«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

не видно, но артиллерия свирепствует. Юшкевич хорошо угостил одну батарею, обстрел ослаб, и мы

благополучно прилетели на свой аэродром. При беглом осмотре корабля увидели, что вся задняя часть

фюзеляжа буквально избита осколками, а в правом руле направления такие две дыры, что свободно проходил

кулак, но, к счастью, нервюры целы. Завели корабль в палатку, и я приказал срочно все зачинить. Об этом

полете послал донесение в штаб армии, предупредив, что фотосъемка не производилась.

11

Утром 18 июня опять собираюсь лететь туда же. От Башко идет корабль Шарова. Я вылетаю

после Шарова минут через 10 и должен догнать его при перелете передовых позиций. Начинаю разбег. Вдруг

правый крайний «Сен- бим» зафыркал и остановился. Развернул корабль опять в исходное положение. Завели

этот мотор, и он работает прекрасно. Начинаю разбег — мотор снова останавливается. Третий раз попробовал

— опять картина такая же. Тогда я приказал завести корабль в палатку, а Юшкевичу — чтобы к вечеру

приготовить корабль. Шарор улетел один. Не знаю, вылетели ли на его сопровождение истребители или нет,

но он не вернулся, и только к вечеру по телефону передали, что корабль сел в районе Бучача. Беру «Вуазена» и

лечу к месту посадки Шарова, и что я вижу: корабль пустой, остался только механик, все же остальные

увезены в госпиталь, а механик докладывает, что корабль выдержал бой с немецкими истребителями и все

офицеры ранены и находятся в полевом госпитале.

Я немедленно отправился туда и застал штабс-капитана Шарова без сознания; подполковник

Барбович мне рассказал, как и что было:

«Отряды Казакова не вылетели для нашего сопровождения, а Шаров решил выполнить задание, и мы

полетели на Липецу-Дольнюю. Я сбросил пять бомб, и, ввиду того что вокруг немецких истребителей не

было, а батареи вели слабый огонь, пролетели до Липецы-Горной, и там я сбросил остатки бомб. После этого

Шаров уклонился к западу, и в это время мы были атакованы тремя немецкими истребителями. Эта атака

стоила немцам двух сбитых самолетов, но вслед за ними появились еще 4 истребителя, которые попарно

атаковали нас с разных сторон, и вот тут нам попало. Шаров, Политковский и я были ранены и кровью залили

весь пол. Отстреливались, еле держа пулеметы. Оставались не ранеными поручик Луц и механик, который на-

ходился в верхнем люке и никак не мог перевести «Вик- керс» из заднего положения в переднее и поэтому

почти в отбитии атаки не участвовал. Луц сменил Шарова и вел корабль домой, а Шаров, обливаясь кровью,

лежал тут же. Когда корабль подлетел к Бучачу, высота была около 500 м, и мы решили садиться около

аэродрома истребителей. Одной из последних очередей немецкого истребителя был ранен и Луц, и перед

самой посадкой он заявил, что он посадить корабль не может и потому за посадку не ручается. Тогда Шаров,

преодолевая боль от ран, сменил Луца и, посадив корабль, лишился сознания. Я уже не помню, как все дальше

получилось, но мы четверо оказались в лазарете. Шаров не приходил в себя, я очнулся после полудня, а

Политковский и Луц хотя и имели по нескольку ранений, но сознания не теряли». Луц говорит, что он лично

из пулемета «Льюис» сбил не менее трех немецких истребителей. Барбович заявил, что их атаковали семь

истребителей — три в самом начале и четыре в конце, из которых было сбито, по меньшей мере, четыре, а

может быть, пять. Во всяком случае, в этом бою немцы потеряли значительно больше, чем мы, но в каком

состоянии мы оказались? В тяжелом состоянии был Шаров. Он был ранен в область живота и левую ногу —

ранение, опасное для жизни.

13 июня около 10 часов вылетел «Илья Муромец-И» гвардии поручика Грека, но был встречен таким

градом снарядов, что не выдержал и, сбросив бомбы, повернул, получив массу пробоин, даже одна была

цельным снарядом.

15 мая с аэродрома Болгарийка вылетел «Илья Муромец-9» под командованием капитана Нижевского

с задачей бомбардировать станцию Троян. Туда корабль летел почти без противодействия, и над станцией

было сделано четыре захода и сброшено двадцать пудовых бомб. В результате этого бомбардирования станция

горела и на ней рвались поезда со снарядами. На обратном пути немцы не трогали корабля, но когда мы уже

были над своей территорией верстах в тридцати от аэродрома, корабль подвергся атаке двумя истребителями,

которые внезапно подошли сзади и открыли огонь. В это время прапорщик Таллако, находившийся у

хвостового пулемета, решил, что все кончилось, и на тележке переправлялся к центральной кабине. В этот

момент немцы начали атаку, и Таллако был ранен в ногу. Моторист старший унтер-офицер Янкевич,

находившийся в заднем люке с пулеметом, был смертельно ранен в область живота разрывной пулей, но успел

выпустить по этому истребителю целую обойму патронов. Первый истребитель ушел безнаказанно, потому

что по нему не успели открыть огонь, а по второму истребителю стреляли из трех пулеметов, но что с ним

произошло, неизвестно. В это время пришлось выключить второй и третий моторы, так как были пробиты

радиаторы и вода хлестала из этих пробоин, — пришлось их остановить и продолжать полет на двух крайних

моторах и благополучно довести корабль до своего аэродрома. Сейчас же затребовали санитарную машину и

Янкевича и Таллако отправили в госпиталь. Донесение о происшедшем бое и результатах бомбардировки

станции Троян были доставлены в штаб армии, где по личному докладу капитана Нижевского старшего унтер-

офицера Янкевича удостоили награждения Георгиевским крестом 4-й степени. Получив эту награду,

Нижевский отправился в госпиталь и приколол крест на грудь умирающего Янкевича.

Через несколько дней выяснилось, что командир одной из батарей на передовых позициях видел, как