На осколках цивилизации

Чес смотрел исподлобья; между тем они вышли на перекрёсток улиц, сплошь заполненный столкнувшимися уродливыми машинами. Джон только сейчас подумал, почему не догадался раньше, что парнишка что-то упорно скрывал — видимо, в первые минуты был очарован вообще его существованием. Но теперь вопрос встал как-то остро, и увернуться Креймеру на этот раз всё равно бы не удалось. Константин не заставлял рассказывать всё, делать каких-то чистосердечных признаний или давать причин, почему эта информация старательно скрывалась; он просто хотел знать правду, пусть частичную, но которая послужит для восстановления полной картины происходящего. Но мужчине показалось, что вопрос задан некорректно и так, будто бы он искусственно подводил к нему в своей речи.

— О нет, Чес, не думай, что я заставляю, подозреваю или пытаюсь прикопаться… нет. Да и вопрос в моей голове возник совсем случайно; меня уже давно терзала эта мысль. К тому же, в настоящее время хочется побольше узнать о том, что послужило причиной, покритичнее разобрать моменты прошлого. Вот мне и вспомнилось, как мы ездили на тот завод, какое влияние испытали… Я хотел поговорить об этом. Мне кажется, так должно стать легче. Поэтому… если имеешь что-нибудь интересное, расскажи. — Джон выругал себя сразу после сказанного; «Я стал слишком ласков к нему. С этим ужасом нужно разобраться…» Парень хмыкнул, изобразил слабую усмешку и покачал головой, невидящим взглядом смотря перед собой.

— Я не чтобы скрывал, хотя… ну, в общем, думай, что скрывал — на другое это как-то и не похоже. Я обманул тебя, Джон… — Карие, пронзительно-отчаянные глаза уставились на него. «Господи, как будто человека убил — как сильно признаётся, хотя на деле всего лишь чего-то недосказал…» То, что для Чеса это может быть действительно так, Константин отмёл сразу: ну, не глупость ли?

— Ну, обмануть не убить, — так и ответил мужчина, усмехнувшись и только после заметив тяжкий взгляд Креймера. — Просто расскажи, вот и всё.

— Когда-то давно, когда я ещё только-только начинал ощущать неладное в мире, я был знаком с одним парнем по имени Тим. Тогда решил, что рассказать лучше из всех друзей стоит только ему; впрочем, я сделал это правильно — он понял меня без лишних слов и сказал, что сам заметил. И не только мы — ещё сотни людей кроме нас, которые уже давно объединились в группы и пытаются что-то донести до мира. Естественно, их планы были обречены на провал, но тогда мы с Тимом посчитали, что даже такая слабая сила, как они, являются единственной твёрдой опорой для нас. Тим был знаком с одним из той группы; до сих пор помню название — «Серебряный прорыв». Глупое, конечно, название, но почему-то врезалось в память. Но, чтобы войти в этот «прорыв», нужно было пройти специальное собеседование — якобы главари должны убедиться, что ты не подставной и не шпион. Плюс будут следить за тобой… короче, у столь слабоватой по организации группы были до ужаса пафосные и серьёзные требования. Но ладно, это показалось нам тогда не так страшно — мы решили сделать всё ради того, чтобы быть в теме. Проверку прошли удачно, так же, как и собеседование; и вот мы — члены этого сообщества. Там я пробыл ровно полгода… за эти полгода узнал многое, узнал то, о чём догадывался раньше смутно, и то, что тебе потом рассказал. В некоторых мыслях я был на верном пути, но… навряд ли бы развил их так, как те люди. В этом их упрекать не стоит — они умные, сообразительные, любознательные, пускай и частью беспечные. Да, именно, беспечные — несмотря на прошлые успехи, они так ничего и не добились за два года, кроме как нескольких крупных забастовок; власти не хотели их слушать — всё из-за недоговорённости внутри группы, из-за отсутствия т.н. дипломатов. Впрочем, в те самые времена, когда я был в их составе, их отношения с правительством стали только хуже, обострились до холодной, а может, уже и ни черта не холодной войны… В итоге у нас ввели такое правило: никоим образом не соприкасаться с парламентом, с политиками, не иметь оных в друзьях, разрешали даже нарушать некоторые новые, утверждённые ими законы. И тогда чёрт дёрнул меня пойти голосовать — как раз проходили выборы, ну ты должен помнить. Тогда я как-то не связал наше свежее правило со своими действиями; к слову говоря, был в «прорыве» у меня один недруг, постоянно конфликтовали и находились в ссорах. Он активно старался под меня подкопать, но я был чист, как лист бумаги; а тут представилась такая возможность, и он как почуял, где стоит взять след. Ну, в итоге отследил меня, сделал пару компрометирующих фото, даже, кажется, зашёл за мной и зафиксировал на камеру меня, заполняющего бланк. Короче, попал я тогда по самое основание, Джон… — Чес вздохнул, покачал головой и секунд десять помолчал, давая себе отдохнуть.

Они стали идти намного тише и прошли уже три дома. Все они больше напоминали древнеримские раскопки, чем город; Джон начинал считать, что и детсад явно не лучше. Креймер продолжил:

— Ну да, влип, впрочем, дальше рассказывать нечего: пошло только одно огромное унижение. Знаешь, как наказывали преступников? — Парень поднял исполненный горечью взгляд и усмехнулся как-то безнадёжно, даже тяжело. — Честное слово, лучше бы избили до потери сознания и отпустили с Богом. А так… нет, конечно, избивать-то избивали, причём чаще всего я был беспомощен до такой степени… меня держали в каком-то подобии карцера. Это было отвратительное место, до сих пор помню, как там воняло: кровью, потом, испарениями и… какой-то смертельной тоской. Мне даже стало казаться, что живым я уже оттуда точно не выберусь — прибьют одной левой. Такое издевательство — бесконечные побои, унижения и тому подобное — продолжалось долго: не берусь сказать, сколько именно. Меня обобрали до нитки, разнесли квартиру вообще подчистую, самого выбросили, как провинившуюся собаку, на улицу в самом бедственном состоянии.

