Музыкальный Дом

Она вопросительно глянула в его сторону, и Уилл нехотя произнес:

— Ни то, ни другое. Он пользуется Габетом.

— Это что такое?

— Венская сифонная машина, — он открыл дверцу рядом с полкой книг, где прятался странный на вид механизм из колб, трубочек и набора небольших фарфоровых кружек на темном, элегантном подносе.

Эбигейл нервно рассмеялась.

— Он варит кофе или амфетамин?

— По эффекту может сравниться со вторым.

Увидев его выражение лица, она замахала руками.

— Нет-нет, не говори мне.

— Четыре тысячи долларов.

— Он что, из золота?! — Эбигейл открыла рот, пылая возмущением.

— Палладия.

— Я его ненавижу. Заранее. И завидую черной завистью. Тратить на обстановку столько денег… Меня бы жаба задушила.

— Дело не в деньгах, Эби. У тебя есть нечто куда более ценное. Семья, в которой ты выросла. Любовь, которой тебя окружали. Лектер не всегда был богат, в его жизни был период, когда вокруг было сплошное человеческое уродство. Я не могу увидеть детали, но эта кухня — единственное место, свободное для него от воспоминаний.

Он разлил вино по бокалам, чтобы не ставить полупустую бутылку в шкаф, и отдал один Эбигейл.

— Лектер пережил что-то ужасное?

— Тяжело судить. Я вижу обрывки, а не целую картину, но да, в этом он похож на нас с тобой. Мы все выжившие.

На кухне было даже легче дышать. Здесь не было ничего лишнего, как в других комнатах. Каждая вещь лежала на своем месте. Он слышал уже знакомый звон колокольчиков и смех от беззаботных, обнаженных купальщиц с картины за спиной. Призрачный папильон с ушами, как у мохнатой бабочки, весь: беленькая шерстка, изысканный подъем головы и арка пушистого хвоста — крутился под ногами и радостно лаял. Даже от рисунка Лектера с мальчиком, присевшим на камень, чтобы вытащить из ноги занозу, исходило усталое спокойствие. Мальчик долго шел в Капитолий, чтобы сообщить о близости врагов, и остановился лишь тогда, когда его миссия была исполнена.

Лектер тоже прошел долгий путь, чтобы оказаться в уютных стенах своей кухни. Мальчик служил постоянным напоминанием, чего ему это стоило. Уилл выключил газовую плиту.

— Как думаешь, он бы выгнал нас из дома? — внезапно спросила Эбигейл, отставив пустой бокал.

Хороший вопрос. Уилл выложил филе рыбы в кастрюлю-пароварку, куда уже залил готовый бульон, и поставил ее на сильный огонь. Зелень кружилась на дне как редкие водоросли на поверхности озера.

— Не думаю.

— Думаешь или знаешь?

Немного помедлив, он коснулся груди там, где билось его сердце, и прислушался. Тепло расходовалось впустую, и одиночество походило на старую, но глубокую рану. Его ответ удивил его самого.

— Чувствую.

В столовой царил полумрак, больше подходящий для склепа. Гигантский стол кто-то накрыл белой простыней, и Эбигейл сомневалась, что это сделал один из агентов. Но если у Лектера было время позаботиться о мебели, разве это не значило, что он действительно мог хладнокровно выбросить доктора Блум из окна? Стаскивая простыню и складывая ее, Эбигейл мысленно согласилась с Кроуфордом — для невиновного доктор Лектер вел себя слишком подозрительно.

Вместо того, чтобы включить люстру, она длинными каминными спичками зажгла свечи. Вокруг стояли стулья на восемь персон, тени от резных спинок пересекали стол и окрашивали дерево черными, живыми узорами. Эбигейл открыла двери в сад, впустив в комнату закатное солнце, уличный воздух и шелест листвы высокого ореха, касающегося крыши. Послышались пронзительно высокие клавиши фортепиано, напомнившие Эбигейл капель и течение молодого ручейка, бьющегося о камни, — это Уилл включил музыку в гостиной. Прислушиваясь, Эбигейл несколько минут стояла в дверях сада и просто дышала полной грудью, шея все еще противно ныла от синяков.

