Мы из спецназа. Лагерь

Сказать на это Харитонову было совершенно нечего, но, поднатужившись, начальник все-таки выдавил из себя фразу, показавшуюся Мишане высшей похвалой:

–  Ты либо гений, либо законченный придурок.

–  Но ты ведь знаешь, что я не придурок, правда?
– Мишаня прижал трубку к уху теснее.
– А если так, то следовательно?…

–  Следовательно, дуй сюда и быстрее!

Глава 7

Облом, что и говорить, вышел аховый. Ждали бабу, а напоролись на мужика. И хуже всего, что кабан попался крепкий - даже удар поленом по кумполу выдержал проще простого. А ведь Гусак бил крепко. По прежним свалкам знал, что может с первого удара завалить. Он и сегодня у столовки как обычно поймал молодого из рослых, придравшись к пустяку, отправил на землю первым же хлестким хуком. Молодец, конечно, вскочил, но только для того, чтобы получить от Гусака вторую порцию зубодробящих ударов. И тем обиднее было возвращаться теперь назад. Тело ныло после оплеух взрослого мужика, под левой грудиной стремительно расплывался огромный фиолетовый синяк. Ничуть не лучше обстояли дела у приятелей. Оттого, может, и чесали языками оживленнее обычного. Шутка известная: кто хорошо болтает, тот меньше работает кулаками, и наоборот…

–  Не-е, если бы не Сильвер, мы бы его точно замочили.

–  Дурак! Если бы не Сильвер, он сам бы нас замочил. Вон какой жлобяра!
– Гусак метнул в сторону чумазого Яхена ненавидящий взгляд.
– Ты сам-то чего в стороне стоял? Видел же, как нас месят!

–  Чего ты, в натуре? Я тоже помогал…

–  Хрена ты помогал! Только на месте топтался. Даже Натовец его пару раз тюкнул.

–  Кого он тюкнул? Ни хрена он не тюкал!

–  Значит, я, по-твоему, гоню?!…

–  Ладно тебя, Гусак! Чего он мог в этой свалке?

–  А как малолеток трахать - это он может?

–  Чего ж тут мочь? Тут, в натуре, все могут. А там реальная каша была - где кто, не разбери-поймешь… - щербатый Дуст циркнул слюной сквозь зубы, потер зашибленное плечо.
– Мне вон в глаз брызнули, а кто брызнул? Я лично не уверен, что это колотушка мужика была. По почерку на твою похожа.

–  Чего это на мою-то?

–  А видишь ссадина?
– Дуст показал заскорузлым пальцем на кровоточащую щеку.
– Такое палево завсегда после перстеньков бывает. А у тебя, в натуре, печатка на указательном. У единственного! Вот и прикинь.

–  Можно посмотреть на печатку через увеличительное стекло.
– Предложил находчивый Шнобель.
– Типа, если и там кровь, значит, точняк, Гусак приложился.

–  Я лучше тебе ща приложу!
– угрюмо пообещал Гусак. Оглянувшись на отставшего Шварца, сердито рыкнул: - Чего, в натуре, хромого изображаешь?

–  Он-то как раз не изображает. Его тот хобот по копчику достал. Вот он и льет сопли… - оживленно шмыгнув, Дуст обернулся к хромающему приятелю.
– Але, Шварц! Я слышал, у тех, у кого с копчиком напряг, может и на самую сисястую не встать.

Хоть и не было настроения веселиться, но пацаны с готовностью захохотали. За что и терпел Гусак языкастого Дуста - что мог хохмач поднимать настроение, мог бренчать на гитаре и петь песни, от которых сводило иной раз животы. Его хоть и прозвали за ехидство Дустом, но смешить он действительно умел. Да и в делах серьезного толка мог подмечать главное. Не его бы помощь, уж несколько раз могли бы спалилиться. И когда ларек брали в районе, и когда телок мяли на последнем выпускном вечере. Сам Гусак заводился, впадал в раж и забывал об опасности. Вечно смешливый Дуст головы никогда не терял, чем и нравился Папе, чем нравился даже помешанной на кокаине Любаше. По слухам, из всей ребятни именно Дуста она привечала чаще всего, а почему и за что - секрет! Может, песни его любила слушать, а может, умел, урод такой, охмурять и улещивать… Расспросить бы в подробностях - что делает да как, но очень уж тема щекотливая. Разве что улучить момент, да поговорить под пузырь белой…

–  А если по чесноку, - Дуст глянул на него серьезными глазами.
– Нас только сеть и спасла. Я этому гандону руку пытался удержать - какое там! У него бицепс, как колено у воспитахи из третьего отряда! Хорошо, Шварц сеть на него накинул. А то бы он ногами нас поразбрасывал. Спасибо, гитару не поломал.

