Муля, не нервируй… Книга 4

Она расхохоталась.

А я был доволен — мой план начинает внедряться. Всё, как я и распланировал. Следующий шаг — Козляткин и компания. А свой проект теперь я легко верну.

Основания есть.

* * *

* некоторые фразы Ф. Г. взяты из её дневников, мемуаров и книг о ней. Мне показалось кощунственным полностью менять её мысли. Поэтому здесь только небольшая литературная обработка. Всё-таки реальный человек.

Глава 26

Когда Валентина ушла, Дуся как раз хлопотала у плиты на кухне. А я вышел туда покурить и заодно посоветоваться (Дуся во многих вещах как оппонент с её рациональной домовитостью была так же хороша, как и в приготовлении фаршированной рыбы и пирогов).

— Оладушки вот решила пожарить, — ворчливо сообщила мне Дуся, — народу-то прибавилось. Всех кормить надо. И ничего не поделаешь. Все люди живые, все любят покушать, и всех жалко.

— Вот что бы они все делали, Дуся, если бы нас с тобой не было? — задумчиво сказал я. — По сути не только я всё разруливаю, но и ты. Каждый по-своему, но мы делаем одно и то же — решаем чужие проблемы.

Я усмехнулся и посмотрел на неё. Но ответить она мне не успела — раздался скрежет от ключа в замке, входная дверь скрипнула, и кто-то вошел в коридор. Я ещё удивился — все наши были дома: Фаина Георгиевна отдыхала в Глашиной комнате, Белла — только-только вернулась из своего ресторана и сейчас, по всей видимости, переодевалась у себя, Муза, как обычно, по вечерам, читала стихи в комнате, а новые соседи, Августа Степановна и её муж Василий так вообще носа из своего жилища лишний раз старались не высовывать. Жасминов сидел за столом и пил кефир с дусиными оладушками. Ну, и кто это может быть?

— Интересно, кто там пришёл? — тоже удивилась Дуся и ловко принялась собирать готовую партию оладий со сковородки. — У кого ключ есть?

— Может, Лиля вернулась? С Гришкой, — побледнел Жасминов и подхватился со стула, чуть не опрокинув бутылку с недопитым кефиром. Но выбежать в коридор он не успел. Потому что на кухню как раз вошла гостья. Точнее гости. Да, да, личной персоной вплыла Варвара Ложкина. Она капитально раздобрела на деревенских харчах, а новая вязанная кофта только подчёркивала эту монументальность. Рядышком с нею был худенький вихрастый мальчик, лет двенадцати, весь в веснушках и с оттопыренными розовыми ушами. Он застенчиво льнул к массивному стану Варвары Карповны и с интересом посматривал на нас.

— Что соседушки, не ожидали?! — громко хохотнула Ложкина трубным голосом и сразу на просторной коммунальной кухне стало тесно и шумно.

— Варварочка Карповна! — радостно всплеснула руками Дуся и чуть не уронила половник. — Какими это вы судьбами к нам?

— Да я вот… — начала Ложкина, но договорить не успела: в коридор, на шум выскочили Белла и Муза. Обнаружив Ложкину, они устремились обниматься. Через минуту к ним присоединилась и Фаина Георгиевна. И тоже обниматься. Жасминов посмотрел, посмотрел на это всё и тоже вдруг полез с объятиями.

Когда страсти чуть поутихли, а Дуся ловко начала накрывать кухонный стол, который мы с Жасминовым выдвинули на середину, чтобы всем хватило места, Ложкина начала рассказывать:

— А моего Петра Кузьмича не отпустили! Вы представляете?! Он же на повышение у нас пошёл! — голос Ложкиной прямо аж сочился триумфом, — он теперь не просто какой-то завклубом. Ага! Он теперича аж целый председатель сельсовета у нас!

Она умолкла и обвела притихших от такой новости соседей ликующим взглядом. Все сразу же бросились поздравлять. На столе, где Дуся уже выставила нашу парадную салатницу с солёными груздями из деревни и тарелку квашенной капусты, крупно порезанную домашнюю колбасу и сало тоже из деревни, глубокую миску с оладушками и дусины котлеты, словно сама собой, непонятным образом откуда, материализовалась бутылка сизоватого самогона. Но компания за столом собралась сплошь интеллигентная, так что Белла скептически посмотрела на неё, переглянулась с Музой, вздохнула и принесла из своей комнаты бутылку портвейна. Дело пошло значительно веселей.