Она обернулась, когда услышала шаги. Уилл принес тарелки и поставил на стол друг напротив друга, и Эбигейл печально улыбнулась ему через комнату.

— Последний раз я ела с кем-то, когда отец был еще жив.

— Сожалею.

— Не надо, — она села следом за ним за стол, сложив руки домиком, словно собиралась молиться. — Вообще-то ужин был с человечиной. Скажи, ты от меня уловил это, когда кинулся на того парня?

— Не знаю. Не думаю. Я слышал детский голос, который кричал вместе с тобой, и все, о чем я тогда думал, как тебя спасти. Может, это от твоего отца, ведь он очень любил тебя, Эби.

Любил. Она помнила его голос, как он готовил по утрам завтрак, напевая дурацкие песни. Как он переживал из-за того, что рано начал лысеть, хотя и не стеснялся этого, зачесывая волосы назад. Вскоре он хотел побриться налысо и отпустить небольшую бородку.

Они с Уиллом ели молча, пока тихая музыка не задела что-то в Эбигейл, и она даже не почувствовала, как ресницы стали влажными. В горле собрался комок, и ее голос был не громче шепота.

— Я тоже.

Уилл поднял голову, взглянув на нее с легким беспокойством.

— Я тоже его очень любила.

От его нежного взгляда сдерживать слезы стало еще сложнее. Она зло усмехнулась.

— Все не так, как ты думаешь. На том обеде мы собирались есть печень девушки по имени Элис Николс. Я говорила с ней, она была очень милой и хотела стать ветеринаром.

— Я видел. А еще она была больна раком и скорее всего умерла бы в следующие пару месяцев. Или провела бы годы на химиотерапии, мучаясь от страшных болей. Я видел каждую из них, и не виню тебя в их смерти. Более того, я думаю, что ты сделала все правильно. Ты не смогла бы выжить рядом с ним, если бы не любила его в ответ. Эби, скажи, ты ведь убила отца не только потому, чтобы выжить?

Эбигейл сглотнула. Когда ее привезли в больницу, психиатр без конца повторял, что она в безопасности и все закончилось. Они повторяли, что это Стокгольмский синдром, и все, что она чувствует — нормально. Чтобы врачи, наконец, отстали, Эбигейл, как Иуда, отреклась от отца, а затем еще раз и еще. Она думала, что если достаточно долго притворяться, ее прекратят спрашивать.

Чудовище укладывало ее в постель и читало в детстве сказки. Монстр забирал со школы, возил на курсы по рисованию, а когда ей взбрело в голову, что она будет отличным рок музыкантом и ей нужна барабанная установка, стоически терпел громыхание в подвале. Когда их собака Дейзи стала мучиться из-за отказа почек, они вместе отвезли ее в ветеринарную службу и смотрели, как ее усыпляли. Маньяк, который держал в страхе всю Миннесоту, отвез их с друзьями в Диснейленд на ее шестнадцатилетие и всю дорогу носил уши Микки Мауса. Монстр, чья кровь и плоть до сих пор являются частью ее.

Эбигейл кивнула, не доверяя голосу.

— Покажи мне.

Уилл протянул руку, она схватилась за его прохладные пальцы, и некоторое время они сидели, слушая музыку и уличный ветер.

В тот день они вместе готовили оленину в охотничьем домике. Отец приоделся, в костюме он был настоящий красавец. Бритые щеки, празднично накрытый стол. Кто ж знал, что это был их прощальный вечер. Он вложил нож ей в ладонь, и она убила его. Перерезала ему горло одним неровным взмахом и не попала за это в тюрьму. Более того, в газетах ее назвали героиней, но чем ее убийство отличалось от его убийств? Чем? Кто решил, что она поступила правильно? Общество? Мораль? В гробу она видала и то, и другое.