На исходе алого заката

Эмили послушно опускается на край постели и даже не пытается поднять глаза, устремлённые в пол. Лицо красное и мокрое, и мне совсем не улыбается перспектива того, что всю вот эту красоту будут лицезреть Грейс или дети.

— Значит так, мам, — глубоко вздохнув, начинаю я. — Давай начистоту: есть что-нибудь ещё? Секреты, грязные тайны? Лучше сразу сообщи. А не через двадцать два года, когда мне исполнится сорок четыре.

Эмили болезненно морщится. Словно от звонкой пощёчины. Она пришлась бы очень кстати.

— Я жду, — опираясь на широкий подоконник, требовательно заявляю я. — Жить во лжи я не хочу. Ты понимаешь это или нет?

— Понимаю, — кивает головой она.

— Почему раньше не рассказала? Когда папа ушёл, например.

Эмили вытирает нос салфеткой и, наконец, решается на меня посмотреть.

— Я тебе говорила. Трой был женат. И… он считал своими детьми только сыновей, которых ему родила первая жена.

— То есть о моём существовании он всё-таки знал? — мои брови взлетают вверх.

— Да. С самого начала. Но отказывался признавать, что мой ребёнок от него.

Мне уже плохо от всего этого, честное слово.

— Что значит БЫЛ женат? — напрягает меня эта фраза. — Развёлся?

— Нет, милая, он умер. Давно. Лет пятнадцать назад. Сердце…

Да… Не то, чтобы я собиралась искать его, но вроде как-то странно: сегодня я узнаю о том, что у меня есть «другой папа», а его вроде как и нет уже.

Помоги мне Всевышний.

— Я потому и не хотела говорить. Вообще.

— Ложь во благо, да? — кричу на неё я. — Так зачем же сказала!? Прокручивала бы своё индийское кино, с собою в главной роли. Да только в уме!

— Не знаю зачем… — огорошивает она и начинает реветь. — Мне показалось… что должна.

— Ты такого наворотила! Богу должна быть благодарна за то, что Бен продолжает поддерживать с тобой связь! Я бы на его месте навсегда удалила тебя из своей жизни.

Она смотрит на меня с опаской. В глазах плещется самый настоящий страх. Неподдельный. Острый. Боится, что снова останется одна…

— В общем, никому больше, поняла? Ни Грейс, ни детям, ни Исайе. Никому, мама. Мы так решили. Ты и они — моя семья. И другой мне не надо… Даже если бы этот твой Трой был жив.

Машет головой, захлёбываясь собственными слезами.

Мне становится жаль её. Искренне жаль. Ну почему она послушала свою мать? Зачем влезла во всё это?

— И что за нелепые параллели ты пыталась провести? К чему затеяла тот разговор?

Она стискивает в руках многострадальную салфетку и молчит около минуты. Ощущая, как снова начинаю закипать, прищёлкиваю языком и уже собираюсь оставить мать одну, но её голос меня останавливает.

— Может я и не была бы счастлива с Троем… но за Бена выходить мне не следовало. Я сломала жизнь и тебе и ему. Прошу, не повторяй моих ошибок, Дженнифер…

Теряю дар речи, но довольно быстро беру себя в руки.

— На что это ты намекаешь? — разворачиваюсь в пол оборота.

Мы смотрим друг другу в глаза.

— В той девочке, что лежала на полу, я узнала себя. Мне было также больно, как тебе. И я выбрала не ту дорогу, Дженнифер.

— Я люблю Исайю! — упрямо повторяю я ей. Или себе.

— Я и не спорю. Любить из благодарности — это нормально. Но к чему это приведёт? Живой пример у тебя перед глазами…

— Я — не ты! — бросаю грубо и спешно направляюсь к двери. — Лгать Исайе я ни за что не стану!

Она что-то произносит мне в спину, но я прилагаю все усилия для того, чтобы не слышать. Достаточно с меня на сегодня! Сил нет никаких… Моя мать, определённо, энергетический вампир. Высосала из меня всю кровь.

Еду на работу, чуть не позабыв о групповых занятиях в младшей и средней группе. Дети, как всегда рады. Очень стараются и терпеливо реагируют на мои замечания. Отвлечься у меня получается плохо, голова просто пухнет от объёма обрушившейся информации.

Исайя как назло занят делами в «Руно», и я уже предвкушаю одинокий вечер с зарёванной подушкой, когда около девяти меня набирает Лерой. Говорит, что подъезжает к «Логову».

Там-то мы и пересекаемся спустя полчаса. Я крепко обнимаю его и тепло целую в щёку.

— Подстригся? — провожу ладонью по его укороченным волосам.

— Да…

Выглядит он как всегда отлично: белая футболка выгодно подчёркивает загорелую мускулатуру, на запястье дорогие, стильные часы, на шее — широкая золотая цепь. Другая, боюсь, смотрелась бы неуместно. От Картера прямо веет роскошью, хоть и не могу сказать, что свою обеспеченность он выставляет на показ.

Мне вот только взгляд его не нравится. Даже в полутьме и неярком свете софитов, замечаю, какие тени залегли под глазами. Он будто измучен, потух. И, чёрт возьми, но как же мне это знакомо!

— Безумно рада тебя видеть, Картер, — улыбаюсь я, когда официант, приняв заказ, оставляет нас наедине.

— Что у тебя произошло? — в лоб спрашивает он.

Его прямолинейность — то качество, которое всегда вызывало у меня уважение. И недовольство у окружающих.

Лерой смотрит слишком пристально. Я словно под микроскопом. И он будто реально видит, что у меня в жизни полный кавардак.

— Смит…

— Да так… Мама приехала, Бен в больнице, сам понимаешь.

Он кивает.

— Лезть в душу не стану, — даёт понять, что в курсе того, что я отвечаю общими фразами и не настаивает на откровенном разговоре.

— Спасибо. Потому что там непроглядная тьма, конца и края не видать, — поднимая свою стопку, усмехаюсь я. — За встречу, Картер!

Стекло звенит тихим «дзинь», и в следующую секунду горло обжигает прекрасный виски. Совсем не женский напиток, скажу я вам. Но полюбила я его ещё с юности. Опять же из-за Брукса.

Лерой подкуривает сигарету. Даже они ненавязчиво выдают его статус. Впервые такие вижу.

— И я хочу, — достаю из пачки красивую шоколадную трубочку. Он щёлкает своей zippo.

К нашему столику неуверенно подходит толпа парней. Просят у Картера автограф. На сегодняшний день, он в Блу Бэй, считай, знаменитость. Ребята мечтают вслед за ним покорить мир спорта, а девчонки нацелены, пожалуй, на его сердце.

— У тебя такое недовольное лицо! — не удержавшись, в голос хохочу я.

— Да бесит уже это чрезмерное внимание, — запальчиво признаётся он. — Эмбер тащится от всего этого, а мне аж до тошноты. То камера в рожу, то микрофон чуть ли не в рот.