Мы сделаны из звёзд

Ничто не имело значения. Весь этот дурацкий мир со всеми его божественными замыслами, предназначениями, концепциями и идеями просто рухнул. Я надеялся на чудо, пока ехал обратно в Сэинт-Палмер. Крохи надежды сеяли в разум мысли о том, что Ли каким-то образом вернется ко мне, как только ее зачислят в университет.

Но Вселенной просто плевать. Нет никакого чуда и спасения от этой бесконечной боли.

Потому что звезды все еще светят, Луна сменяет Солнце, семь миллиардов людей на этой планете видят небо, смеются, засыпают и просыпаются снова, в то время как Ли сражается за каждую следующую секунду, за каждый тяжело дающийся вздох.

— Я посмотрел «С любовью Рози», кстати. — прокашлялся я, пытаясь проглотить ком из слез. — Думаю, Сэм Клафлин теперь почетный участник моих гей-фантазий, но я постарался проанализировать все рационально. Знаешь в чем проблема тех двух недоумков? Они почти двадцать лет тупили. Это слишком долго для одной жизни. Для моей, по крайней мере. Я ведь даже до тридцатника не дотяну, мне нужно делать все гораздо быстрее. — я перевел взгляд от наших переплетенных рук к лицу подруги. — Я слишком долго разрушал свою жизнь, делал неправильные вещи, тратил время на ненужных людей. Но надеюсь, еще не поздно сказать тебе кое-что. То, в чем я никогда не сомневался.

Я придвинулся ближе, оставляя между нашими лицами всего пару дюймов.

— Я твой, Ли. — удалось выдохнуть мне. — Полностью и всецело в твоем распоряжении. Каждой клеточкой тела, каждой молекулой и атомом, до последнего лейкоцита. Все двести шесть костей, двенадцать пинтов крови, сердце, почки, посаженная печень, прокуренные легкие. Все твое. И руки, и ноги, и даже звезды, текущие по венам. Забирай. Мне это больше не нужно. Только живи, Ли, я прошу тебя. Живи, живи, живи... — я поцеловал ее бледную руку. — Не оставляй меня здесь одного.

Она все так же безмолвно лежала, продолжая эту идиотскую игру, толкающую меня в пропасть. Не просыпалась, словно была твердо уверена в том, что никто ее здесь уже не ждет. Словно я смогу выжить, если ее не станет.

Я уткнулся лбом во внешнюю сторону ее ладони, осознав, что по лицу катятся слезы. Мое тело было сплошным пульсирующим комком боли. Все во мне умирало и затихало вместе с Ли в тот момент.

Я поднял голову, глубоко дыша сквозь льющиеся слезы.

— Ты ведь сказала, что это не конец. Ты обещала мне.

Я перестал плакать и отнял лицо от ее руки, только когда почувствовал движение. Электрокардиограф начал трезвонить, возвещая палату об учащенном сердцебиении больной. Хватка на моей руке стала сильнее. Тонкие пальцы Ли зашевелились, а веки затрепетали. Все аппараты просто посходили с ума, они сигналили практически в унисон, затопляя стерильную комнату противным пищанием. Я не знал, что делать, боялся даже пошевелиться, а уже через секунду в палату ворвались медсестры и врачи, оттолкнувшие меня к другому концу помещения.

Все превратилось в замедленную съемку без звука, кто-то обращался ко мне, тянул меня за руку, кажется, прося покинуть палату. Но все это меня не волновало. Я не видел ничего кроме дрожащих век подруги и шевелящихся трубок у ее рта.

Это был момент, к которому я шел очень долго. Вся моя жизнь до этого дня была фазовым состоянием, похожим на детонацию. Я был бомбой, с силой которой не сравнится ни один стратовулкан «Тихоокеанского огненного кольца». Бомбой, ведущей бесконечный отсчет.

Но часы все же дотикали свое.

И я застыл, в ожидании взрыва.

Примечания к главе:

(*) Мост Эйнштейна — Розена — соединение между областями пространства (вселенными).

Глава 26.

Мы все однажды умрем. Даже не говорите, что никогда не задумывались об этом. Чисто теоретически, из-за высокой регенерационной способности, жить вечно могут только полипы гидры, но практически — смерть неизбежна. Вы умрете, вот тот чудный младенец, которого молодая мама везет в коляске, — умрет, ваша горячо любимая бабушка, которая никогда в жизни не жаловалась на здоровье, — тоже умрет.

Сегодня был день похорон.

Мы с Дэнни стояли посреди городского кладбища, уставившись на прямоугольное каменное надгробие с закругленными краями, которое украшала одна только табличка с выведенным на ней каллиграфическим почерком именем.

— Поверить не могу, что ее больше нет, — качал головой друг, уставившись на могилу, которую только недавно засыпали землей.

— Это точно, — вздохнул я.

Погода стояла до раздражения солнечная и ясная, совсем не то, чего ожидаешь в день смерти человека, которого ты давно знал.

— Не кисните, все знали, что это случится. — хмыкнул Пит, подкравшись к нам со спины.

Мы кинули на него укоризненные взгляды.

— Да ладно вам, — закатил глаза он. — Она прожила хорошую жизнь.

— Все равно обидно, — пожал плечами я.

— Да ей ведь уже давно за сотню перевалило. Она выкупила себе этот могильный участок еще до нашего рождения.

— К тому же со скидкой. — поддержал Фиш, подходя следом.

Да, тетушка Мюриэл последнее время все-таки сдавала позиции. Морщинистая, ростом меньше пяти футов, с платком на голове, в холщовых чулках и с тростью для ходьбы с резиновыми наконечниками. Ей было около ста с чем-то, она стала местной легендой. Все мы думали, что она будет жить вечно.

Ли говорила, что если тетушка Мюриэл пережила Первую и Вторую мировые войны и фестиваль Вудсток в Бетеле, она переживет и апокалипсис.

На кладбище собралось чуть ли не полгорода. Смерть тетушки Мюриэл стала почти национальной трагедией — магазинчики и ярмарки закрылись, повсюду были расклеены плакаты и банеры с ее портретом, был установлен мемориал в парке в центре города.

— Ли этого не переживет. Она всегда хотела попасть к ней на похороны. — грустно улыбнулся я, пока мы шагали вдоль тропинки между надгробиями неизвестных нам людей.

— Это было бы катастрофой. — помотал головой Фиш.

— Ее бы прилюдно сожгли на костре за богохульство. В лучшем случае. — поддержал его Дэнни.

Я фыркнул со смеха. У Ли правда были бы здесь большие проблемы. Нет ничего на свете, над чем она не могла бы подшутить. Включая саму смерть. Во время поминальной мессы у нее бы нашлась пара тонн комментарий о том, что под сутанной пастора поместилась бы целая свора эмигрантов из Мексики вместе со всем их скотом и бытовыми принадлежностями. Она бы превратила в комедию даже похороны. Даже свои.