На осколках цивилизации

Хорошо, что для таких запущенных случаев, когда неприятные мысли начинают полностью поглощать сознание, у него был Чес. Парнишка вдруг усмехнулся (почему-то усмешка показалась громкой даже сквозь шум воды), покачал головой, опустил взгляд в размякшую землю; Джон обратил на него внимание — это значило, что тот хотел поделиться чем-то.

— Знаешь, кого я сегодня видел? — не дожидаясь ответа, Чес договорил: — Молл. Она наконец вернулась.

— Что же с ней? — Джон ощутил, что всё-таки волновался за эту женщину. Тут его напарник нахмурился и тяжко вздохнул.

— Вести не очень приятные, Джон… она просила не распространять особо… — он исподлобья глянул на него и наконец ответил: — Если не считать многочисленных ран и ушибов, то… ей оторвало правую ступню. То ли снарядом, то ли ещё чем — не знаю, я не смог спросить. Ей очень не хочется беспокоить отца, потому она и притворяется, сквозь боль, что может ходить также, а на самом деле на том месте приделан какой-то деревянный огрызок. Ещё ей показалось, что началась гангрена — нога на том месте слегка посинела… Она говорит, что всё тело очень болит…

— Она сейчас на месте? — Джон не мог сказать, что волновался за неё (ведь волноваться, де-факто, было уже не о чем). Но ему стало неприятно и жутко холодно — так получается, когда наконец узнаёшь шокирующую правду.

— Не думаю, что сейчас стоит идти к ней… вылазка, на которую они ходили, сам понимаешь, оказалась самой сложной. Молл не смогла этого сказать, а я узнал случайно, что из той группы выжило три человека из пятнадцати. Поэтому…

— Почему-то я думал, что это не закончится ничем хорошим… — Джон бессильно откинулся, прижавшись спиной к стене.

— Мы придём к ней сегодня вечером или лучше завтра… — Чес на секунду коснулся его руки своей холодной, сжал её и отпустил. Джон, не смотря на него, кивнул. Отчего-то он не хотел думать о завтра.

***

— Я вот тут думал недавно о кое-чём… — начал спустя десятиминутного молчания Креймер; его плечи слегка напряглись, а губы были приоткрыты — верный признак некоего волнения.

— Я думал о людях… — продолжил он, — которые погибли в первые дни этого ужаса или чуть позже или даже недавно от ран, голода, моральной усталости… Большая часть из них встретила смерть внезапно, быстро, совсем не готовясь к ней, в отличие от тех, кто умирал долго. Как если бы сейчас на нас упал снаряд и разорвал нас в клочья! И я подумал, что эти люди… — вздохнул, сжал в пальцах край скамьи, — эти люди совсем несчастны по своей сути. Нет, пожалуйста, только не смейся и не перебивай! — Чес вдруг повернулся к нему и затараторил, хотя Джон даже не думал смеяться или перебивать — наверное, привычка бывшего напарника. — Они, конечно, несчастны априори, потому что умерли, но… несчастны из них вдвойне те, которые так и не воплотили свои желания в реальность. Но это, конечно, отвратительные мысли потому, что они банальны и у каждого они то и дело возникали… Я подумал о себе.

— И понял, что был бы таким же несчастным, если б погиб?

— Отнюдь, — его глаза засветились теплом, а губы лишь едва выразили улыбку. — Я с облегчением осознал, что… нет, не был бы тем несчастным.

Джон не понял, чем это кольнуло в сердце: то ли лёгкой обидой, то ли болезнью сосудов. Если первое, то что было причиной, если второе, то отчего так неожиданно? Он не решился поддержать разговор, хотя видел, что Чес ждал ответа и подобных откровений. Он не мог знать наверняка таких подробностей о себе и явно не желал думать, был бы счастлив, если б умер. Слишком скучные для него мысли.

========== Глава 24. «Следующая остановка — дно вашей жизни». ==========

— По-моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением. Песочные замки, карточные домики — с этого и начинают.

«Книжный вор» Маркус Зусак ©.

Последующие часа четыре Джон провёл в полном безделье, как считал сам: пару раз ходил в полицию, где ему говорили неизменное «без новостей, они ещё разбираются», заглядывал в мэрию и спрашивал о Молл, которую положили в больницу, а потом обходными путями раза три доходил до их сарая, правда, смотрел на него издалека — там ничего нового не было, только лишь какое-то тряпьё, похожее на флаги, появились на соседних домах. Джона это взволновало слегка; взволновать по-крупному его могло только нечто стоящее.

