Муж мой - враг мой

— Я домой хочу…

До ужина мы не виделись, а после ужина, на котором Нисайем выглядела бледной и замкнутой, она сослалась на скверное самочувствие, и ушла спать.

Я не стал протестовать, и вместо этого отправился работать.

Разобрал давно откладываемые дела, переделал ворох бумажной работы, и когда поднял, наконец, голову, время было уже заполночь.

Я размял спину, покрутил головой, растягивая связки. На душе было тяжело.

И я позвал:

— Шорк!

Он появился не сразу — пусть мелкий инородец и слышал зов хозяина из любого места замка, но являться мгновенно на него всё же не умел.

Теплый темный комок шлепнулся мне на колени из ниоткуда, распластал крылья, и, цепляясь коготками за ткань сюртука, пополз выше.

Я осторожно погладил нечистика по хребту.

— Ты смотрел днем за её светлостью?

Шорк, пристроивший башку мне на плечо, вздохнул.

Ясно. Смотрел.

— Как она?

Новый вздох был еще тяжелее.

— Плакала?

— Нет, — маленький мышезмей повозился, устраиваясь удобнее. — Хозяйка сидела. Ничего не хотела. Спать пошла.

Тяжесть на душе стала еще неприятнее.

— А… в свою комнату, или в мою? — осторожно уточнил я, ни на что не надеясь особо.

Шорк даже голову от моего плеча оторвал, замер, озадаченно хлопая красными глазами и морща мордочку.

— В вашу! — убежденно выдал он, справившись со странным вопросом, а мне стало немного легче.

— Шорк, ты знаешь служанку ее светлости, у которой светлые волосы? — такое понятие, как “горничная” для него не существовало, поэтому приходилось вносить уточнение.

— Знаю, — кивнул он. И добавил, с неожиданным одобрением, — Злая!

Угу, понятно. Следующий вопрос я задавал, фактически, “на ощупь”:

— Ты знаешь, кто она?

— Так ведь, это… — шорк заюлил, беспокойно топча лапами мне по груди, а черный чешуйчатый хвост беспокойно мел колени. — Так ведь… Ну… — немного пометавшись, он признал, — Знаю.

И обреченно зажмурился.

Вот ведь… чудо. В шерсти.

Я погладил его по той самой шерсти и задал вопрос, которого инородец ждал, горестно опустив уши:

— И кто она? — и почесал грудку.

Уши чуть приподнялись, и глаза открылись, но на морде было написано величайшее страдание:

— Так ведь, это… — и неожиданно заверещал, — Она хорошая! Злая, но хорошая! Маленькая хозяйка хотела в другое логово уйти! Злая ругалась! Не дала!

Обе лапы уперлись мне в ключицы, а шорк, вытянувшись, заглядывал мне в глаза так, будто я тут каждый день младенцев ем, а он умоляет меня этого не делать ну вот хоть в этот раз.

Да чтоб вас, а!

Полон замок манипуляторов глазастых!

Развел на свою голову!

Тьфу!

Решив, что на сегодня обиженных мною детей достаточно, я стиснул зубы. Подышал. И сказал:

— Ясно. Будь добр, позови ее сюда. Хозяйку постарайся не разбудить.

Горничную своей супруги я ждал, лениво листая огромный фолиант магистра Холистара, посвященный разновидностям антропоморфных инородцев, и гадая, кого пригрела моя жена.

Она вошла без стука и без стеснения. Не опуская глаз, и не склоняясь в реверансе.

Мало похоже на испуганную горничную, вызванную посреди ночи ко всемогущему хозяину. Совсем не похоже.

Остановилась перед моим столом, молча и с явным усилием склонила голову. И, несмотря на спокойный вид, было понятно, что спокойствием там и не пахнет. По пальцам, то и дело скрючивающимся и сминающим юбку, по подрагивающим ноздрям, по взгляду, цепкому и примеряющемуся.

Маленькая герцогиня, своенравная и по-детски наивная, очевидно, всё же очень сильная личность, если ее люди относятся к ней так.

Горничная Нисайем готова была в любой момент броситься на меня, вырвать глотку и растерзать на месте.

Но отговорила Нису покидать супружескую постель.

— Кто ты? — задал я прямой вопрос.

И знал, что не ответить на него она не сможет. Ей, конечно, может хватить упрямства попробовать побрыкаться, но...

Я имею право знать. И здесь, в центре моих владений, сопротивляться этому праву она не сможет.

Она не стала даже пытаться.

Черты лица ее лица потекли и изменились — скулы стали острее, глаза больше и светлее, прозрачнее. Зрачок с круглого изменился на вытянутый, рыбий, а на висках, там, где сквозь тонкую кожу синели ниточки вен, наросла чешуя. А еще на щеках, ключицах — и глубже, уходя под одежду.

Шпильки рассыпались со звоном, и волосы рухнули из тугого узла светлой с прозеленью волной.

А на руках, меж пальцев с солидными загнутыми когтями появились перепонки.

Русалка.

Я, конечно, понимаю, в приграничье проблема с рабочими руками, но чтобы настолько?!

А речная дева смотрела с вызовом:

— Мне собирать вещи?

— Пока нет. Для начала, ответь мне на некоторые вопросы. Почему ты живешь с людьми?

Русалка дернула плечом:

— Поссорилась с владычицей озера. Нашла себе новую госпожу.

— И Аласский не возражал?

Снова пожатие плечами:

— У старого Вольтура два десятка сыновей, и одна дочь. Когда она просит — он редко отказывает.

— Редко? — заинтересовался я против воли.

Она на мгновение задумалась, и уточнила:

— На моей памяти — никогда.

— Значит, герцог Аласский дочь баловал… А герцогиня?

— Её светлость — строгая, но внимательная мать, — отозвалась Анабель (или как её там), аккуратно подбирая слова.

Ясно. Здесь стоит сделать зарубку.

— Как давно тэе Нисайем прислуживает Нита Дроут?

Горничная мазнула по мне взглядом, и торопливо опустила его, пряча неодобрение.

— С пяти лет, — исчерпывающе ответила она.

— Ты знаешь, почему герцог позволил ведьме находиться подле его дочери?

Быстрый взгляд снова мазнул по моему лицу, и прежде, чем я успел понять, что он выражает, русалка с насмешкой спросила:

— Разве твои шпионы не доложили тебе, Алиссандр Вейлеронский? Матушка Рискин — любовница Аласского!