На орловском направлении. Отыгрыш

Спустя несколько минут сообразительный Стёпка уже стоял на коленях перед открытым продолговатым ящиком с защелкой и рукояткой сверху и перебирал извлеченные сокровища. Поверх всего, завернутые в печатный платок с изображением прописной «Н» с двумя палочками в центре и старинных пушек с артиллеристами по углам, лежали суконные оливковые погоны с вшитой посредине красной полоской и пара пришпиленных к ним с изнанки пятиугольных колодок с вычурными старорежимными крестами. Дальше — простенькая картонная папка с завязками, в которой оказались фотографии людей в штатском и военном, с погонами и без, с будёновками на головах и в странных киверах с многолучевыми звёздами, тоненькая пачка каких-то документов, намертво перемотанная шёлковой нитью, и сложенная вшестеро большущая грамота с портретом бородатого кучерявого человечка в пенсне на фоне красной звезды и крупным заголовком «От имени Народного комиссара по военным и морским делам за отменную храбрость награждается…» Подобная грамота, но с рабочим-кузнецом и мужиком-сеятелем внизу листа, выданная деду в годовщину Первой Конной, висела в рамке на стене, сколько Стёпка себя помнил, рядом с портретами товарища Сталина и товарища Будённого. Отчего же вот эту решили укрыть в погребе вместе с царскими погонами? Непонятно…

Но лучшей находкой стал самый настоящий кинжал в ножнах, завернутый в промасленную тряпицу и уложенный на самое дно железного ящика. Светлая рукоятка прямоугольного сечения, перекрестие с разнонаправленными завитками, украшенное круглым медальоном с красным крестиком под короной и темляком из красного муара, тускло мерцающий при свете керосиновой лампы клинок…

Ну у какого мальчишки не дрогнет сердце при виде такого дива! Кто в состоянии будет, только что взяв в руки настоящее оружие, спокойно вернуть его на место? Знаете таких? Вот то-то же! Стоит ли удивляться, что находка перекочевала из ящика, вновь захованного на прежнем месте под капустной бочкой, за пазуху к пацану.

Деду Стёпка не стал ничего рассказывать о находке: и без того было понятно, что захоронку сделал либо он, либо мама: кому ещё понадобилось бы прятать в их доме фотографии, на доброй половине которых было запечатлено молодое лицо дедушки, весело глядящего в объектив ясными, не выжженными врангелевским палачом Троицким, глазами.

С тех пор мальчик расставался с найденным в погребе оружием только собираясь идти в баню. Все остальное время находка висела у него под мышкой на собственноручно связанной из полосок старого полотенца потайной перевязи, прикрытая сверху перешитой тужуркой покойного отца.

«Вот попаду на фронт — уверено мечтал Степан — будет у меня на первое время оружие в рукопашную ходить! Конечно, хорошо бы, чтоб дали пулемёт, как у комиссара матросов в «Мы из Кронштадта» или в «Чапаеве», но это вряд ли: «максим» — вещь сложная, каждому желающему его не доверят. Ну, хоть винтовку-то дадут, тем более и разбирать её я уже умею, не зря вокруг старших ребят из стрелкового кружка крутился, и даже стрельнуть раз довелось. Только бы на фронт взяли!»

А фронт становился ближе и ближе.

И тридцатого сентября к ним в дом пришли нежданные посетители.

Группа подростков, чуть постарше Стёпки, и молодых девчат, все с топорами и лопатами на плечах и торбочками за спиной спозаранку столпились на дворе. Предводительствующие ими старшая пионервожатая из Семкиной школы Зоя Бартенева и пожилой морщинистый сержант в пахнущей складом необмятой гимнастерке с топориками на чёрных петлицах, вежливо, но настойчиво постучавшись, взошли в горницу.

— Здравствуйте, товарищ Еленьский!

— Здравия желаю!

— И вам того же! — настороженно выкашлял дед. Бережно отставив подстаканник со стаканом недопитого чаю подальше от края стола, повернулся к ним всем телом. — Чем обязаны?