Тогда и Фаина Георгиевна сходила в Глашину комнату и с загадочным и торжественным лицом вынесла бутылку коньяка. Со словами «Любочка приносила, от давления хорошо помогает», она водрузила её тоже на стол. Тут уже и Муза не выдержала и смоталась быстренько к себе. Так на столе появилась малиновая наливочка в стеклянном графинчике синего стекла. А когда Жасминов принёс начатую чекушку казёнки, наш стол стал напоминать подпольный бар во времена сухого закона. Спиртного было на любой вкус.

Выпили, как водится, за встречу. Потом повторили обязательный тост за такое удивительное повышение Печкина. Петра Кузьмича любили все и все искренне за него радовались. Потом выпили за мужество и терпение Варвары Карповны, ибо жена — это шея и куда она повернётся, туда и муж станет председателем сельсовета. Примерно так сформулировала свой тост Белла.

Она лихо хлопнула стаканчик коньяка, занюхала всё это щепоткой квашенной капусты и с умилением спросила:

— Ваш малой-то?

— Ярослав? — кивнула чуть захмелевшая Ложкина, прожевала и ответила, — ага. Племяш мой. Внучатый. Но теперь сын.

— Сколько тебе лет, Ярослав? Как ты учишься? Ты любишь математику? — засюсюкали хором соседки.

Ярослав отвечал кратко и тихо, долго думал над каждым ответом, особого интереса поэтому не вызвал и о нём тотчас же все забыли. Потому что Жасминов предложил тост «за тех, кто жил тут раньше, но сейчас в других местах!». Все сразу же поддержали. Ну, а как тут не выпить за такое? Соседи же. Как водится, тут же вспомнили тихого Герасима и бестолковую Нонну Душечку. Потом обсудили Лилю и Гришку. И вообще, какая молодёжь нынче пошла. Пожалели бедную Полину Харитоновну. Перемыли косточки Вере Алмазной. Потом опять выпили. Уже за новую прекрасную жизнь и за победу коммунизма во всём мире. За это выпили стоя.

И только примерно после четвёртого тоста, когда Муза, пьяненько всплакнув, начала вспоминать Кольку Пантелеймонова, как он когда-то завалил в коридоре торшер своей лошадкой, и какие эти дети милые, все вдруг осознали, что Ярослава-то за столом и нету. Причём давно вроде как нету.

— Куда он мог деваться? — удивилась Дуся и сразу же внесла предположение, — Может, телевизор смотрит?

— Он не приучен, — покачала головой Ложкина. Выглядела она изрядно встревоженной.

— В туалет пошёл? — предположила Муза.

— Нету его там, — прислушавшись, вынесла вердикт Белла.

— Да что вы начинаете! — отмахнулся Жасминов и принялся аккуратно разливать по новой, причём следил, чтобы всё было правильно: кто что любит — себе и Ложкиной самогону, Фаине Георгиевне, мне и Белле — коньяка, Музе — наливочки, а для Дуси — портвейна. — может, он в какую комнату зашёл и отдыхает? Давайте лучше я тост скажу…

А Ложкина вдруг побледнела:

— Где Ярослав? — звенящим от волнения голосом спросила она.

— Да что ты начинаешь, Карповна! — опять махнул рукой Жасминов, чуть не смахнув локтем миску с капустой, — взрослый пацан же. Почти мужик. Что с ним будет?! Давай выпьем лучше. Ты помнишь, как на вашей с Петром Кузьмичом свадьбе мы с тобой отплясывали? И патефон ещё потом перевернули?! А Герасим потом ругался…

Он хохотнул с довольным видом и поднял свой стакан. Но Ложкина заниматься воспоминаниями не хотела. И пить тоже уже не хотела. Она хотела срочно найти Ярослава.

Я помню тогда ещё удивился от такого поворота.

— Ярослав! — подскочила она, засуетилась и тревожно позвала парня.

Некоторое время не происходило ничего, а потом скрипнула дверь и из Глашиной комнаты, где теперь обитала Фаина Георгиевна, цокая когтями по полу, вышел Букет.

Все ахнули.

Потому что Букет, вредная склочная псина Раневской, которого нам тоже пришлось забирать с собой сюда, теперь имел совершенно другой вид. Теперь он напоминал тигра! (или боевую зебру). Его светлая сероватая шерсть была выстрижена почти до лысого и обильно расцвечена широкими тёмно-оранжевыми полосками, горизонтально. Вокруг головы, впрочем, была оставлена грива, тоже рыжая, а бритый хвост заканчивался внушительной багряной кисточкой.