Джон не знал, что говорить — он-то думал, всё куда легче и проще… Сердце ёкнуло и заныло тоской, сам он был готов врезать себе потому, что оказался в тот момент не рядом и не смог помочь. Горло ему сдавило, словно верёвкой, на душе повис огромный, тяжеленный камень; повелитель тьмы просто не мог поверить, что после своей и так нелёгкой жизни, состоящей из операций и больниц, Чес перенёс ещё и такое. Константин в тот момент ощутил себя так, будто это происходит во сне; с ним такое бывало часто, особенно на слишком эмоциональных моментах.

— Тима зачем-то тоже причислили к преступлению, он страдал также, только не вынес… ему попались чрезмерно сильные стражи «правопорядка». Избили до смерти, Джон… — голос совсем охрип, последнее сдавленно прошептал, — И опять мне повезло, Джон… только вот за что страдают невиновные?

— Они всегда страдают… ты тоже был им когда-то. — Мужчина, сглатывая, выдохнул и глянул на Чеса; душа была вывернута наизнанку, отравлена этим рассказом. Было ли жаль? Нет… пожалуй, нет, этого парень точно бы не вынес. Но Джону захотелось всеми силами поддержать его. Креймер на сказанное только промолчал — кажется, даже не услышал, а после договорил:

— А знаешь, что мне помогало справляться с болью моральной и физической? Что служило жизненным вдохновением, стимулом не сдохнуть и выйти оттуда несломленным? — Водитель пытливо заглянул в глаза и, не увидев нужного намёка, тихо, лихорадочно рассмеялся. — Ты, Джон, ты. Ты не знал, тебе было бы всё равно, и ты навряд ли это поймёшь, но ты был тем импульсом, что подталкивал меня к выживанию, даже когда казалось, что терпеть уже невозможно. Да, Джон… вот так. И я не знаю, почему именно ты. — Креймер нервно повёл плечом, судорожно улыбнулся и поднял руку в желании пригладить волосы — рука дрожала, поэтому он скорее растрепал их, чем пригладил. Удивление, вина, даже страх пронзили сердце Константина в тот момент; он теперь растерялся совсем, уже не зная, радоваться ему или страдать. С минуту они молчали, подходя уже к пятому по счёту дому. Мужчина даже не заинтересовался и не посмотрел на седьмой, который отсюда был уже виден; нет, было не до этого.

— Ты не смеёшься? — искренне и изумлённо спросил Креймер и, обогнав его, встал перед ним, заставив остановиться; глаза его сверкали безумным блеском, щёки загорелись нездоровым румянцем, губы задрожали.

— Нет-нет!.. — он помотал головой и подошёл ближе. — Ты серьёзно не смеёшься? Я не верю, Джон, где же смех… — опустил взгляд вниз и искривил губу в секундной усмешке. — Где? — вновь вскинул взгляд, даже схватил за ворот.

— Ты должен смеяться, Джон… — говорил, легко потрясая его. — Это же так глупо, так наивно, так убого!.. Убого, правда, что бывший водитель вспоминал тебя, а? Тогда, Джон, ты многого не знаешь… это ещё не самое убогое. — Чес захлебнулся словами, задрожал невероятно и повалился на его грудь, всё ещё держа его ворот в пальцах. Константин на автомате подхватил его, понимая, что воспоминания только усугубили и так не очень хорошее положение, расстроили его рассудок и привели к припадку. Креймер не был тяжёлым, мужчина аккуратно взвалил его себе на спину и, придерживая за руки, понёс. Остался мрачный осадок от всей этой сцены вообще, а не только от рассказа.

И вот, спрашивается, что ему делать с потерявшим сознание Чесом, без еды, воды, нужных лекарств и на полпути от конечной цели? То ли идти, то ли тормознуть и попытаться найти хоть каких-нибудь людей, что смогут помочь… или поискать в квартирах — благо, что мародёрство ещё не стало популярным. Джон вздохнул, но принял окончательное решение: дойти до детсада.

========== Глава 12. В поисках Дженни. ==========

В тревоге всегда есть частичка надежды, что всё обойдётся. В безысходности же нет ничего, кроме самой безысходности.

«Городской тариф» Александра Маринина ©.

Здание детсада оказалось не в таком плачевном состоянии, в каком его себе представлял Джон: на него лишь слегка обрушился соседний дом, а в остальном эти стены держались, хотя и многое осыпалось, обвалилось. Камнями были завалены все комнаты, а прорубить потолок соседнее здание смогло лишь в спальне; Константин всё это сумел определить, войдя лишь в прихожую: оттуда всегда были видны все комнаты. Единственное, что порадовало сегодня несказанно, так это отсутствие здесь трупов, что означало одно: детей, конечно же, спасли, по крайней мере, отвезли в целости и сохранности. Джон прошёл в главную комнату и там, рядом со стеной, привалил Чеса, а сам пошёл обследовать комнаты на предмет хоть какого-нибудь объявления. По идее, оно должно было быть. Хотя в возникнувшей ситуации редкий родитель сунется наружу, да ещё и в такую даль; нет-нет, повелитель тьмы вовсе себя не хвалил, но искренне удивлялся тому, что ни одного человека он не встретил ни по пути, ни здесь.