Муля, не нервируй…
Шрифт:
— Извините, а за что спасибо?
— Ну как же?! — всплеснула руками женщина и показала мне небольшую пачку голубоватых бумажных прямоугольничков, чуть побольше от стандартной визитки.
— Что это? — не понял я.
— Ну как же… — растерялась женщина, — мы же… вы же…
— А всё-таки? — настойчиво повторил я. — Что это?
— Извините, — женщина с расстроенным видом протянула мне бумажки.
Я взял в руки и принялся рассматривать. На кусочках бумаги стол штамп профсоюза, чья-то подпись и корявым почерком наспех было написано «Диетическое питание».
— Что это?
— Талоны
— Подождите! — воскликнул я, глядя на её поникшие плечи, — вы свои талоны забыли!
Я догнал женщину и сунул ей в руку талоны.
— Вам правда не надо? — удивилась она. — Правда-правда?
— Правда-правда. Не надо, — ответил я, — я просто посмотрел. Интересно было.
— И вы правда не претендуете? — опять взволнованно переспросила женщина.
— Не претендую, — улыбнулся я.
— Ах, спасибо! — экспрессивно воскликнула она и также стремительно упорхнула.
Чёрте что происходит. Ничего не понятно.
Я вернулся к шкафу и продолжил поиски расчёски.
Расчёску я так и не нашёл, а в дверь опять постучали.
Да что же это такое?!
— Открыто! — громко проворчал я.
Ко мне пришла… Белла. Вредная тётка, которая хотела припахать меня носить ей картошку.
И вот что ей опять надо?
Но вслух я сказал:
— Что-то случилось?
— Ну почему сразу случилось? — огрызнулась Белла, — зашла спасибо сказать.
— За что?
— За картошку, — вздохнула она. — Что ты Герасима заставил.
— Он принёс?
— Принёс, — просияла Белла и протянула мне небольшой кулёк картошки в авоське. — Это тебе.
— С-спасибо, — удивился я.
В эти времена люди благодарили друг друга за всё, даже за такие мелочи.
Тем не менее картошку я взял. И сказал:
— Я бы напоил вас чаем, но у меня, кажется, ни чая, ни чего-то к чаю нету. Так что давайте в другой раз. Оставим должок за мной, — и обезоруживающе улыбнулся.
В том мире у меня была хорошая располагающая улыбка. А вот как сейчас — не представляю. Судя по «симпатичности» Мули, эта улыбка должна была отталкивать.
Но Белла просияла и сказала:
— А давай у меня попьём. Чай есть, и к чаю варенье мне из деревни передали.
У меня в желудке враз противно квакнуло, и возражать я не стал.
Мы прошли в соседнюю комнату.
Она была значительно меньше, чем у Мули. Почему-то круглая. Посередине стоял круглый стол (скатерть также была плюшевой, с бомбошками). Все этажерочки и полочки были прикрыты салфеточками. На этажерке стояли фарфоровые слоники и статуэтки балерин и колхозников, «дыша» в затылок друг другу. Покрывало на кровати было вышито вручную. Все подушки тоже вышиты, но и этого хозяйке показалось мало — каждая отдельно прикрыта ещё и салфеточкой. В глазах аж зарябило от такого визуального шума.
Ну, вот как здесь можно жить?
Короче, пестрота невероятная, ещё хуже, чем в комнате у Мули.
— Садись! — велела Белла и поставила большую поллитровую кружку на примус.
Пока вода грелась, Белла споро налила варенья в тарелку и поставила на стол. Вытащила пряники и сушки. Посмотрела на мои голодные глаза и достала из холодильника кусок краковской колбасы. Умопомрачительный запах чеснока разнёсся по
всей комнате, и я чуть не потерял сознание.— Хлеба у меня нет, — предупредила она, усмехнувшись, — но зато есть французская булка. Она сладкая, но не сильно.
Я был так голоден, что согласен был есть колбасу хоть с булкой, хоть с пряниками. Голод, как говорится, не тётка.
Белла ловко порезала колбасу и булку на тарелочку. И поставила передо мной.
— Налетай! — велела она, заваривая чай.
И я налетел. Аж за ушами трещало. Наверное, сколько жить буду, не забуду дивный вкус чесночной колбасы со сладковатой сдобной булкой, чуть присыпанной сахаром.
— Ты что, три дня не ел? — усмехнулась она, села напротив меня и, подперев рукой щеку, начала смотреть, как я ем. Выражение её лица при этом стало какое-то… материнское, что ли.
— А зачем к тебе Муза приходила? — наконец, не выдержала Белла. — Аж два раза.
— Какая муза? — сначала не понял я, но потом вспомнил, что Колька называл так женщину, что живёт с Софроном. Образ шикарной грудастой блондинки моментально всплыл передо мной.
— Ну известно, какая! — начала раздражаться Белла.
— Она ко мне не приходила, — ответил я и потянулся за очередным кусочком колбаски.
— Приходила! Я сама видела! — Белла шлёпнула меня по руке и ловко отодвинула тарелку с колбасой на край стола, — пока не признаешься, не дам!
Ради этой колбасы я был готов признаться в чём угодно. Но врать не любил, поэтому сказал дипломатично:
— Ко мне только одна женщина приходила. Воздушная такая.
— Ну вот я и спрашиваю, зачем Муза к тебе приходила? — прищурилась Белла.
Хм, интересная информация. Выходит, женщину-фэйри зовут Муза. И она живёт с Софроном, который обнимает при всех грудастую блондинку. Он мусульманин, что ли? Любопытненько.
— Она приходила за моим профсоюзным билетом, — сказал я.
— А что давали? — вскинулась Белла.
— Талоны на диетическое питание, — ответил я.
— Аааа! — потеряла интерес Белла, — а я-то думала! Ну, молодец, что дал.
— Почему? — не понял я.
— Теперь ей месяц будет хоть, что есть, — вздохнула Белла, почему-то тяжко так вздохнула.
— Она болеет или на диете? — спросил я.
— Здорова, как лошадь, — печально усмехнулась Белла.
— Как же так? — потрясенно сказал я, — она что, только по диетическим талонам питается?
— Ну, а что ей, бедняжке, ещё делать? — вздохнула Белла. — У неё всю зарплату Софрон со своей сисястой швайкой отжимают. Она, бедная, даже поесть толком дома не может. А по твоим талонам она в столовую ходит и хоть что-то, да ест. Да и сколько там ей надо! Привыкла за всю жизнь листик шпината пополам с глотком воды — вот и вся еда.
— Почему?
— Ну, а как балерины, по-твоему, едят? Если она сало жрать будет, то какая из неё тогда балерина?
— Но она же…
— Старая ты хотел сказать?
— Ну… — замялся я.
— Возраст, Муля, на то он и возраст. Она давно на пенсии. Хоть подрабатывает то гардеробщицей в театре, то помощницей костюмера, но это так, крохи. Только вот что я тебе скажу, Муля. Бывших балерин не бывает. Балерина — это диагноз. Как и актриса.
И тут меня осенила догадка:
— Так вы актриса?