Муля, не нервируй… Книга 4

— Хорошо, — кивнул я, — жди, я сейчас письмо напишу.

— А сам-то чего не сходишь? — полюбопытствовал Жасминов.

— На больничном я, — вздохнул я, — не хотел в больнице оставаться, еле-еле отпросился, чтобы дома лечиться. Но сам понимаешь, попасться кому-то из начальтва на глаза — не самая удачная идея.

Жасминов понимал. Если заловят, то и тунеядство впаять могут. Времена нынче такие. Суровые.

Я торопливо набросал на листочке просьбу, чтобы Валентина пришла ко мне, лучше завтра. А, чтобы не задавала лишних вопросов, указал, что болею и сам не могу прийти. И что поэтому попросил соседа.

— Вот адрес и письмо, — протянул листочек Жасминову я, — сходи прямо сейчас и отнеси. Как раз Дуся убраться успеет. Да и пироги будут готовы.

При слове «пироги» Жасминов невольно сглотнул. Мне его опять жалко стало. Но нужно было сначала сделать дело. Так что уж пусть потерпит.

Да и всё равно пироги ещё не готовы.

Только он ушел, я вернулся в комнату и приступил к уговорам Дуси. И тут в дверь позвонили. В данный момент никого из соседей дома не было, кроме нас двоих.

— Я не могу, — сказал я, — я на больничном. Придётся тебе идти открывать.

Дуся что-то ворчливо буркнула, вытерла испачканные мукой руки о фартук и поплелась открывать.

Все эти мои интриги были ей совершенно непонятны и не нравились.

Ну, а что делать?

Буквально через минуту она вернулась и сунула мне листочек:

— Вот. Тебе просили передать.

Недоумевая, я развернул листок. Там, крупными каллиграфическими буквами, было написано:

«Тут такое было. К тебе в конце работы придут домой. И подпись — кориантес».

— Кто это принёс? — спросил я Дусю.

— Какой-то мужчина, — пожала она плечами, продолжая накладывать начинку в кусочек теста, — толстый и лысый. В костюме и галстуке. Отдал и ушел.

— Понятно, — задумчиво сказал я, — а он просил что-то передать?

— Он сказал только: «продолжение утреннего», — вспомнила Дуся, укладывая пирожок на противень, — а больше и ничего. Потом он ушел.

В общем, дело пахнет керосином. Я взглянул на часы. Полчетвёртого. Рабочий день заканчивается в шесть. То есть полтора часа у меня есть.

Я заметался по комнате. Вытащил сценарий, смету и всё остальное. Торопливо запихнул в старую дусину сумку. Она с ней на базар ходила.

Немного подумал и туда же бросил свёрток с деньгами и одной парой югославской обуви, что осталась мне после того «обмена». Держал я её на всякий случай, не стал продавать.

Сумку отнёс в чулан Герасима (ключ он оставил мне) и с огромным трудом впихнул её под топчан, что служил ему кроватью.

Фух!

Я перевёл дух и вернулся обратно.

Так, если они придут, то я должен выглядеть, как больной. А у меня Дуся тут пироги развела.

Я торопливо расстелил кровать.

— Никак спать собираешься? — удивилась Дуся, ловко мастеря очередной пирожок. — Так ведь рано ещё.

— Дуся, ко мне сейчас с обыском придут, — сказал я.

Дуся охнула и вдруг стала оседать на пол.

Чёрт! Не подумал я, что в эти времена люди настолько запуганы всеми этими обысками. Привык, что в наше время такого не было.

— Дуся! Дуся! — легонько похлопал я её ладонями по щекам.

— Ч-что такое? — захлопала глазами Дуся, потом всё вспомнила и ударилась в плач, — Ыыыыыыы! Да что ж это такое делаицццаа-а-а-а-а?! Да как же так-то-о-о-о-о… ыыыыыы…

— Тихо, — сказал я, но она завелась пуще прежнего.

— А ну цыц, дура! — рявкнул я, и Дуся моментально умолкла, лишь зыркала на меня испуганно.

Губы её тряслись.

— Ты чего это развела тут? — нахмурился я, — решила меня под монастырь подвести? Умолкни! Ничего страшного. Это из моей работы придут. Просто проверят.

— Для того ты и больничный брал? — догадалась Дуся и посветлела лицом.

— Ну конечно! — попытался успокоить её я, — они хотят убедиться, действительно ли я заболел. Я сейчас лягу, притворюсь, что болею. А ты пироги эти пока спрячь куда-то.

— Да ты ложись, Муля, ложись! — тотчас же захлопотала она, — да не в этом ложись! Давай-ка переодевайся вон в тот синенький костюм.

Она протянула мне старую пижаму.

— Отвернись, — попросил я.

— Да что я там не видела! С рождения тебя тетешкала, — возмутилась она, но отвернулась.

— Всё, — сказал я и направился к кровати.

— Стой! — велела Дуся.

Она вытащила откуда-то из закромов шкафа простую ситцевую хустку и замотала мне голову.

— Зачем? — удивился я. — У меня же сердце, как в больничном листе написано.

— Так жалостливее, — ответила Дуся, и я спорить с нею не стал.

Пока я лежал и репетировал, что буду говорить, когда они придут, как Дуся выскочила из комнаты. Слава богу, противень с пирогами с собой прихватила.

Буквально через пару минут она вернулась. В руках у неё была пачка разных таблеток, каких-то пузырёчков и баночка. Она разбросала всё на столе в художественном беспорядке. Поставила стакан с водой. Даже градусник положила. Теперь сомнений в том, что тут находится больной человек, ни у кого остаться не должно.

— Чьё это? — восхитился я Дусиной смекалкой.

— Немного у Беллы взяла, а остальное — у Пантелеймоновых, — пояснила она.

— Не знал, что Гришка и Лиля так болели, — удивился я.

— Да это Полина Харитоновна лечилась, — охотно пояснила Дуся, — не забрала с собой. У неё и так сколько всего везти надо было. Ещё и дитё малое. А вернуться и забрать всё никак не сподобится. Хотя, наверное, с Колькой и болеть ей некогда.

— Вот ты, Дуся, молодец какая! — искренне похвалил я.

Дуся радостно зарделась. Затем открыла один из пузырьков и покапала из него на всё вокруг: на скатерть, на пол, и даже немного на меня.

Остро завоняло валерианой и ещё какой-то вонючей дрянью.

— Что это? — еле сдерживая слёзы, спросил я.

— Тут всё вместе, — сказала она, — боярышник, пустырник и валерьянка.

И тут в дверь позвонили.

Глава 10

— Ох! — побледнела Дуся.

— Держи себя в руках, — напомнил я ей, подтягивая одеяло повыше, до самого подбородка, — ничего страшного. Придёт кадровик или ещё кто-то с работы. Посмотрят, что я болею, и уйдут. Так что делай вид, что я реально болен.