–  А зачем ты ее брал?

–  Ну, так привычка.

–  Привычка… - Гусак сплюнул под ноги.
– С такой привычкой залетим когда-нибудь в ментовку. Это тебе не шрам и не бритая черепушка, - примета похуже прочих.

–  А я, пацаны, другого опасаюсь, - подал голос Игнат.
– Как бы Сильвер нас не сдал администрации.

–  Ты чего прикалываешься, в натуре? Какой администрации он нас сдаст? Кому?!

–  А если Папе скажет?

–  Ну и что? Будто Папа не знает о нас ничего!
– фыркнул Укроп.

–  Знает или не знает - не в этом дело.
– Рассудил Дуст.
– Главное, что мы никого не тихарнули. Все живы, в натуре, здоровы. Вот если бы он нас на врачихе поймал, тогда было бы дело.

–  А что было бы?
– взвился Гусак.
– И ничего бы не было! Зуб даю, Папа сам эту врачиху раз сорок имел. Чего ему - поделиться западло? На крайняк, даст разок по соплям и забудет.

–  Хорошо, если забудет, а если нет?

–  Забудет, не бзди… - Гусак остервенело потер зудящую голову. То ли не мылся давно, то ли не отошел еще от драки.
– А Сильвер ваш сам по уши в дерьме. Ему стучать тоже нет резону. Он здесь, пока его терпят. Понадобится, Любаша его в любую минуту на зону сошлет.

–  Опаньки!
– шагающий впереди Укроп застыл на одном месте. Все равно как охотничий пес, делающий стойку.
– Кажись, целочки плывут!

–  Чего?

–  Точно тебе говорю, сам покнокай!

–  Ёкарный бабай!… Уж не те ли это мокрощелки, о которых Папа вчера толковал?
– рванувшись вперед, Гусак впился глазами в далекие фигурки. Вся его команда устремила взоры в том же направлении. Укроп не ошибся. Взявшись за руки, две девчушки в бежевых платьицах вышагивали по зеленому лугу. Лет по четырнадцать каждой, на головах искрящиеся заколки, в руках свеженькие веники из одуванчиков.

–  Чего это они за руки-то держатся?
– Укроп судорожно сглотнул.

–  А это у них, типа, лесбийская любовь.
– Дуст хмыкнул.
– Или не в курсе? Нынешним бабам с мужиками барахтаться в падлу.

–  Во, дуры-то!

–  Это как сказать. Может, и не дуры.

–  В каком, типа, смысле?

–  А в таком, - Дуст многозначительно поглядел на Гусака.
– Я слыхал, у баб ощущения другие. Типа, значит, на порядок круче.

–  От кого ты это слыхал? От Любаши, что ли?

–  От кого надо, от того и слыхал. Они ж все друг про друга знают - и что гладить, и на какие эрогенные зоны нажимать.

–  А нам эти знания по барабану!

–  Вот потому и не хотят они с нами дело иметь.
– Дуст кивнул в сторону разгуливающих подруг.
– А этих, Гусак, я так просекаю, лучше не трогать.

–  Чего это ты за них впрягаешься?

–  Неприятностей не хочу. Сам же Папу помянул.

–  А может, они из села?

–  Не похоже, - Дуст мотнул головой.
– Селянок пацаны давно уже распугали, - обходят лагерь за пять верст.

–  Выходит, наши курочки?
– Укроп нетерпеливо хохотнул, заегозил на месте ногами.
– В натуре, уже хочу! Только чур, я первый!

–  С чего это - первый?

–  А кто их увидел? Ты, что ли?… Глянь, какие буфера, это ж окосеть можно!

Перевесив гитару на грудь, Дуст тут же с готовностью забренчал по струнам. Голос у него был гнусавый, но, странное дело, слушать его любили.