Муля, не нервируй… Книга 4

Пауза тянулась, тянула и дальше молчать стало просто не прилично, поэтому Свинцов рявкнул:

— Где проект, Бубнов?!

— Да не беспокойтесь, Роберт Давидович, — слабым голосом сказал я, — вот чуть отлежусь, выйду с больничного через неделю, и сразу отдам.

— Да вы что себе позволяете?! — завизжала Лях, — какое через неделю?! У нас времени совсем нету! Вы и так целый день потеряли! Всё из-за вас, Бубнов! Теперь у вас будут большие неприятности! Я лично вам это обещаю!

Я усмехнулся. Вот люди. А вслух сказал:

— За что неприятности? За то, что сердце прихватило?

И тут толстяк завизжал так, что у меня чуть барабанные перепонки не полопались:

— Послезавтра у товарища Александрова доклад у товарища Сталина! А мне когда прикажете доклад писать?!

— Вера, — простонал я, — накапай мне лекарство. Ой, что-то опять сердце прихватило…

Вера с Дусей снова заметались, бестолково бегая по комнате туда-сюда и создавая движняк и суету.

А я лежал, периодически постанывая, а сам соображал, как выкрутиться. Я бы мог просто послать их на три буквы. По закону я на больничном и они мне ничего сделать не могут. Но тогда весь мой последующий план рухнет. А мне теперь чисто из спортивного азарта хотелось довести его до конца. Кто-то сильно пожалеет, что протянул свои загребущие ручонки к тому, что принадлежит мне.

Но додумать мысль я не успел.

Потому что в этот момент в дверь моей комнаты постучали (странно, я не слышал, чтобы звонили во входную дверь). Не дожидаясь моего разрешения, дверь распахнулась и на пороге возникли… тадам! Жасминов и Валентина!

При виде комнаты, набитой народом, улыбка на губах Валентины погасла.

— А это ещё кто такие? — рявкнула Клавдия Пантелеймоновна.

— Я — Мулина невеста! — выпалила в ответ Валентина.

Уважаемые читатели! Дальнейшая судьба цикла о Муле и Злой Фуфе зависит только от вас. Я ориентируюсь исключительно на ваш отклик, который измеряю количеством лайков, покупок, часов чтения, комментариев и так далее. Благодарю вас за интерес к этой истории. В данный момент мне нужно принять решение — финалить на 4-м томе или писать дальше. Посмотрим, как пойдёт…

Глава 11

— Бубнов! — с ошеломлённым видом воззрилась на меня Клавдия Пантелеймоновна и всплеснула руками. — У вас что, две невесты?! Это же аморально!

— Какое ваше дело?! — взвизгнула Вера, сообразив, что только что мы все прекрасно спалились.

— Это разврат! Моральное разложение! — принялся брызгать слюной Роберт Давидович. — Да за такие оргии партбилет на стол придётся положить!

— Я не в Партии, — подал слабый голос с кровати я.

— Потому и не в Партии! — возбуждённо заорал толстяк, — но за аморалку теперь ответишь по полной!

— Тише! Тише! У Мули же сердце, — попыталась вякнуть Вера, но её уже никто не слушал, поднялся страшный шум: высказаться по этому поводу хотели всё.

Валентина стояла бледная, как стена, и не знала, что и делать. Жасминов тоже, кажется, мечтал провалиться сквозь землю.

— Сердце у него сразу перестанет болеть, когда ним займутся соответствующие компетентные органы! — злорадно заявил Свинцов, подбоченясь, от чего его безразмерный живот заколебался волнами.

А я лежал на кровати и отстранённо наблюдал за всем этим, словно в кино. И лишь одна мысль крутилась сейчас у меня в голове: вот интересно, — думал я, — на этот его живот поместиться три бокала с пивом или только два? Я в том, моём мире, посещал когда-то Октоберфест и там были смешливые разбитные девчонки, некоторые из них могли на свой бюст поставить сразу по три бокала пива. А бокалы там были литровые.

— Бубнов! — визг Клавдии Пантелеймоновны ударил по ушам, вырывая из задумчивости. — Как можно было докатиться до такого! Да ни один порядочный советский…

И тут вдруг Дуся, обычно затурканная, необразованная Дуся, апогеем университетов которой была правильно нафаршированная рыба, внезапно как заорёт:

— Молчать!

От неожиданности все враз умолкли.

— Да как вы смеете! — сердито закричала она, наступая на Клавдию Пантелеймоновну, — на моего Мулю! На такого хорошего мальчика! Да такое подумать! Как вам вообще в голову могло такое взбрести?!

— Но я сама, собственными ушами слышала, как обе девицы признались… — залепетала та, сражённая напором до этого тихой Дуси.

— И правильно! Не жёны же! А невесты! Мулечке жену лично его мама, Надежда Петровна выбирает! У нас, между прочим, в семье все академики! И Пётр Яковлевич для Надежды Петровны мужа выбирал, а теперь она для Муленьки выбирает! Так заведено в приличных семьях! А пока она выбирает — они невесты! Мы не позволим кому попало в семью войти!

Установилось ошеломлённое молчание. На меня удивлённо посмотрели все, даже Жасминов.

Я не знал, радоваться, что гроза по поводу аморалки миновала, или же проваливаться со стыда под землю. Хорошо, она про Верину оговорку насчёт будущего ребёнка не вспомнили. А то опять начнётся. Пока я размышлял, Роберт Давидович спросил ехидно, демонстративно обведя взглядом убогую комнату в коммуналке.

— И что это за академики такие, доморощенные?

— Мулин дед — академик Шушин, — гордо отчеканила Дуся и язвительно добавила, — а не доцентик какой-то. И отец тоже академик. Отец — академик Бубнов Модест Фёдорович. А тётя, Елизавета Шушина — профессор в Цюрихском университете, старый коммунист, друг Советского союза!

Толстяк смутился, подавился воздухом и моментально сдулся.

А Дуся продолжила:

— И негоже подозревать Муленьку в чём попало, он у нас мальчик воспитанный.

Сейчас она была прекрасна: глаза метали молнии, грудь вздымалась. Я даже залюбовался: нет ничего величественнее и разрушительнее, чем цунами, торнадо и женщина в ярости на обидчиков её любимого птенчика.

— И кричать здесь тоже не надо, — влезла Вера поучительным тоном, — у Муленьки больное сердце. Имейте совесть.

— Давайте вернёмся к сценарию проекта и смете, — примирительно сказал толстяк, весь красный от всего этого, — время уходит, а мы тут чёрт знает, чем занимаемся.

— Слушайте, — простонал я, — все документы у меня не здесь.

— А где? — моментально напрягся Свинцов. — На работе их нет, мы в кабинете всё посмотрели.

Я еле сдержался: эти твари рылись в моих вещах в кабинете. Ну ладно, я им это ещё припомню.

— В мастерской одного художника, — сказал я. — Он мой товарищ. Мне там, у него, среди холстов и красок, хорошо творчески работается.

— Давайте адрес! Мы сами сходим! –­ Буквально прорычал толстяк.

— Это невозможно, — тихо ответил я, — он вас даже не впустит. Кроме того, там нужно знать, как пройти и где спрятан ключ. Сами вы никогда не найдёте, даже если я подробно расскажу и нарисую схему…

— Так сами тогда сходите и принесите! — рявкнул Свинцов.

— Не могу, — простонал я, — я сейчас даже встать не могу. Так прихватило.

— И что же нам делать?! — растерянно принялась заламывать руки Лях. — Что же мы Георгию Фёдоровичу скажем?