На осколках цивилизации
Шрифт:
— Если так и дальше пойдёт, твоё здоровье скатится в ничто. Но нужных лекарств так и нет… да и денег маловато… — Константин начинал ощущать глухую тоску, какую ощущаешь, когда нет возможности помочь тому, кто слишком дорог.
— Не беспокойся. Пока я в состоянии двигаться и говорить, нет повода для волнений, — Чес пригладил волосы и болезненно усмехнулся.
— Не беспокоиться! — Джон тяжко вздохнул, согнулся так, что положил голову на колени, и немного так посидел. Потом резко вскинул голову и посмотрел на него.
— Думал ли ты когда-нибудь, что Джон Константин ради тебя будет так переживать? — Креймер улыбался, но не отвечал.
— Пожалуй, я приготовлю нам что-нибудь поесть, а потом схожу ещё раз. Ты пока полежи, если хочешь. А потом умывайся —
Через десять минут были готовы бутерброды, но Чес, минуту решивший полежать, таки заснул, и Джон не хотел его будить — здоровье того было шатким. Он тихо переоделся в одежду рабочего — всё-таки сегодня был не выходной — и сел было поесть, но смог впихнуть в себя только один бутерброд. Жаль, нельзя было развести костёр и согреть чаю — это оказалось бы слишком смелым после вчерашнего. После скудного завтрака Джон не знал, чем себя занять: стоит ли ходить в мэрию ещё раз? В итоге он без дела просидел ещё часа два, пока Креймер не проснулся, ровно до семи. Во всё это время его мучили разные мысли, но никакого мало-мальски адекватного вывода он так сделать и не смог.
Когда проснулся Чес, стало куда лучше; без него всегда грызло какое-то отвратительное чувство одиночества, которое в прошлом так любил Джон. Парень сказал, что чувствует себя более-менее хорошо, немного поел; тогда было принято решение снова посетить мэрию, так как к семи часам она уже должна работать. Джон хотел сходить один, но даже при всём желании не смог бы отговорить Креймера — тот ни в какую не хотел оставаться.
В конце концов Джон, взяв зачем-то большую часть их сбережений (то глупое и беспричинное действие подсказала сделать интуиция и паранойя вместе с ней), вышел вместе с Чесом на улицу. После дождя стало совсем прохладно, поэтому им пришлось вернуться и взять верхнюю одежду. Как только они вышли, им в ноздри резко ударил кисловатый запах дыма; было слышно, как недалеко что-то гулко трещало. Джон и Чес переглянулись, потом почти бегом двинулись вверх по дорожке, заметив, что оттуда валит целый столп почти чёрного дыма.
Где-то в метрах ста от их дома горел чей-то сарай, только во много раз больше их. Вокруг собралась целая толпа, которая гудела, кричала, пыталась тащить вёдра воды, но пламя с каждой минутой поглощало всё больше и силилось переброситься на соседние дома. Конечно, строение было уже не спасти — всё сплошь дерево, но люди пытались хотя бы потушить огонь. Когда они подошли ближе, в нос ударил ещё один неприятный, но явный запах — запах жареного мяса… Кажется, дом горел вместе с людьми…
Джон и Чес остановились, не в силах продолжить путь; высокое зарево совсем смутило их и так расшатанные нервы. Такой же зевака, как и они, на вопрос, что здесь случилось, вполне спокойно ответил: «Дом просто поджёг кто-то. Ещё неизвестно кто. Полиция будет только расследовать это…» То не внушило уверенности — лучше б сказали, что дом сгорел по неосторожности. Такие мелочи могут начинать складываться в какую-то общую картину, порой ложную, особенно на такой помутившийся рассудок, как Джона. Ему тут же стало казаться, что это работа не иначе как сектантов… или мародёров, что, в общем-то, было не лучше.
Они ни разу не переговорили за это время, только обменялись взглядами, но уже всё поняли. Чес хотел сказать, что понимает, о чём думает Джон; Джон же явно думал о их проблеме. Они, стараясь не мешать бегающим людям с вёдрами воды, аккуратно прошли по противоположной стороне улицы рядом с домом и двинулись дальше.
