Музыкальный Дом

Она не сказал ему привет и не удивилась его появлению. Уилл смотрел на маму и знал, почему. Это он, тот день и миг, когда она решилась, его убить. Вот почему он здесь, будущее предрешено.

— Ты такой красивый, — она снова прикрыла рот рукой, смаргивая слезы.

А что еще она могла сказать? Она видела его впервые и ничего о нем не знала. Зато Уилл с каждой секундой видел все больше, будто черпая из чаши воду и постепенно насыщаясь. Как тяжело она рожала, от боли думала свихнется, а когда все закончилось, Уилл пнул ее крохотной ножкой на излете во внутреннюю сторону бедра. Сквозняк в больнице через открытые окна проникал между ее разведенных ног и остужал, утешал ее измученное, разгоряченное тело и пульсирующее нутро.

Она всегда боролась. Бабки поняли, кто она, как только они с мамой переступили порог дома с двумя чемоданами. Тот же взгляд белых, почти голубых глаз, прямая спина и насупленные брови. Марта словно постоянно несла щит и меч, готовая биться до конца. Страх ее не останавливал, боль ее не пугала, она шла, держась за мамину руку, и стоило увидеть двух бабок на лестнице нового дома, упрямо вздернула подбородок. О’Двайер не склоняют головы, они упрямы, как настоящие ирландцы, даже если они разбиты, лишены дома и не знают, что будут завтра есть и где спать, у них оставалась их честь и достоинство. Маленькая Марта несла их впереди: щит и меч, невидимые, но настоящие.

Не отступать, не сдаваться, а когда впереди тяжелое, но необходимое дело, не трусить, не перекладывая на других, а идти до конца. Даже если это дело — убить самое дорогое в своей жизни.

— Почему? — спросил Уилл, и мама отвернулась, не в силах выдержать его взгляд.

Ей не нужно было отвечать, он видел все сам. Нет такого будущего, где он счастлив. Нет и все. Не существует. Его или заберут местные люди в костюмах, или Уилл натворит столько ужасных вещей, что дорога ему в ад. Он еще только малыш, лежит в колыбели, и его руки уже обагрены кровью тех, кого он убьет и кому причинит зло. Тени стоят над ее малышом, тени его жертв, сотни, тысячи искалеченных душ. Или она может все это остановить, растворив его будущее в воде. Марта спасет его, ее малыш отправится в рай, где ему самое место. Она уже убийца и займет полагающееся ей место в адской пучине: займет его добровольно, с готовностью, зная, что будет страдать не зря. Щит и меч. Она никогда не сложит оружие. Уилл так же знал, что хотя лично ему жертва не нужна, она все равно на нее пойдет, потому что так видит этот мир. Это ее вселенная, и живет в ней только она.

Маленький Уилл уже подрос и неловко ходил, как маленький олененок. Ей всегда нравилось сравнивать его с олененком. Его маленькие ножки двигались быстро-быстро, он неловко размахивал руками для равновесия, голова еще слишком большая для тела на тонкой шейке. Накануне Марта просто взяла его за плечо, чтобы придержать от очередного падения — коленки итак все в царапинах, и увидела, как перережет ему горло, кровь будет на фартуке, на камнях дорожки, на лезвии ножа. Он умрет быстро.

Несколько секунд она думала, что ослепла от красного цвета, а когда открыла глаза, мир будто потускнел и краски исчезли. Следующие смерти Марта восприняла куда спокойнее. Ударить камнем, свернуть шею, выбросить из окна. Она видела его смерть раз за разом, пока она одевала, расчесывала, кормила маленького Уилла. Она окончательно решилась сегодня, пока смотрела, как сладко он спит в кроватке — нет смысла покупать новую, ему не пережить эту неделю.

Мама верила в Бога, а Уиллу не было до него никакого дела: особенно до его заповедей, которые Уилл нарушил и нарушит еще впереди. Мамы не было рядом, пока он рос, воспитывая в нем христианское терпение, веру и послушание. Ему не сдался рай, в котором не было места для его матери.

Если Библия права? Если Бог есть? Тот самый, который обрушивал церкви на своих верующих, тысячелетиями позволял рабство чернокожих, когда тот же Исход из Египта говорил об обратном — что он может и до определенного момента вмешивался в людские жизни. Такой Бог может катиться на все четыре стороны. Неисповедимый путь его смахивает на путь маньяка-садиста, одной стороной лица он любит и прощает любого, кто покаялся, другой же — дарует болезни детям и закрывает глаза на бесчинства, убийства и несправедливость. Двуликий Янус, бог начала и конца.

