Музыкальный Дом

— Это несправедливо, — злые слезы душили ее и мешали говорить, — это ведь из-за меня, да? Если бы я не родилась, он бы не убил всех этих людей.

— Эби.

Она попыталась вырвать ладонь, но Уилл сжал ее руку крепче.

— Почему я не могу его ненавидеть? Почему ему надо было убивать, чтобы показать свою любовь? Почему мы не могли просто уехать куда-нибудь далеко-далеко и жить, черт возьми, спокойно? Почему он не мог любить меня как обычные отцы?!

— Я не могу говорить за него, но ты его дитя, Эби. Для детей одобрение их родителей — самая важная часть их собственного выживания. Можно сказать, с философский точки зрения мы с детства в Стокгольмском синдроме. — Он перевел взгляд на улицу, подул прохладный вечерний ветерок. — Когда я жил в Новом Орлеане, отец старался не касаться меня даже мельком. Я был совсем еще ребенком и не понимал, почему остальным детям позволено обнимать своих родителей, а мне нет. Я злился, орал, устраивал сцены, и только потом узнал, что он тем самым защищал меня от своих воспоминаний о маме. И о том, какое у нее было лицо, когда она держала меня под водой.

Эбигейл уставилась на него, широко распахнув глаза. Уилл выглядел задумчивым, лишь его побелевшие пальцы выдавали его напряжение.

— Несмотря на все, что она пыталась со мной сделать, я любил ее всем сердцем, а она была счастлива, что убивает меня. И отец знал, что если я увижу это слишком рано, то просто пойду и повешусь, чтобы ее порадовать. Мы, люди, так устроены, что хотим видеть своих любимых счастливыми. Разве это странно?

— Меня без конца допрашивали все, кому не лень. Знаешь, каково раз за разом повторять, какое он чудовище? По телевизору, для интервью, в ток-шоу, одна женщина даже написала об этом целую книгу. С моей помощью. Я чувствую себя предателем.

Она помнила, как ненавидела себя, как могла бы ненавидеть заклятого врага, который сломал ей жизнь. Но разве не так? Ведь никто не держал ее руку, когда она перерезала папе горло. Никто не слышал ее рыдания в лесу, пока ехала полиция. Никто не понял, что на самом деле тогда произошло. Уилл единственный, кому Эбигейл смогла довериться после стольких лет, и она была благодарна за то, что он сейчас был рядом.

— Ты не… — Уилл словно сбился с мысли и внезапно спросил: — Ты знаешь, кто такая Юдифь?

— Нет. Из какого-то мифа про Геракла?

— Скорее ее история относится к ортодоксальному иудаизму. Родной город Юдифь осадили ассирийцы, которые уничтожали целые цивилизации на своем пути. Молодая вдова надела самое красивое платье и пошла в лагерь врагов. Там она привлекла внимание полководца Олоферна, три дня жила в его лагере, а затем на пиру, когда он напился и уснул, отрубила ему голову.

Уилл рассеянно потер переносицу.

— Глубоко в сердце ты винишь людей, которые забрали его у тебя. Устои. Традиции. Общество, которое бы не приняло его любовь. Забавно, что я только что видел тебя в образе той самой Юдифь с головой Джека Кроуфорда на подносе.

— «Забавно» не то слово, которое бы я использовала. — Эбигейл высвободила руку, и он посмотрел на свою ладонь, будто только что понял, что она у него есть.

— Ты собираешься убить Кроуфорда?

— В данный момент это было бы не самым разумным решением, не так ли?

Уилл не выглядел пораженным своим открытием. Сказал ли он про Юдифь под влиянием Лектера или потому, что сама Эби сбивала его компас, она не знала, а Уилл решил не делиться своими мыслями. Может, оно к лучшему.

— Прости, не знаю, что на меня нашло. Давай сменим тему.

Они вернулись к еде, и Эбигейл, уже немного успокоившись, пожала плечами.

— Тебе не за что извиняться. Ты же не можешь выключить свои видения. Тут, скорее, я должна просить прощения, что втянула тебя в свое прошлое.