Когда они добрались до мэрии, на вахте и в отделе полиции вновь было пусто. Зато одна дверь, ведущая в бюро регистрации, оказалась открыта. Там сидела женщина, которая и сказала им, что на данный момент весь отдел полиции брошен на розыск виновных в пожаре; подозревают, что это либо мародёры, либо «эти полоумные», как выразилась дамочка. Джон вкратце рассказал ей их историю,
на что она, посочувствовав, ответила, что им придётся теперь только дожидаться, когда кто-нибудь придёт.— Дела не очень… — когда они отошли, проговорил Джон. Чес кивнул и уселся на ближайшую скамейку.
— Тогда я буду ждать здесь. А тебе ведь на работу нужно…
— Да, — Джон выдохнул и прокашлялся. — Если что, приходи ко мне. Просто скажи, что идёшь ко мне, и тебя пропустят; я к тебе подойду.
И Джон, посмотрев на него понимающе, мелко улыбнулся, развернувшись на выход. Знал ли он, что в этот день работа в прямом смысле не удастся?
========== Глава 23. Гниение изнутри. ==========
На входе ему поставили штампик, и он стал спускаться в шахты. Теперь он следовал в средний вход, так как теперь с уверенностью носил звание «строителя подземных сооружений». Это было, наверное, его единственным достижением за все эти две с половиной недели. Конечно, теперь он занимался отнюдь не тасканием мусора и укреплением балок, а конкретно работал: иногда сверлил, иногда долбил молотком, сам ставил балки, копал, копал и ещё раз копал. Все эти умения пришли как-то со временем, без промедления — крышки были нужны.
Конечно, последствия такой усердной и сложной работы были весьма ярки: постоянная усталость, боль в спине и мышцах, усилившийся благодаря частым перекурам кашель. Но Джон уже не обращал внимания на своё здоровье…
Обычно с утра было не до разговоров — все были ещё сонные и приходили в себя только к обеду. Но сегодня уже на разветвлении на три хода слышался гомон, причём гомон из как раз таки среднего хода, куда и направлялся Джон. Это показалось ему удивительным.
Когда он подошёл к самой площадке, на ней толпилась вся их бригада; точнее, почти вся — человек пять где-то не пришло. Они все сидели кто на чём посреди их рабочего места и о чём-то шумно переговаривались. Бригадира (который теперь у Джона был другим и явно не подходил на эту роль) нигде не было видно, даже в его кабинете, где дверь оказалась наглухо заперта. Не успел он понять хоть что-нибудь, как к нему подскочил один знакомый рабочий и тут же затараторил:
— Эй, Джон, присоединяйся к нашей забастовке! Сегодня будет великий день…
— И против чего вы бастуете? — в удивлении изогнув бровь, спросил он.
— Как? Ты не в курсе? — в свою очередь изумился говорящий с ним, и в его маленьких глазах загорелся хитрый огонёк. — Мы бастуем против бессмысленности строительных работ. Разве ты ничего не замечал? То место, где нам приказал копать бригадир, совсем непригодно для этого; знаешь ли ты, что там проходит подземный ключ? Причём он достаточно широк. Представляешь, что будет с нами со всеми?.. Нас смоет, как жалких насекомых.
— Это точно? — с недоверием спросил Джон; между тем, кроме него, на рабочее место пришло ещё человека три. Их также встретили их друзья или знакомые и стали рассказывать о происходящем.
— Это точно. Вчера, когда мы немного прокопали в ту сторону, почва пошла сырая. Мы отыскали кое-какую информацию, что где-то в том месте как раз и должен пролегать подземный ключ, к которому хотели пробурить скважину, но так и не сделали этого. Значит, копать там бессмысленно и опасно.
— А вы говорили об этом бригадиру?
— В том-то и проблема, что говорили! Никто: ни он, ни другие бригадиры не хотят нас слушать. Они считают, что это выдумки. Теперь мы решили не молчать, а говорить. Правда… — он понизил голос и подошёл ближе, — правда, по честному говоря, некоторые наши лидеры то ли книжек каких перечитали, то ли как-то в жизни разочаровались… но суть в том, что говорят они какой-то пессимистичный бред. По типу того, что не только копать бесполезно, но и вообще работать, когда вокруг такой бедлам творится. Ты же наверное слышал, как недавно бомбили Лос-Анджелес опять? И одна бомба, видимо, нечаянно упала в южную часть нашей деревеньки. Там конкретно всё раскрошило. У одного из наших там жила целая спасшаяся семья… все погибли без остатка. А заразить унынием, сам понимаешь, дело нехитрое. Вот многие и подались…