И придешь ты после смерти на суд и предстанешь перед Господом Богом. Кто он, чтобы судить? Может, это его нужно спросить — как смеет он создавать рак? Тиф и лебеди созданы одной рукой. Так чьи деяния должны быть оценены и взвешены? Этот Бог достоин уважения? Любви? За прекрасный мир, говорите, что вокруг нас? Так он мог быть гораздо лучше и без существа, которому поклоняются и чьим именем благословляют и карают. В любой момент он может наслать силы природы и уничтожить твой дом и забрать твоих близких. Ибо он — Монстр.

Люди созданы по его подобию. Так значит это их природа стать такими же — давать и забирать жизнь, любить и наказывать, нарушать заповеди, ибо нет святости — бог уже в каждом из нас, каждый свят по праву рождения. В каждом сидит его собственный Монстр, так что вот она новая заповедь: приди и возьми то, что принадлежит тебе по праву. Силу и власть. Ведь так ты станешь к нему ближе, к своему Богу, все мы его дети, он любит нас, и именно его любовь порождает настоящую жестокость.

Уилл сел рядом, и они с мамой молча смотрели друг на друга, ни говоря ни слова. Щит и меч, он взял их после ее смерти и носил с собой, сам того не зная. Она всегда была и будет с ним, ее воспоминания, ее мысли и чувства. Любовь матери — первая, всепоглощающая, и Уилл принял ее, и будто лезвие вошло в его сердце.

Пришло время сложить оружие.

— Говорят у Брёнера жена работает медсестрой в ожоговом отделении. Я, блядь, нихуя не удивлен. Он каждый день разделывает трупы в анатомичке, а у его бабы — мясо, кровь, кишки.

— Приколи, как выглядит их семейный вечер, — чавкая, кивнул Дилан и высоким голосом передразнил: — Дорогой, я сегодня видела шесть обожженных третьей степени, детки обгорели до самых костей.

Рой принял серьезное выражение лица, насупив брови, как сам Брёнер, и пробасил в ответ:

— Это еще что, милая. Сегодня мой студент оставил ручку в трупе бомжа, прямо в селезенке.

— Как же это могло произойти, дорогой? — подыграл ему Дилан, возмущенно охнув. Остальные студенты в столовой смотрели на их спектакль с улыбками.

— Бедный парень отвлекся, подкатывая шары к моей ассистентке.

— Вот же негодник!

Раздался общий смех и жидкие овации. На остальное представление Эбигейл решила не оставаться, доела сэндвич и, запив холодным кофе, отнесла поднос на мойку. Она как будто в трансе отсидела пары, пока ее тело наполняла странная, беспокойная нервозность. В голове с прошлой ночи пульсировал лишь один вопрос — что ей делать с Рендаллом Тьером?

Он же зверь. Как ведут себя звери на охоте? Выжидают возле поля, на котором пасется стадо, выискивая себе жертву. Рендалл охотится на людей и наверняка месяцы потратил, изучая толпу туристов в музее, как лев у водопоя. Кто слаб? Кто уязвим? Какие сигналы подают их тела, одежда, лица? Тон голоса? Когда он шел ночью по лесу, он уже знал, что искать: один взгляд в сторону отдыхающих, их бессловесный диалог и зеленый сигнал.

Рендалл — серийник с особенностями, и именно его особенности — его слабость. Его не интересует определенный тип кожи, социальный статус или пол. Он охотится на всех и любит лес, это его стихия. Он не сунется в город под камеры и фонари, ему нужны тени деревьев, свобода, единение с природой. Надо заманить его на территорию, где он будет думать, что в безопасности, и это станет его ошибкой. Место, где она сможет подобраться к нему на расстояние выстрела.

Она спустилась в подвал, где располагались кабинеты начальства. Преподаватели называли между собой кабинеты Квантико «бункером» из-за того, что на административных этажах не было ни одного окна, и надсадно работала вытяжка. Эбигейл дошла до кабинета Кроуфорда — на удивление горел свет — и постучалась.

— А-а, Хоббс, проходи, — кивнул он, дописывая что-то в отчете. — Как раз хотел с тобой поговорить.

Джек приезжал в академию редко, вел лекции еще реже, и, видимо, чтобы умаслить начальство из-за провалов в деле Лектера и зверя, взялся привести в порядок последние отчеты. Она заметила огромную стопку с досье на каждого сотрудника музея.