На осколках цивилизации

— О, это мелочи! — Креймер рассмеялся звонко, словно Джон не понимал глупейших истин. — Мы бы придумали. А может, это случилось бы нескоро…

— И что, мы так всю жизнь бы жили, ничего не делая?

— Почему же? Ты бы работал, я — тоже. На первых порах нам бы такое казалось слишком обывательским, но… сейчас мы бы не прочь зажить такой жизнью, верно?

— Верно… — Джон задумался: Чес был до боли прав. Странно, как изменчивы желания и представление о комфорте. Раньше казалось идеальной жизнью всё время куда-то спешить, бежать, спасаться, стрелять, на полной скорости нестись по широким дорогам, внедряться в неизвестное с головой, точно не зная, выйдут ли они с ней обратно; а теперь что? Теперь бы место побезопаснее, еды вдоволь, поменьше людей — и плохих, и хороших, и собеседника такого, чтоб просто и по-человечески понимал. Был ли он доволен подобной жизнью раньше? Нет. А ведь она почти была.

— Жаль только, что теперь мы навряд ли дождёмся такой жизни… — с горькой ухмылкой проговорил Чес. Джон выпрямился, нехотя вытащил свою руку из его тёплой ладони и потрепал его по мягким волосам.

— Почему же? Нужно переждать эти переломные моменты, вот и всё.

— Ты бы хотел продолжить быть экзорцистом, если бы силы вернулись к тебе? — вдруг перебил его парень и буквально впился в него глазами. Джон усмехнулся.

— Силы так просто не возвращаются, дурачок. Я бы чувствовал или знал причину в таком случае. Здесь нечто большее. Как будто их вообще не было. И это плохо.

— Ты прав… помнишь, мы что-то читали подобное на той странной бумажке.

Джон подошёл к столику, где лежали пластиковые боксы с едой, и открыл один.

— Ладно, хорош говорить о всяком. Тебе нужно подкрепиться.

***

После ужина они ещё говорили о чём-то неважном; Джону тогда это всё напомнило тихий уютный вечер в компании близкого человека. Он сам не помнил, как давно испытывал это и точно ли то, что он испытывал, было верным. Что и скрывать: ему нравился Чес как собеседник; вероятно, Кейт не была такой. Да и сейчас трудно сказать, какой именно она была. Чем больше проходило дней, тем сильнее прошлое становилось лишь лёгким призраком, явившемся ему во сне и не более. Банально говорить, что тот период был спячкой, но больше назвать никак нельзя — он и правда спал, спал, как огромный медведь в своей тёплой берлоге и ни о чём не думал. Проблемы, как и жизнь, проходили мимо, а он всё спал… Он бы и мог сам очнуться, если б вокруг не стояла вечная зима. Разбудил его только пучок света, пробившийся сквозь ветви его жилища и резанувший по глазам; это был Креймер. Было не очень приятно выходить из тепла в эту вечную зиму, но он тогда ещё не представлял, что ожидало тех, кто поленился…

Впрочем, все эти мысли — только вода, раз из раза разбавляющая его жизнь. Раз из раза они становились всё предсказуемее и оттого отвратительнее… Они не несли смысловой нагрузки, скорее — смысловое расслабление.

Перед самым выходом Джону почему-то вспомнились слова Чеса об их альтернативном обывательском развитии жизней. Креймер в это время надевал свою серую куртку, сильно поношенную на локтях и спине. Константин перехватил его взгляд и почти прошептал:

— Знаешь, это была бы и правда хорошая идея, — он посмотрел на парня многозначительно и исподлобья, хмыкнув при этом. — Я бы не прочь провести с тобой, с таким тобой, какой ты есть, остаток жизни, который мне подарил Ад. И мне было бы всё равно, каким оказался бы этот остаток: бурным и смертельным или спокойным и заурядным. Я понял: мне было с тобой хорошо всегда, когда я не загонял себя в глупые рамки. Ты и сам понимаешь… — Чес медленно застёгивал молнию, не спуская с него внимательного и слегка удивлённого взгляда. Да и правда: нечасто услышишь от Джона Константина такие признания. Джон Константин и сам… и сам себе уже не удивлялся и искренно не понимал, почему ещё удивлялся бывший водитель.

— Ты удивительный человек… — это было настолько тихо, что Джон и сам не расслышал, что сказал. Наверное, Чес тоже, но он имел преимущество: он слышал голос его души, которая наверняка хотела сказать не только эти совсем обычные слова. Чес улыбнулся, выдохнул, опустил голову и, покачивая ею, тихо рассмеялся. Потом сделал несколько смелых шагов к нему и оказался на уже давно позволительно близком расстоянии к нему.

— О Джон!.. — воскликнул, поднял свои вмиг засиявшие смехом глаза. — Мне кажется, я счастлив. Несмотря ни на что. Просто потому, что нашёл тебя…

— Ты слишком легкомысленно называешь меня причиной твоего счастья. Тут как раз таки наоборот… ты просто привык ко мне. Думаю, тебе будет достаточно вспомнить некоторые моменты из прошлого, да даже далеко не надо заглядывать: когда мы с тобой спасались в первые дни, помнишь? Помнишь, сколько непроницаемых стен ты встречал на своём пути ко мне?..

