Муж мой - враг мой

Я вздернула подбородок, исполненная решимости отстаивать свое право на посещение родителей с боем! И пусть он будет недолгим и разгромным, партизанскую войну после никто не отменял.

— Я хотела бы съездить домой! — решительно заявила я.

И опешила, когда вместо ответа муж обнял моё лицо ладонями, и…

У него снова щетина, хотя утром он наверняка брился. И горячие губы скользят по моим, ласкают. И когда я, забывшись, бездумно потянулась им навстречу, раскрывшись, язык скользнул ко мне в рот, откровенный и бесстыдный.

Он разорвал поцелуй, только когда у меня ослабли ноги, шепнул, по-хозяйски прижимая к себе одной рукой, а другой поглаживая затылок по линии роста волос:

— Во-первых, ты и так дома, Ниса, — и пока я не успела собрать мысли в строй и жахнуть пушками, разгромил мои войска: — А во-вторых, конечно, ты можешь поехать с визитом к родителям.

И добил:

— В сопровождении супруга, конечно же.

Чета герцога и герцогини Вейлеронских с родственным визитом в замке Лунь. К такому жизнь меня не готовила!

Чай принесли очень, очень кстати!

Горничная сервировала чайный столик, и отбыла, и я бы тоже отбыла, потому что я-то что хотела получила, а вот супруг, как оказалось — нет!

— Как проходит ваша ревизия? — поинтересовался он, поднимая чашку с ароматным темным напитком.

Я бы тоже такой хотела, но что вы-что вы! Благородная тэя не может пить столь крепкий чай, это неприлично, это для мужчин! Пфе!

Мысленно обворчав мерзкий запрет, я с нескрываемым наслаждением поведала супругу:

— Прошла! Наша ревизия — прошла!

И поделилась радостными вестями: полосатых поросят у него на три больше, чем он мог бы думать, а вот фолебергских простыней — на два десятка меньше. Это горестное известие он может запить неизвестно откуда возникшим вином, которое, конечно, не так чтобы очень хорошо, но зато его — целая бочка!

Муж посмеивался, слушая о прибылях и недостачах, и покладисто ужасался, когда я запугивала его обещанием, предъявить учетные книги для проверки — очень мило болтали.

А когда чай закончился, и горничная унесла посуду, Лис сел ближе, и спросил:

— Поездка к родителям — это все, о чем ты хотела поговорить?

Нет, не всё! Я хотела бы узнать, где вы, коварные Вейлероны, прячете наш артефакт?!

Осторожно отодвинув этот вариант ответа в сторону подальше в своей голове, я кротко опустила ресницы:

— Да, всё.

— Тогда у меня есть вопросы, — вздохнул муж.

Я растерянно пискнула, когда меня взяли подмышки и потащили на колени, как большую куклу.

Это не вопрос!

Сквозь ткань платья и нижних юбок очень полно ощущались мужские твердые и рельефные бедра. Всей попой.

— Ниса, скажи мне, — герцог зарылся носом в мои волосы на затылке, и теперь его слова щекотали шею, — Почему ты не спрашиваешь, как У МЕНЯ дела? Как прошел МОЙ день?

Я от растерянности вцепилась в его руки, обвившие мою талию:

— А что, мне разве можно? То есть, не запрещено?

И возмущенно фыркнула, когда услышала его смешок, дернулась, порываясь встать — и Лис, крепче сжав мою талию, проложил дорожку поцелуев от плеча по шее и до чувствительного места за ухом.

Я сдавленно пискнула, мотая головой и упираясь в обвившие меня руки — но где там!

— Ли-и-ис, Лис, отпусти!

— Почему? — мурлыкнул он мне в ушко, будто кот, а не Лис, и прикусил мочку.

Волна мурашек от уха убежала куда-то вниз, к животу.

— Но… Но… — мысли носились по голове сталкиваясь, роняя друг друга, и топоча. Или это просто пульс грохотал. — Но ведь мы не в спальне!

— Дорогая супруга, — вкрадчиво начал Алиссандр, и… протянул языком дорожку по моей шее!

Я всхлипнула, и забыла дышать.

— Не далее, как два дня назад, я наглядно доказал вам, что близость возможна при свете дня.

Я не уследила за локтем, и он сам собой врезал ехидному насмешнику куда-то в район солнечного сплетения.

А ведь мужа бить нельзя! Мне что-то об этом точно когда-то говорили.

Муж, вместо того, чтобы дернуться или охнуть, впился укусом в то место, где плечо переходит в шею.

— По-моему, — продолжил он как ни в чем не бывало, демонстративно зализав место укуса, — Уже можно подводить вас к мысли, что к конкретному месту она тоже не привязана!

Кровь прилила к месту укуса, к щекам, к… да везде она прилила. Я стала горячая и легкая-легкая.

— Это неприлично! — чопорно сообщила я, собирая по крупицам самообладание.

— Да? — удивился столь причудливому выверту этикета герцог Вейеронский.

И стиснул сквозь платье мою грудь.

Я сглотнула — потому что вот это мне ужасно нравилось. Просто невыносимо. Даже больше, чем поцелуи.

Особенно, когда он делал вот так, как сейчас — теребил, пощипывал. Сминал.

— Тогда, — я облизнула губы, стараясь подобрать аргументы, которые образумят мужа и приведут его в чувства.

Или не образумят, и не приведут.

— Тогда я буду пить крепкий чай!

Ответом мне стал то ли стон, то ли смех мужа, уткнувшегося лбом мне в плечо.

— Ладно! Дозволяю! — решительно объявил герцог, и столь же решительно пересадил меня лицом к себе.

Так стало куда удобнее!

И приятнее.

И… Оу!

Я поерзала, повторяя понравившееся движение бедрами, от которого между ног стрельнула маленькая молния — и на этот раз в стоне Лиса не было ни капли смеха.

Голодные поцелуи — и я, махнув рукой на далекие и эфемерные приличия, отвечала ему столь же нетерпеливо.

Жадные руки на моей груди — жадные, но совершенно волшебные. Вызывающие музыку из моего тела даже сквозь одежду. Пробуждающие безумную часть моей натуры — и лучше бы ей спать, но она не может больше спать.

И когда руки мужа забрались под платье, и одна сквозь ткань панталон стиснула лобок, я сама почувствовала, как у меня внутри мокро. Как голодно.

Я не поняла, в какой момент и как осталась без панталон. Но прикосновения кожа к коже сводили с ума.