георгиевна молчала.

Завадский молчал.

И я молчал.

Пауза затянулась. Тишину нарушала только суета в коридоре.

И тут в дверь постучали.

Все аж вздрогнули.

— Открыто! — стараясь унять раздражение, крикнул я.

В дверь заглянул Гришка и воскликнул:

— Муля! Беда!

— Что случилось? — аж вздрогнул я.

— Герасим повесился!

— К-как повесился? — пролепетала огорошенная Фаина Георгиевна. — Он мёртв?

— Да нет, снять успели, — махнул рукой Гришка и опять обратился ко мне, — он совсем никакой! Плачет. Сказал, жить не хочет! Муля! Сделай что-нибудь! Скажи ему!

— Он точно живой? — спросил я.

— Да точно, — ответил Гришка, — там Белла его сейчас самогоном отпаивает.

— Вот и хорошо, пусть отпаивает. Мы с Фаиной Георгиевной сейчас придём, разберёмся.

— Только давайте быстрее! — сказал Гришка и вышел.

Хлопнула дверь, а я посмотрел на Завадского:

— Юрий Александрович, вы извините нас, — сказал я, — сами видите, какая ситуация. Давайте Фаина Георгиевна возьмёт на денёчек паузу и потом вам позвонит. А то человек погибает. Сосед наш.

Завадский поджал губы и встал:

— До завтрашнего вечера я подожду, — сердито проворчал он, — советую не тянуть. На эту роль желающих много. Та же Орлова вон просится.

— Я позвоню, — словно попугай подтвердила Раневская, мысли её витали в облаках, и это было видно даже невооружённым взглядом.

— Всего хорошего, — сухо попрощался с нами Завадский и ушёл.

Мы остались с Раневской вдвоём.

— Пошли, Муля! — воскликнула она, заламывая руки.

— Не торопитесь, Фаина Георгиевна, — сказал я, — вы же слышали, всё обошлось, его вытащили, сейчас самогоном отпаивают. Пусть придёт в себя сначала. А нам о своём поговорить надо.

— О чём? — поморщилась она.

— О вашей роли у Завадского. Нужно обсудить и подумать.

— Да что тут думать! — воскликнула она, — надо соглашаться! Не каждый день мне предлагают такие роли!

— Вот потому и нужно отказать, — сказал я категорическим голосом.

— Как отказать? — растерялась Раневская.

— Прямо.

— Ты с ума сошёл, Муля! — возмутилась она, — ты ничего не понимаешь в искусстве. Это такая роль! Такая роль! Она может подвернуться раз в жизни!

— Ну и вы, Фаина Георгиевна, себя не на помойке нашли, — покачал головой я, — если вы сейчас согласитесь, всё и дальше пойдёт по тому же кругу. Роль, ваше исполнение, ваш триумф, зависть режиссёра и его примы, роль у вас отбирают, депрессия и боль. Разве вы это не проходили?

— Проходила, Муля. Сто раз уже проходила, — вздохнула Раневская и добавила, — я хочу курить.

— Я тоже хочу, Фаина Георгиевна, — сказал я и добавил очень твёрдым тоном, — но мы с вами пока не выработаем стратегию, которой вы будете придерживаться, вы так и останетесь для того же Завадского, комнатной собачонкой: погладил, пнул, погладил, пнул.

— На этот раз всё будет по-другому, — легкомысленно отмахнулась она.

— Нет, Фаина Георгиевна, — покачал головой я, — люди не меняются. Никогда. Предавший один раз, предаст и дальше. От таких людей нужно держаться подальше.

— Ой, Муля, — вздохнула Раневская, — я понимаю, Завадский — не золото. Но поверь мне, остальные ещё хуже.

— Я это знаю, — продолжал настаивать я, — но я не просто так говорю. Я знаю, чем всё закончится. Поэтому доверьтесь мне. У меня есть отличный план. Который перевернёт всю вашу жизнь.

— Ладно, излагай свой план, Муля, — вздохнула она.

Глава 23

— А вот это чуть позже, — сказал я категорическим тоном.

— Но Муля, мне же нужно дать ответ Завадскому до завтра, — возмутилась Фаина Георгиевна.

— Не беспокойтесь, я сам ему завтра позвоню, — ответил я.

— Я не собираюсь ему отказывать! — продолжала настаивать Фаина Георгиевна.

— Зато я собираюсь, — не пошёл на уступки я.

— А как же… — ошарашенно пролепетала она.

— Фаина Георгиевна, доверьтесь мне, — сказал я и посмотрел ей в глаза.

— Но Муля… — она явно не собиралась уступать.

— Ладно, — смилостивился я, — не люблю наперёд раскрывать все ходы моей многоходовички, но вас ведь всё равно не переубедишь же…

Фаина Георгиевна отрицательно покачала головой.

— Тогда поклянитесь, что никому ни слова, — велел я строгим и таинственным голосом.

Злая Фуфа готова была клясться в чём угодно, настолько её распирало любопытство.

— Я планирую, что вы сыграете роль Окаёмовой у Глориозова…

— Я лучше у Завадского сыграю! — возмущённо перебила меня Фаина Георгиевна.

— Нет! — мой тон стал жёстким, — мы уже это обсуждали, Фаина Георгиевна. Нет! Повторю ещё раз — вы будете играть у Глориозова.

— Он бездарь! — возмутилась Раневская.

— Это не имеет значения, — отмахнулся я, — тем лучше, что он бездарь. На фоне остальных его актёров вы будете сиять особенно ярко.

— Я всегда сияю ярко, — едко проворчала Фаина Георгиевна.

— У Глориозова в этой постановке, вы должны быть даже не звездой, а солнцем! Сверхновой!

— Зачем? — не поняла Фаина Георгиевна.

— Я планирую пригласить туда, на премьеру, всех режиссёров, — усмехнулся я, — устроим некий творческий аукцион. Кто сможет предложить больше — получит великую Раневскую сыграть роль.

— Муля! — Фаина Георгиевна смотрела на меня широко распахнутыми глазами, — ты что такое сейчас несёшь? Со мной никакие режиссёры не хотят работать! Вон только Завадский предложил роль, и то ты не позволяешь…

— Завадский припёрся после успеха скоморохов у Глориозова. Вы же сами это прекрасно понимаете. А когда вы блестяще сыграете Зою Окаёмову, когда вы ошарашите и поразите всех зрителей, они все будут соревноваться за право заполучить вас. И кто предложит больше — того и станем рассматривать. И никак не иначе!