— Товарищ Еленьский, согласно распоряжению Штаба обороны Орла, ваш дом решено включить в систему оборонительного рубежа города, в районе кирпичного завода, — степенно, но заметно смущаясь, произнес сержант. — Здесь будет оборудована огневая точка. Ваше же семейство приказано эвакуировать, как небоеспособный элемент. О чём имеются соответствующие документы.

Опираясь о столешницу, дед поднялся во весь свой саженный рост:

— Допустим. И куда же ваш — он иронически выделил это слово — ваш штаб намерен нас с внуком эвакуировать?

— Пока что в Тулу, — вступила в беседу Зойка-вожатая, — а после, возможно, в Москву или дальше…

— А потом — куда-нибудь в Читу, а затем — во Владивосток, — размеренно и на удивление спокойно продолжал Степан Ксаверьевич, — если его к тому времени японцы не оттяпают, так я понимаю, девушка?

— Я вам не девушка! — Бартенева так похоже скопировала тон, которым директриса устраивала разносы, что Стёпка фыркнул, хоть и вслушивался — напряженно, аж до озноба: до чего они там договорятся?

— Это зря. Хвалиться совершенно нечем — усмехнулся старик. — Никуда я не поеду отсюда. И внука не пущу: загинет он один в этой вашей круговерти.

— Да я сам не поеду! Тут фронт подходит, немцев бить надо, а я, пионер, драпать стану? Дудки! — решив, что молчать нельзя, влез со своим категорическим мнением Стёпка.

— Ой… — покраснела вожатая, наконец сообразив. — Я не в том смысле не девушка, что не девушка. Я здесь бригадир строительства! Вот. И мы будем ваш дом укреплять. Он же у вас на каменном цоколе стоит?

— На кирпичном. И погреб имеется. Так что если нужно бойницы пробивать — всегда пожалуйста: как раз влево-вправо сектора открытые. Все прилегающее поле простреливать можно станет. Только пошлите кого ни на есть забор разобрать, да за дорогой кустарник повырубить. Я хоть и слепой, однако память на такие дела не потерял: небось, с революции совсем разросся, за столько-то лет.

— Но вам всё-таки нужно уехать, ведь дом будет на самом огневом рубеже, — снова подал голос сержант. — У немцев автоматчики, артиллерия, самолёты… Гражданским нельзя…

— Вот что, товарищ… кто вы там по званию? — упрямо склонив голову, продолжал дед, — и вы, милейшая товарищ бригадир, говорю в последний раз, повторять не стану: это наш дом, и мы со Степаном никуда отсюда не уйдем. Артиллерия да самолёты — они где хочешь достанут, бегать от них — только зазря устать перед смертью. А немцы… Бил я их в ту войну, а доведется — и в эту сумею хоть одного, да прихватить с собою, — Степан Ксаверьевич выдвинул ящик стола и выложил на стол тёмно-зеленую рубчатую гранату. — Вот, прошу любить и жаловать: трофей от господ интервентов, британская, конструкции мистера Лемона. Если в горнице рванет — осколки до каждого достанут. Так что будем надеяться, что до нашего порога русские солдаты германца не допустят. Надобно дом в фортецию превращать — да будет так! Ежели б с июня каждый дом крепостью стал бы — не прошли бы бандиты дальше прежней границы нашей! А теперь солдату отходить некуда: за плечами Орёл, а за Орлом — Москва Первопрестольная… Так что, верую, здесь предел германцу положен будет. Здесь! — и заключил торжественно, у Стёпки аж мурашки по спине побежали: — Ступайте, люди добрые. Исполняйте, что приказано с домом-то вершить …

* * *

Вы знаете, что такое «линия обороны»? Нет, не зубчатые синие и красные кривульки на схемах, а настоящая?

Линия обороны — это кубометры. Вернее сказать — кубические километры вырытой земли, уложенных бревен, рельсов, шпал и прочих перекрытий, залитого бетона, километры колючей проволоки в несколько колов и малозаметных проволочных заграждений, десятки минных полей и одиночных фугасов…

Линия фронта — это труд. Тяжёлый труд тех, кто планирует создание оборонительных рубежей, тех, кто строит укрепления, тех, кто отбивает здесь атаки врага…