Вообще, он пытался недолго оставаться рядом с Креймером — только отобедал вместе с ним и выпил по чаю, а в остальное время шатался по размокшим ужасным дорогам среди серых домишек и пытался уловить любой шум. Джон понимал, что после недавнего разговора Чеса потянет пооткровенничать и дальше; уж этого, понятное дело, Константин вытерпеть не мог. Впрочем, он сам знал, что рано или поздно парнишка таки скажет всё, что у него сейчас готово вырваться. Он избегал этого потому, что всего лишь навсего не желал откапывать в себе подобное и делиться этим; а он бы точно начал это делать, ведь жутко, слишком неправдоподобно для себя доверял Чесу. Но не хотел после их переломного разговора доставать ещё что-то из клоаки своей души. Всё, что угодно, только не это — оно извело его морально до самого конца. А где взяться силам?

Со стороны Чеса такое частое убегание по смутным причинам могло показаться обидным, но парень молчал, хотя его глаза раз из раза делались всё тусклее и тусклее. Джону хотелось верить, что тот понимал причину происходящего… ведь всё же он, прохвост этакий, знал! Значит, и это должен знать…

Ужасное безделье и неизвестность продлились до семи часов; уже начинало темнеть, хотя Джон не помнил, чтобы здесь или в Лос-Анджелесе когда-нибудь в декабре солнце заходило так рано. Стало ощутимо прохладно; вообще, близость к морю давала о себе знать, особенно когда происходили стремительные изменения в погоде — порой градусник показывал до пяти градусов со знаком плюс, благо. Ночью без обогрева было сложно заснуть.

В конце концов невероятными усилиями удалось загнать Чеса в дом; там-то он и заснул крепким сном — видно, слишком намотался и устал. Джон же в очередной раз возвращался ни с чем и, когда проходил мимо поста бронирования, вдруг увидал, что тот человек, которому он сегодня платил (долговязый парень-переросток лет двадцати), кажется, звал его. Чисто ради интереса Джон решил подойти к нему.

— Простите меня, конечно, но меня попросили оповестить всех жильцов о том, что сегодня в девять будет собрание, на котором выступит кто-то из мэрии и пояснит ситуацию. Подходить нужно к маленькой площади, она находится в метрах ста отсюда, если идти вперёд по улице. Дальше направо вы увидите забегаловку «Яблоко» с красной вывеской и через него пройдёте на ту самую площадь.

— Хорошо, — Джон направился к их кроватям, огороженным ширмой, и про себя думал: «О, это очень хорошо! Наконец-таки они всё пояснят и не надо будет ходить в неизвестности туда-сюда…»

Он наконец подошёл к ширме и отодвинул её створку. Слева на сероватой кровати спал, повернувшись на бок и слегка прижав к себе ноги, Чес; в полумгле комнаты его волосы казались почти чёрными, а кожа — даже смуглой. Он улыбался чему-то во сне; непроизвольно улыбнулся и Джон: и ему становилось хорошо хотя бы от этого умиротворённого вида. Он постарался не шуметь, когда прикрывал ширму, и присел на свою кровать; когда кто-то слишком громко входил или что-то ронял, Джон ругался про себя — ему казался, как и многим сидящим перед спящими людьми, любой мало мальский шум невероятным громом.

Времени до девяти было меньше двух часов. Джон решил остаться и никуда уже не ходить, а просто сидеть и думать о чём-нибудь. Несмотря на то, что ему месяц назад показалось бы такое время слишком долгим для безделья, сейчас он мог беспрепятственно сидеть и ничем не заниматься — нынче и часы текли по-другому, и мысли были заняты другим…

И трудно сказать, чем именно: он вспоминал обо всём. Кажется, недавно с ним было такое, когда в голову вдруг стали приходить разные моменты из прошлого — печальные, очень печальные и немного светлые. Почему-то с каждым типом этих мыслей был связан Чес, только со светлым и очень печальным — Дженни, а с просто печальными — Кейт… Джон часто вспоминал о ней, но так и не смог дать адекватную оценку прошлому; он ведь даже не определился с отношением к ней — вот что было неприятно! До сих пор среди всех остальных людей, с которыми он взаимодействовал в своей новой жизни, только она так и осталась серым безликим персонажем, маячившем где-то на горизонте. И эти почти три года, проведённые с ней, слишком быстро обратились в пустоту, что Джон не успел выхватить что-нибудь хорошее из тех воспоминаний. Он был рад, что до сего момента так и не встретил её — хотя и грешно так думать…