— Эби, я шесть лет провел в эмоциональном анабиозе, который выбрал абсолютно сознательно, и, как ты понимаешь, не потому, что каждый день купался в радости и счастье. Твое прошлое, кроме страха, полно любви и привязанности к отцу — не самый худший вариант, учитывая обстоятельства.

— Жаль, что ты не можешь просто взять и по щелчку пальцев увидеть, как Лектер обстряпывал свои дела и куда дел пропавшие органы.

— Могу. Мне просто надо найти орудие смерти. Это самый быстрый вариант.

Эбигейл замерла с вилкой у рта, вдруг разом потеряв аппетит.

— Твои видения связаны с тем, что ты чувствуешь, — поняла она. — Поэтому ты отказался от лекарств. Но это же рискованно, я видела, как ты его копируешь, сам того не понимая. А вдруг ты действительно захочешь убить? — она откинулась на спинку стула, переваривая новый расклад, ее глаза теперь были полностью сухие. — Доктор Блум знает, не так ли? И Кроуфорд тоже.

Она вспомнила его слова про сердце бури, и, наконец, ее осенило.

— Господи, а меня подослали, чтобы помочь тебе настроиться на волну Лектера, потому что я тоже убийца. Вот же блядь, — она на секунду прикрыла глаза и, встав из-за стола, вышла из комнаты, даже не обернувшись, когда Уилл ее окликнул.

Чертово ФБР с его сексизмом. Чертова Алана Блум, которая решила, что ее месть Лектеру стоит того, чтобы рискнуть здоровьем их обоих. Чертов Джек Кроуфорд, который точно знал, на кого и когда надавить, чтобы добиться наилучшего результата. Чертов Уилл Грэм, добрый, замечательный и очень одинокий, он понял все с самого начала и все же остался, потому что Эбигейл его попросила.

Жизнь не собиралась оставлять ее в покое, снова окунув в полное дерьмо.

Найдя туалет на первом этаже, она остудила горящее лицо водой из-под крана и сразу почувствовала себя лучше. Эбигейл взглянула на отражение.

— Сраный сукин сын.

О нет, больше она не обольщалась насчет Джека. Тем хуже, что теперь он удостоверился в способностях Уилла и слезет с него, только получив Потрошителя за решетку. Эбигейл была уверена, что даже расклад, где погибнут оба, Уилл и Лектер, Кроуфорда вполне устроит — лишь бы убрать серийного маньяка с улиц. Или она ошибается? Учитывая выражение его лица, когда она спросила про Мириам Ласс, дело Потрошителя стало для Джека личным. Да, ей было жаль его жену, но, черт подери, это не дает ему право распоряжаться жизнями окружающих, как пешками в шахматной партии.

И пока что Джек явно проигрывал с разгромным счетом: он потерял Ласс, доктор Блум прошлась по лезвию, а единственный из психиатров, кто еще мог быть нейтральной стороной, то есть Чилтон, — в бегах.

Нет, она не оставит Уилла на съедение журналистам и Кроуфорду. Не в этой жизни. Эбигейл вытерлась полотенцем и вернулась в столовую, захватив по пути с кухни еще одну бутылку белого. Трезвой она отсюда не выйдет.

— В свете новых событий у меня предложение.

Уилл поднял голову от тарелки, с которой не съел ни кусочка с момента ухода Эбигейл из комнаты.

— Какое?

— Давай напьемся.

— Чужим вином?

Обойдя стол, она разлила его по бокалам и вернулась на место.

— Ой, ты разве видишь того, кто против?

Уилл ничего не ответил и осторожно взялся за край бокала, чтобы не нагреть напиток. Совиньон Блан, сделанное в Новой Зеландии. Обычно белые вина хорошо сочетались с рыбой, однако Эбигейл не знала, что, кроме крепости и сухости, они подразделялись на нейтральные, травянистые, ореховые и ароматные. Совиньон относился к травянистым и имел прохладный, бодро-кисловатый вкус. Уилл сглотнул выступившую слюну, точно помня, что сам никогда не был фанатом вин, а это вообще не пробовал.