— Если бы это было в новинку… — Чес по-простому усмехнулся, пожав плечами. — А ты и сам знаешь, что я к тебе такому осознанно иду. К тому же, в последнее время ты стал более…

— Более каким? — не вытерпел Джон и ощутил в себе лёгкое напряжение; а, это прошлое упрямство и нежелание становиться другим! Рукав его пальто сжали пальцы; казалось, Чес хотел потянуть его на себя.

— Более гуманным, что ли…

— Ненавижу это слово!

— Тогда менее жестоким…

— От этого не легче, — Джон скривил лицо в гримасе недовольства. Более гуманный и менее жестокий? Это точно он, Джон Константин? Чес вновь рассмеялся и теперь сильнее потянул его к себе так, что почти дышал ему в лицо.

— Как видишь, это обоюдно нелёгкий путь. Ты считаешь, что это слишком запутанно, но на самом деле это до ужаса банально, — опять вокруг всё замерло, опять в этом погибающем мире остались только они вдвоём; опять Джон слышал своё усиленное сердцебиение, неожиданно ставшее громким, опять хотелось сказать что-то важное этому человеку, всегда улыбающемуся ему. Между ними было не больше пяти сантиметров, но, удивительно, Джон ощущал, как медленно погружался в эти вечно тревожные и светлые думы через полуприкрытые глаза с застывшим выражением доверия в его сторону. Он желал потонуть, полностью погрузившись в атмосферу уюта и ещё чего-то тревожного этого человека; Джон уже не контролировал, что делал, правильно ли это… Он взял за руку Чеса, почувствовал его тёплые пальцы, его горячее дыхание у себя на щеке, видел его приоткрытые губы и похожее желание чем-то поделиться.

Они выглядели глупо, они выглядели странно, они вели себя неподобающе для мужчин, но… но кого это могло теперь интересовать? Разве их уже перестроившуюся совесть? Или совсем отключающийся разум в такие моменты?

— Знаешь, Джон… — голос дрогнул, пальцы второй руки остановились на воротнике пальто и несильно сжали. — Кажется, я что-то всё время хочу тебе сказать… — уже шептал, опустив взгляд. — Но не могу. Что это? Что это за слова?

— Если слова не идут, значит, ещё не настало их время… — как бы сказав нечто умное за весь сегодняшний день, Джон опомнился, отрезвел от опьяняющего тумана, что нагнал на него парень, и сделал пару шагов назад. Сейчас его не то чтобы стесняло, но беспокоило такое «всё-дозволение» между ними. Прав был Чес, спрашивая, что это. Это не было похоже на снос крыши или подобные бурные эмоции; это было похоже на сладкий дурман, что кружил голову, убаюкивал, подталкивал ближе к этому человеку и говорил: «Забудь на время, кто ты есть. И позволь делать то, что говорю я». Странно, как в этом парне было много уюта: тёплые ладони, которые хотелось сжать, а если они оказывались холодными, то хотелось согреть; мягкие, пахнущие дёгтем (потому что другого мыла не было) волосы, однако запах не казался дурным — он смешивался с собственным запахом Чеса и создавал нечто среднее между ароматом табака и сладким привкусом жевательных конфет с фруктовой начинкой; глаза, которым больше не находилось описания и которые были готовы впитать в себя всю боль, все разочарования, все радости и эмоции; наконец, душа — источник всегда светлых слов, отчаянно преданных мыслей и небесно-чистых улыбок; в неё можно было без проблем опустить все свои сомнения и вытащить всегда радость. Этот неиссякаемый источник был не иссякаем только для него.

Креймер стоял, полузагадочно на него посматривая. Он явно догадывался обо всём. Но также ничего не понимал.

— Эх, Джон… если мы ещё не погибли до конца, то погибнем в скором времени, когда поймём это нечто. Если уже не поняли… — он усмехнулся и принялся отодвигать было ширму, как его остановил Джон.

— Разве найдётся разговор похуже того, что между нами был тогда? Неужели существует такая тема? — Креймер горестно и насмешливо посмотрел на него; в тот момент он казался мудрецом, живущим уже тысячу лет и знающим всё.

— Найдётся, поверь мне… и ты, если поймёшь это, захочешь перестать быть собой. А может, и попросту сдохнуть. Это будет выше тебя… или ниже тебя. Твоего достоинства. Но от этого будет не убежать, — он тускло усмехнулся. — Впрочем, мы уже опаздываем. Пойдём. Иначе я могу наговорить много глупостей. А это, ты знаешь, у меня получается очень хорошо.

Это было слишком непонятно и таинственно. Вероятно, для этих мучений ещё настанет время. Время своё, никак не ожидаемое. Или уже ожидаемое? Впрочем, даже если предчувствовать боль, как известно, менее больнее не становится. Куда более логичный вопрос «почему?» и такой же логичный ответ «потому что удар судьбы не зависит от степени ожидаемости, а зависит только от коэффициента всего плохого». Простая математика, увы: что-то от чего-то зависит. Это казалось почти невозможным в мыслях, а сейчас Джону хотелось только смеяться над надвигающейся проблемой. Есть ли те, которые будут страшнее пережитых ими? Уже навряд ли.