Муля, не нервируй…
Шрифт:
Кстати, в графе «Сведения об участии в революционной деятельности» стоял прочерк, ведь Муля родился через шесть лет после революции.
И да, Муля на войне был. Танкистом. И даже медаль получил.
В общем, из отдела кадров я вышел довольным. Всё обстояло гораздо лучше, чем я опасался. С такими вводными данными можно работать дальше. А Мулину физическую форму мы ещё подкачаем.
Я спокойно проработал всю первую половину дня, сходил на обед и только-только приступил к продолжению бумажной экзекуции, как в коридоре послышалось оживление: топот многих ног. Мои коллеги, Мария Степановна,
— Что случилось? — еле успел я схватить за руку Ларису.
— Пусти! — возмущённо принялась вырываться она.
— Куда все бегут? — настойчиво продолжил удерживать её я.
Лариса, очевидно, поняла, что я значительно сильнее, потому как вырываться перестала, и ответила. Правда очень сердитым голосом:
— Так получку же дают! Забыл?
От неожиданности я её выпустил, она вырвалась и ускакала прочь из кабинета.
Недолго думая, я рванул за нею.
Когда я и мой белый кролик, в смысле Лариса, добежали до нужного места, там уже очередь была, словно до мавзолея.
— Мария Степановна, вы же на меня занимали?!! — отчаянной чайкой закричала Лариса. И столько в этом крике было чувств, неподдельных и тревожных, что даже буревестник, который гордо реет, и то имел бы неубедительный вид на её фоне.
Ей ответили несколько возмущённых голосов, но вдвоём, Лариса с Марьей Степановной, дали им сокрушительный отпор. И Лариса с облегчением пристроилась где-то впереди.
Я же всего этого рвачества категорически не любил. Поэтому спокойно встал в хвост очереди. На меня все посмотрели, как на идиота.
Очередь двигалась медленно. В коридоре было душно. Люди развлекались, как умели: кто-то травил анекдоты, где-то спорили, кто-то сплетничал. Всё вместе это создавало тот неповторимый шум и гам всеобщности, подозрений и единения, который был присущ лишь очередям.
Я стоял и размышлял. Втемяшилась мне сейчас в голову одна идейка. Которую я тоже мог подбросить Мулиному отчиму. В то, что у него что-то получится с виагрой, я верил мало. Точнее совсем не верил. Но был рад, что эта идея заставила его отказаться писать заявление об увольнении. Ему, человеку, который ради науки, ради научной карьеры, поставил на кон всё, всю свою жизнь, в том числе и личную, ему отказаться от науки сейчас и уехать на дачу — это значит, подписать себе смертный приговор.
Бывших учёных не бывает. Потому что нельзя вот так просто взять и отменить научное мышление, которое формировалось годами, десятилетиями. Как не бывает, и бывших учителей, бывших врачей, бывших балерин… Если человек честно, с удовольствием работал (а не просто зашибал деньгу), то он пронизывается своей профессией полностью и навсегда, словно старый хлеб плесенью.
Так вот, нужно будет сходить к отцу на работу. Сегодня я полистал справочник с адресами учреждений и теперь точно знаю, где находится его НИИ. Не уверен, что меня туда пустят, но сходить и посмотреть можно. Вот прямо завтра и надо бы сходить…
От размышлений меня оторвал голос:
— Муля! — на меня сердито смотрела Зина. Она сегодня была в жёлтом платье и дурном настроении.
— Что? — спросил я.
— Ты почему меня в кино
не приглашаешь? — понизив голос до шепота, требовательно спросила Зина.— Как там дела со стенгазетой? — решил перевести стрелки я (да, вышло чуть топорно, но я просто сильно задумался, а она напрыгнула неожиданно).
— Да нормально! — отмахнулась Зина, — приняли, похвалили и грамоту обещали дать. Так мы пойдём в кино?
Чем дальше, тем сильнее она меня раздражала. Эдакая девушка с веслом. Хоть и в локонах.
— Не могу, — сказал я печальным голосом. И улыбнулся чуть устало и снисходительно.
— Почему? — вытаращилась на меня Зина, — сегодня же получка.
— Мне мама не разрешает, — вздохнул я и развёл руками.
— Ты шутишь? — фыркнула она, — я же серьёзно говорю!
— Я тоже, — ещё печальнее вздохнул я, — она мне невесту нашла, и мы скоро поженимся…
У Зины случился экзистенциальный шок. Она немного похлопала глазами, а затем, гордо вскинув подбородок, молча уцокала каблучками куда-то в начало очереди.
А я облегчённо выдохнул.
Так что сегодня у меня было два хороших события: Зина обиделась, и, пожалуй, что навсегда, и главное — я получил зарплату. День прошел не зря.
А в конце рабочего дня прибежал злой как чёрт Козляткин и прошипел:
— Муля, мать твою за ногу! Ты что опять натворил?
— Да вроде ничего, а что такое?
— Тебя завтра к девяти ноль-ноль в первый отдел вызывают! Допрыгался, дурак такой!
Глава 19
— Зачем они меня могут вызывать? — удивился я.
Страха вообще не было. Я прекрасно видел, как потеет Козляткин, как подрагивают его пальцы на руках, но сам не испытывал никаких эмоций. Вообще.
— Меньше надо было характер проявлять, Бубнов, — буркнул тот и взорвался, — вот кто тебя постоянно за язык дёргает, а?! Ведь раньше так хорошо всё было: сидел себе серой мышкой, работу свою худо-бедно делал и никаких проблем от тебя не было! Никогда не было! А сейчас словно швайка какая под хвост попала!
Он резко остановился, внезапно схватился за сердце и медленно выдохнул. Затем полез в карман, трясущимися руками вытащил большой розовый клетчатый носовой платок и вытер взопревший лоб.
— Зайди ко мне через десять минут, — буркнул он, и походкой смертельно уставшего человека поплёлся на улицу вдохнуть воздуха.
А я вернулся обратно в кабинет.
— Чего Козляткин так орал? — поблёскивая от любопытства глазами спросила Лариса. Остальные просто, словно подсолнечники, вытянули в нашу сторону головы и чутко прислушивались.
— Проблемы у нас, — не вдаваясь в подробности, ответил я.
— У тебя, или у нас? — вдруг подала голос Мария Степановна.
— Так мы же вообще-то в одном отделе работаем, товарищи, — стараясь, чтобы в моём голосе не проскользнуло ехидство, сказал я. — Так что проблемы у одного члена коллектива автоматически влекут за собой проблемы всего коллектива.
Мария Степановна поджала тонкие губы — мой ответ ей явно не понравился.
По прошествии десяти минут я вошел в кабинет Козляткина. Он уже взял себя в руки и сейчас за столом сидел суровый и собранный человек. Начальник.