Музыка войны

Любимица всех одноклассниц и одноклассников (особенно последних!), хохотушка, веселая, игривая, она могла заболтать и очаровать любого, и Семен не стал исключением. Какого же было счастье юного Лопатина, когда именно на его ухаживания она ответила взаимностью! Несколько недель пролетели как во сне, он уже в глубине души представлял, как сделает ей предложение, перевезет ее вещи к своим родителям, и вдруг… Повестка! Ведь знал, что так будет, знал, что иначе быть не могло, а все-таки отчего-то до последнего верил, что случится не с ним, с кем угодно, но не с ним.

И вот теперь они расставались надолго, на целых два года, и после утомительного вечера, в который было слишком много выпито и сказано слишком много острых словечек и намеков, он с товарищем Женькой провожал Леночку домой.

Пьяный Женька, годом младше Лопатина, еле шевелил языком, а все же успел и тут, провожая девушку лучшего друга, наговорить лишнего.

– Я тут давеча Леночке объяснял… Говорю: ну зачем врешь, зачем обещаешь то, что не выполнишь?

– Ты опять за свое! – Воскликнула Лена. – Ну когда угомонишься? Зачем только ты его взял с собой?

– Да как же я его, брошу, что ли? Он до дома один не дойдет. Провожу и его.

– Какой ты добрый! Было б к кому.

– Лена! – Воскликнул Женька, словно не слыша препинаний влюбленных. – Ну скажи, зачем божишься дождаться Семена из армии? Ну ведь не дождешься!

– Почему это не дождусь, злой ты человек?

– Да ведь ни одна девчонка еще не дождалась! Тебе шестнадцать лет! Что же ты будешь целомудренной все два года?

Лена засмеялась, и ее веселый, заливистый смех ободрил Семена.

– Какой же мне быть еще? И вообще, в чем ты меня подозреваешь? В ветрености?

– Уж про тебя ни за что не поверю, что дождешься. Вот как!

Язык у Женьки заплетался, глаза соловели от выпитого, оттого-то ни Семен, ни Лена не могли воспринимать его всерьез. Они подтрунивали и смеялись, и Лопатин даже предложил завести сначала товарища домой, а уже потом пойти к Лене, и она согласилась. А все же оставшись вдвоем, стоя у подъезда в эту тихую июньскую ночь, они стали вдруг необыкновенно серьезны.

Где-то вдали, на самом востоке земного шара серело черное небо, и все предметы вокруг: акации, березы, тополя, дома, черты подъездов, лавок, детских площадок – все начинало проступать сквозь тьму ночи, светлея, будто даже чуть светясь изнутри. Они так долго гуляли, что не заметили, как пробудилось утро.

Семен сжимал ладони Леночки, прижимал их к своим губам, не решаясь прильнуть ими к ее лицу. Даже в сумраке раннего утра она видела, сколь задумчиво стало его лицо. Ей отчаянно захотелось пошутить, чтобы рассмешить и развеселить его, чтобы на этой радостной ноте и проститься с ним. Страх расстаться убитой от горя нашептывал Лене, что нужно сказать что-то немыслимо глупое, смешное, как она это всегда делала, но отчего-то язык не поворачивался, казалось, умное тело знало лучше, что подобает делать в такие мгновения – мгновения, которые оно, однако, переживало впервые!

– Леночка, я давно хотел сказать тебе. Я не беру с тебя слова дождаться меня из армии.

Но подобного заявления девушка совсем не ждала, щеки ее вспыхнули от поднявшегося в душе возмущения.

– Вот как! Отчего же?

– Я имею в виду… Если хочешь дождаться, дождись непременно. Но если вдруг разлюбишь, передумаешь, устанешь ждать… знай, что я тебя не упрекну.

От столь юного человека было сложно ждать подобной мудрости и щедрости души, и Лена оценила бы его поступок, будь она сама мудрее и опытнее. Однако ей было всего шестнадцать лет, и игривый вспыльчивый нрав ее был не таков, чтобы спокойно принимать слова, столь отличные от кальки слов сотен людей вокруг, сотен людей до них с Семеном и сотен после. Все солдаты умоляли своих подружек ждать их возвращения и беспрестанно писать им, стало быть, и Семен не должен был говорить иное.

– Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! – Воскликнула она с нескрываемой обидой в голосе. – Наслушался дураков и туда же!

Лена попыталась вырвать свои маленькие ладони из его больших рук, но Семен, наоборот, вдруг засмеялся, потянул ее к себе и сжал в объятьях, решившись, наконец, на жаркий поцелуй – поцелуй мужчины, не мальчишки.

– Давай не будем спорить и ссориться из-за пустого. – Сказал он, когда она смогла наконец высвободиться из его объятий. – В конце концов, еще долго не увидимся. Я хочу, чтобы ты дождалась меня… чтоб свадьбу сыграли. Но я не хочу неволить тебя… слишком люблю для этого. Мне бы хотелось, чтоб ты дождалась меня ради меня, а не ради слова, данного в теплую июньскую ночь семьдесят восьмого. Понимаешь?

Какие простые, какие даже очевидные слова и мысли, но сколько было в них пронзительной глубины, сколько взрослых чувств! Не до конца осознав и постигнув суть его изречений, Лена, однако, кожей, женским чутьем ощутила, что он сказал важнейшие слова для нее, для них обоих; лицо ее стало напряжено, она забыла и обиды, и недавнее свое желание шутить и смеяться. Ей отчаянно захотелось внимать каждому его слову, чтобы ничего не пропустить, и помнить Семена именно таким: взрослым, мудрым, восхитительным. Два года! Немыслимый срок! Как прожить его без Лопатина и не зачахнуть от тоски по нему? Ей вдруг показалось, что завтра наступит смерть и что ее черный мрак одиночество уже распростерся над ее головой.

Вдруг полупрозрачные облака рассеялись, растеклись по небу так, что бледный лунный шар, как яркое огниво, залил своим серебристым светом двор, узорчатые ветви акаций, широкую дорогу и их грустные, полные трепета лица. Семен вновь сжал Леночку в объятьях, а затем осыпал поцелуями ее шею, щеки, глаза, губы – казалось, так он хотел запомнит ее всю, всю вобрать в себя, чтобы рисовать ее образ, божественный, озорной, задорный, жизнерадостный, в минуты тоски, одиночества, грусти, какие, должно быть, ждали его впереди, когда он будет жить в солдатских казармах. Даже если он будет знать, что эта девчонка, игривая, легкомысленная, ненадежная, слишком юная для того, чтобы быть верной, никогда не будет принадлежать ему, даже тогда ее пленительный образ будет всем, что Семен будет видеть перед глазами, вспоминая о доме.

Часть вторая

Глава одиннадцатая

2018 год

Прошло три года с тех пор, как совершился мой столь долгожданный переезд в Германию; за это время многое переменилось, главным образом – сколь бы смешно это ни звучало – то, что не так давно я нашел намного более высокооплачиваемую работу в Румынии и переметнулся в раскинувшийся на семи холмах старинный и прекрасный Бухарест. И хотя жизнь в Берлине меня влекла своей стабильностью, уверенностью в завтрашнем дне, я более не мог позволять себе строить будущее без каких-либо накоплений. А мои расходы в Германии, даже несмотря на высокие ставки программиста, со стремительной скоростью догоняли доходы. Можно сказать, что первые три года я проработал впустую, не для накопления средств к существованию, а для накопления опыта – подобной щедрости по отношению к работодателю я не позволял себе даже в огромной бесприютной Москве.

Как бы то ни было, теперь дела мои несколько поправились, и мы с друзьями по старой привычке отправились в путешествие в Турцию. Паншоян, Леша и я – три неисправимых холостяка. Артур прилетел из Италии, Леша – из Москвы, я – из Бухареста.

После долгой давки из бесчисленных туристов в аэропорту и утомительной поездки в переполненном семьями с детьми автобусе я наконец прибыл в небольшую гостиницу, скромный вид которой, напоминавший более старую простую глиняную виллу, чем отель в четыре звезды, показался мне вполне милым, и я уверовал в то, что пребывание здесь будет по-домашнему уютным.