Музей суицида

– Ты увидела человека, которого смогла опознать?

– Я не заметила никого, кто походил бы на тайного агента Пиночета, – знаешь: неряшливого, хитрого, люмпена. Никого такого. Но это ощущение не проходит.

– Ну, ты не одна. Я не хотел тебя тревожить, но у меня тоже были какие-то мгновения… Ничего определенного и нечасто – всего несколько раз. А Орта мельком заметил, что нам надо быть очень осторожными.

– И ты только теперь мне это говоришь, Ариэль! Сколько раз мне… Мне не нужно, чтобы ты меня оберегал. Это тебя нужно беречь. Потому что если за нами следят… за тобой, а не за мной!.. то, скорее всего, потому, что ты сунул нос туда, куда не следовало, разворошил какую-то темную тайну в связи с Альенде. Как бы то ни было, нам надо поймать его, кто бы это ни был, и для этого тебе понадобится моя помощь.

– Я неоднократно получал немалую пользу от твоих многочисленных талантов, дорогая, но я не припоминаю, что в их число входила поимка бандитов. Чем ты можешь мне помочь?

– Сначала давай выясним, в каких обстоятельствах ты ощущал слежку. Как сегодня. Упоминал ли ты об этом кому-нибудь по телефону: Куэно, Пепе или Орте?

– Думаешь, наш телефон прослушивают? Или их телефоны?

– Просто исключаю очевидное.

– Ну, о встрече с Энн Уильямс мы договаривались по телефону, так что возможно, но в других случаях – нет. У меня было такое ощущение, когда я вчера ходил в Национальную библиотеку, а это было импульсивное решение: я припарковался, как и сегодня, рядом с Пласа Италиа и прошел по проспекту Аламеда. А в другой раз… да: я поехал посмотреть дом, который фонд Альенде хочет купить под постоянную штаб-квартиру, но я этот план ни с кем не обсуждал: опять-таки решил в последний момент. И это те два раза, когда…

– Значит, если не телефон, то машина. Если тебе не почудилось, то у твоего преследователя тоже есть машина, на которой он едет за тобой туда, куда ты направляешься, а потом дожидается на улице, а потом… ну, наверное, исчезает.

– И мы остаемся с тем, с чего начали. Без подсказок, без плана.

– О нет, – возразила моя жена, – не без плана.

После чего она изложила мне, как именно намерена устроить ловушку тому, кто за нами следит по причинам, которые необходимо выяснить, если мы намерены выживать в этой новой Чили, где страх и неуверенность, созданные диктатурой, снова угрожают нам всем.

15

– Устроить ловушку? – переспросил я у Анхелики дрожащим голосом. – А ты не считаешь, что это опасно?

– Когда я говорю о ловушке, – ответила моя жена, – то имею в виду… ну, хотя бы сделать снимок, чтобы показать его Куэно или еще кому-то. По крайней мере давай попробуем убедиться в том, что это не просто наша паранойя.

– И ты ждешь, что это сделаю я – тот, кто не умеет прятаться, не знает, что предпринять, если даже опознает преследователя?

– Нет, конечно, не ты. Это собираюсь сделать я. Когда ты в следующий раз куда-то отправишься, то возьми машину, не садись на автобус или в метро. Ты никуда в ближайшее время не собирался?

На самом деле я думал завтра навестить Абеля. Смотритель позвонил мне, чтобы сообщить, что мой друг вышел из лазарета и, узнав от доктора Начо Сааведры о моем скором визите, с нетерпением меня ждет.

– Ну вот. Я доеду до тюрьмы на такси, найду место, с которого смогу проверить, не увязался ли кто-то за тобой. А потом мы сможем встретиться в кафе – помню, там было одно неподалеку от того места, где я в начале 1973-го помогала группе текстильщиков подтянуть грамотность. Сестра говорила, что оно по-прежнему работает, стало шикарным – что странно для такого непритязательного района. Кафе «Версаль»: буду ждать тебя там, не хочу часами слоняться рядом с тюрьмой. Постарайся только, чтобы этот твой поклонник, Кастильо, не запер тебя там, чтобы держать в плену, пока ты не напишешь роман про него и его жену. Чилийский вариант ужастика Стивена Кинга, «Невзгоды».

