Мы сделаны из звёзд

— Или вы просто не хотите мучиться от чувства вины? Не хотите учиться в своем университете, зная, что Ли нигде учиться уже не будет. Не хотите просыпаться в холодном поту до конца своей жизни, зная, что у кого-то этой жизни уже нет. Верно, мистер?

— Андерсон. – прошептал я. – Мои десять минут уже истекли.

Когда уже почти ставшие родными охранники-толстячки под руки уводили меня из кабинета Прескота, я не сопротивлялся. Я был сражен.

Я облажался. Облажался.

Перед Ли.

Около парадного входа университета курить было нельзя, но в таком паршивом настроении пройти лишние пару футов для меня было невозможно. Усевшись на тротуар, я достал пачку. Сигарета тлела между кончиков моих пальцев, но дым, путешествуя по организму, ничерта не помогал, только закупоривал все те немногочисленные сосуды, которые еще пока позволяли мне свободно дышать.

Прескот был прав. Меня с потрохами сожрет собственная же совесть, если с Ли что-то случится. Я не смогу жить спокойно, пока все это не исправлю.

Но я уже провалился. Все кончено. Здесь и сейчас. Я не смог.

Я сидел на тротуаре, кажется, вечность. Все смотрели на меня, как на идиота. Им я и был. Пялился в одну точку, сцепив руки на коленях, и мешал всем идти по и без того узкой улочке.

Да, я жалкий. Ну и что теперь?

Солнце уже садилось, когда сзади меня послышалось:

— Вы все еще здесь, мистер Андерсон?

Я обернулся. Профессор Прескот стоял с перекинутым через руку пиджаком и прижатой к груди папкой с документами.

— Я не уйду.

— Тогда удачи вам.

Он обходил меня и мой картонный стаканчик с кофе так же неловко, как и все остальные пешеходы на протяжение целого дня.

— Вы верите в кротовые норы? – громко спросил я, пока он не успел скрыться в здании колледжа.

— Если я захочу поесть лапши, мистер Андерсон, я схожу в китайский ресторанчик за углом!

После этих слов он ушел, не оглядываясь. А я усмехнулся себе под нос. Все-таки надежда еще была. По крайней мере, он запомнил мое имя.

На ступеньках главного входа в Колледж Беркли я встретил самый странный закат в своей жизни и самый холодный нью-йоркский рассвет. В отличие от Сэинт-Палмера, где живые души редко выбираются из дома, улицы Нью-Йорка каждую секунду были забиты до предела. Это раздражало. Все куда-то спешили, встречали кого-то, строили планы. И только я надеялся, ждал и еще очень боялся.

Надеялся, что жизнь все-таки перестанет пробивать пощечины мне по лицу, ждал мистера Прескота у порога и боялся, что если я хоть на секунду отойду от этих дурацких холодных ступенек – они исчезнут, растворятся в суете города и отнимут у Ли ее последний шанс.

Раздражение, написанное на лице мистера Прескота, когда он обнаружил меня у входа в колледж, было видно за несколько миль.

— Когда у тебя обратный рейс? – требовательно спросил он у меня.

— Я его уже пропустил.

— Где твой отель?

— Вот мой отель. – я указал на каменные ступеньки и пустой стаканчик из-под кофе. – Пятизвездочный люкс.

Прескот закатил глаза.

— Чего ты ждешь?

— Кротовую нору, профессор. – ответил я.

— Если не уберешься отсюда через пять минут, я вызову полицию. – с этими словами Прескот зашел в здание, начинающее наполняться студентами.

Я, естественно, никуда не убрался. Но и наряд полиции не спешил появляться из-за угла, чтобы забрать меня в участок. Вместо этого только обострялась моя нервозность и беспокойствие, и тысячи вопросов табунами лихорадочно скакали в голове.

Кротовая нора. Это единственное, что спасет меня.

— Ну и что за чертовщина – эта твоя кротовая нора? – профессор Прексот не выдержал и уселся на лестнице вместе со мной под конец своего рабочего дня.

Меня к этому времени прохожие уже считали местным дурачком, и голуби не боялись из-за того, что я вечно сижу на одном месте. Спина ужасно болела, а на заднице и позвонках до конца жизни останутся горизонтальные следы от каменного лестничного пролета.

— Рад, что вы спросили.

— Не скалься. Ты уже у меня в печенках сидишь.

— В Нью-Йорке много красивых мостов, профессор, — начал рассказывать я, — но ни один из них я не полюблю так, как тот, что построили Энштейн и Натан Розен(*). Куинсборо может помочь добраться до Манхэттена, только и всего, но мост Энштейна проводит нить между целыми Вселенными. — я говорил, а Прескот, кажется, заинтересованно слушал. — Так заведено, что всегда существуют две отдельные внешние и внутренние области пространства и времени, которые находятся в миллионах световых галактик друг от друга. И есть теория, что между ними проходит тоннель, так называемая «кротовая нора», с помощью которой можно экстраполировать некоторые частицы во все эти области. Вы ведь далеки от прикладных наук, не так ли, сэр? И все же есть одна из вещь, за которую можно любить науку. — я наконец бросил взгляд на профессора, который сидел с заинтересованным видом. — Четыре века назад люди могли держать науку в руках, наблюдать ее невооруженным глазом, а сегодня она настолько велика и необъятна, что обхватывает каждый уголок Вселенной. И этим она даёт надежду. То, чего по жизни мне частенько не хватает. Я верю в теорему кротовых нор, в ее реализацию. В мире иногда происходят невероятные, необъяснимые вещи, профессор. Всегда будут феномены, явления и...люди, невероятные люди. Как только я найду эту кротовую нору, я прыгну в нее, не раздумывая. Мироздание редко расщедривается на одолжения. И все-таки правильный человек в правильном месте и в правильное время, стоя на краю одной Вселенной...может увидеть свет из другой.

Прескот минуту сидел молча. Затем тяжко вздохнул, пальцами потирая переносицу под оправой очков.

— Это самая нелепая чушь, которую я когда-либо слышал. – заявил он.

— Лапша? – догадался я.

— Именно.

— Ну... — я потупил взгляд. — Лапша-то отменная, согласитесь. Это лучшее, что у меня есть. Паста тортеллини из самого дорогого итальянского ресторана на свете.

Не сказав ни слова, Прескот поднялся со своего места и ушел, не оборачиваясь. Мой единственный козырь в рукаве оказался акцией обанкротившейся компании, которой можно разве что подтереться. Со злости я перевернул стоящий рядом мусорный бак.

Мой телефон разрядился, сигареты закончились. Когда я подумал, что все уже настолько плохо, насколько только может быть, начался дождь. Я промок до нитки, полагая, что это все какая-то небесная карма, третьесортная шутка кучки святых, которых я всю жизнь ни во что не ставил.

Я засмеялся себе под нос, понимая, что схожу с ума. Сижу под гадким дождем в городе, который должен был стать нашим с Ли спасением, но оказался той еще выгребной ямой, в которой нас зальют бетоном и проедутся сверху асфальтоукладчиком. Без сил я повалился на мокрые ступеньки и решил, что хуже не станет, если я на пару секунд прикрою глаза. Если всего лишь пару секунд вместо неимоверной боли будет только ночь и тишина.