– Это не шутка. Мне казалось, ты боишься этих людей.

– Конечно, я боюсь этих людей. Надо быть спятившим идиотом, чтобы их не бояться. Но еще сильнее меня пугает, что несколько месяцев или больше мы не будем знать, не сделали ли из тебя мишень. Неизвестные монстры всегда страшнее реальных.

– Если только они тебе не навредят. Все эти разговоры о Паулине…

– Ладно-ладно. Если тебе тревожно, я попрошу брата присоединиться ко мне, присмотреть за мной, пока я буду проверять, кто появится. Эти люди, кто бы они ни были, если они вообще существуют, конечно, определенно не знают Пато, так что он сможет меня защитить. У него это хорошо выходит, мне никогда не удавалось его найти, когда мы играли в прятки. Так тебе будет спокойнее?

Когда Анхелика решает что-то сделать, ее невозможно отговорить: споры только заставляют ее упорствовать. На следующий день я недовольно смотрел, как за ней заехал брат: он с восторгом согласился принять участие в ее шпионских играх, как будто они все еще дети, которые росли сначала в сельской местности в Чили, а потом – в Сантьяго. Но у него действительно была подходящая подготовка: он несколько лет был телохранителем одного из самых разыскиваемых руководителей Сопротивления… хотя этот руководитель, а теперь – сенатор-социалист, теперь на его звонки не отвечал и не узнавал при встрече на улице.

Я не видел, чтобы за ними последовала какая-то машина, и не заметил никого, когда сам выехал чуть позже. Жаль, что у меня нет возможности заручиться помощью Антонио Коломы, чей голос насмехался надо мной из незаконченного космоса, где он теперь оказался: «Так теперь я тебе понадобился, да, мистер Великий Писатель?»

Мне было не до того, чтобы ему отвечать, однако мои тревоги чуть улеглись, когда, припарковавшись у тюрьмы и заплатив какому-то парнишке, чтобы он присмотрел за моей машиной (то есть чтобы он с приятелями не стал ее курочить), я не заметил ни Анхелику, ни ее умело спрятавшегося братца.

Когда я убедился, что они хорошо скрываются и им ничто не угрожает, мое сердце перестало отчаянно колотиться к тому моменту, когда меня принял в своем кабинете Кастильо. Получив многословную надпись на свой томик «Вдов», он торжествующе схватил его и провел меня по мрачным коридорам в громадное помещение, которое когда-то было баскетбольным залом. Там было бы так же темно, если бы не лучи солнца, врывавшиеся через зарешеченные отверстия высоко на стене, которая, казалось, вот-вот рухнет от старости и неухоженности.

В углу за столом сидел Абель Балмаседа. Перед ним – два стакана с водой и несколько перевернутых листов бумаги. Он поздоровался со мной так, как будто я только вчера смотрел, как он запрыгивает на территорию посольства… возможно, это было как раз в этот день семнадцать лет назад. Он постарел, конечно, но и я тоже, так что мы по-прежнему походили на братьев: одинаковый рост, зеленые глаза, очки, крупные носы, каштановые волосы… И приязнь друг к другу: это не изменилось, мы по-прежнему могли общаться совершенно естественно.

– Тебе стало лучше.

– Мне станет лучше, когда я выйду из этой чертовой дыры.

– А есть надежда?..

– Всегда есть надежда на всеобщее смягчение наказаний. Меня обвинили в том, чего я не делал, так что если апелляция пройдет, то я, может, выйду и раньше. Поскольку я так и не признался, несмотря на все, что… Мне еще повезло. Мой брат создал в Лондоне фонд помощи бывшим телохранителям Чичо, попавшим в сложную ситуацию, так что, когда меня арестовали, Адриан смог добиться, чтобы британское правительство за меня вступилось, вырвало меня из лап военной разведки: у них я пробыл всего несколько дней. Вот почему есть надежда, что мой приговор отменят. Если только…