На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Александр замолчал, и пауза затянулась, сопровождаемая лишь странным шорохом. Заинтригованная этим, Лиза не могла не отнять ладоней от лица и едва сумела сдержать изумление и восторг, когда увидела, что он опустился перед ней на колени. Но и при этой унизительной, должно быть, для его характера позе он сумел остаться хозяином положения. Сначала положил руки ей на талию, удерживая на месте, а после захватил в плен ее ладони, не позволяя снова спрятаться от него.
— Ведь именно так должно предлагать руку, верно? — с легкой усмешкой проговорил Александр, глядя в ее удивленные заплаканные глаза. В его взгляде светилась знакомая ей нежность, и последние бастионы Лизы рухнули с оглушительным треском. — Видите, как быстро вы сумели меня поставить на колени? Вы меня меняете. Вы перевернули мою жизнь. Каждый день я узнаю вас заново, ведь за считанные минуты вы способны превратиться
— Вы не понимаете… — Лиза пыталась удержаться от того ответа, что так и норовил сорваться с губ. Но Александр уже видел ее слабость и стал медленно подниматься с колен, а потом обхватил руками ее лицо, беря его в плен. — Ничего благостного не будет в этом союзе… только худое…
— Я все решу, — твердо сказал он, глядя в ее глаза. — Вот увидишь, я смогу. Скажи мне только «да»… скажи от сердца, как вчера ночью… скажи, что ты будешь моей женой.
Лиза хотела возразить, она действительно хотела остаться твердой в своем решении отказать ему, и будь что будет. Лишь бы удержать его от первых шагов в сторону пропасти, куда она неминуемо поведет его, едва примет предложение. Но Александр, заглушая Лизин протест, стал медленно сцеловывать слезинки с ее лица, будто стирал один за другим все следы ее горя, а из головы — все мысли о предстоящем будущем. А потом он добрался и до ее губ, где замер на мгновение, едва касаясь своими губами.
— Скажи же!
Разве могла она ответить иное? Когда его глаза, чарующие своим светом, были сейчас так близко. Когда в голове не осталось ни одной мысли, кроме осознания, что он рядом, что он обнимает ее. И что он хочет, чтобы так было всегда.
Но Александр не стал дожидаться, пока Лиза решится, а принялся целовать так, чтобы последние возражения ее рассудка сгорели в обжигающей страсти его поцелуев. И когда в очередной раз он прошептал прямо ей губы: «Скажи!», Лиза покорно ответила «да», ощущая в душе невероятный восторг при виде его просиявшего в тот же миг лица и счастливого смеха, которым он встретил ее согласие.
«Не думать. Только не думать о том, что будет после», — мысленно убеждала себя Лиза, когда Александр снова поцеловал ее, страстно и глубоко, будто запечатывая данное ему слово, и закрыла глаза, когда он легко приподнял ее над полом и закружил.
Она держалась за его плечи, переплетая пальцы, чтобы сделать их объятие еще крепче. Вдыхала запах его кожи и волос. Чувствовала виском, как бьется жилка на его шее. И мечтала о том, чтобы этот момент длился вечно. Крепость его тела. Сила рук, круживших ее. Запах кожи. И легкий дурман, будто от вина.
А думать о том, что рано или поздно на смену опьянению всегда приходит горькое похмелье, Лиза не желала.
«После… Я буду думать обо всем после…»
Глава 20
Кольцо было тяжелым. Ободок из золота венчался крупным камнем небесно-голубого цвета в обрамлении мелких жемчужин. Несмотря на свою строгую красоту, фамильное обручальное кольцо Дмитриевских скорее тяготило Лизу. Быть может, из-за размера камня или потому что служило ей явным напоминанием о паутине лжи и о той пропасти, к которой она с каждым днем все ближе подталкивала Александра. Камень был изумительно красив. Даже сейчас, спустя столько дней, минувших с момента предложения, от его вида у Лизы захватывало дух.
— Вы носите на руке целое состояние, meine M"adchen, — поцокала языком Софья Петровна лишь только они остались наедине в собственных покоях. — Сибирский алмаз[196]! Говорят, они столь редки, а их цена непомерно высока… А ведь есть еще и la parure[197] с тем же камнем! И все это будет вашим! Вашим!
Но Лизу вовсе не волновала стоимость перстня или других драгоценностей, что перейдут ей после свадьбы. Она до сих пор ощущала тепло губ Александра на своих пальцах, которые он еще долго целовал, надев на один из них кольцо с топазом. И словно наяву она видела его взгляд, когда он взглянул после в ее глаза. Только это и волновало Лизу с недавних пор. А еще один-единственный вопрос, на который она не знала ответа.
Всякий
раз, когда Лиза оставалась наедине со своими мыслями, разум убеждал ее разорвать пелену безумия этой fiancailles[198]. Но стоило ей оказаться подле Александра, увидеть его взгляд, почувствовать его нежность, жар его поцелуев…Лиза не сдержала счастливой улыбки, вспоминая эти горячие и настойчивые касания губ и языка, от которых она совершенно теряла волю. Разумеется, следуя строгим правилам, жениха и невесту не оставляли наедине. Мадам Вдовина согласилась, что Александру и Лизе позволительно видеться чаще обычного при условии, что Пульхерия Александровна не спустит с них глаз. Но dame patronesse нерадиво блюла нравственность этих свиданий, неизменно засыпая после рюмки-другой вишневой настойки, о которой не забывал распорядиться заботливый племянник. И тогда Лиза поддавалась безумию, которое снова и снова влекло ее в объятия Дмитриевского, пробуждая в ней неутолимую жажду прикосновений его рук и губ. И пусть они были мимолетны, но их глубина и страсть так горячили кровь. Хотелось раствориться в них полностью… хотелось забыться и забыть.
И Лиза действительно забывала обо всем, когда Александр страстно целовал ее, прижимая к себе. И о лакеях, что могут невольно увидеть их в полуоткрытые двери, и о мирно дремлющей неподалеку Пульхерии Александровне. Она буквально задыхалась от переполнявших ее чувств, когда могла так смело проводить пальцем по скуле и далее вниз по щеке к высокому вороту рубашки, подвязанному шелковым галстуком. Или когда ласкала мягкие волосы, наслаждаясь теми ощущениями, что возникали при этом в кончиках пальцев и где-то внутри ее тела.
В эти моменты реальность отступала прочь, оставляя Лизу в чудесном мороке. И ей казалось, что счастье, от которого так сладко кружилась голова, будет вечным. Как и эта нежность в темных глазах мужчины. И огонь, в котором она, не обжигаясь, горела однажды ночью.
О, этот огонь! Это неукротимое по силе желание, которое Лиза читала в глазах Александра, когда их поцелуи становились все глубже, а объятия все крепче. Сознание собственной власти над ним в эти минуты действовало на Лизу крепче любого хмеля. И тогда она уже сама теснее прижималась к нему, удивляясь тому, что его напор и сила его рук больше ее не пугают. Любовь, проснувшаяся в сердце, совсем заполонила ее, заставила позабыть обо всем и вновь слепо довериться мужчине. И видит бог, в этот раз ей отчего-то не было страшно. И не было ни малейшей толики сомнений, когда она уступала воле Дмитриевского, когда подарила ему собственное сердце. И уже не было страха, когда шептала ему в ухо, едва касаясь того губами:
— Я люблю тебя… я безумно тебя люблю… ты стал всем светом для меня… целым светом…
И Александр, глядя в ее сияющие глаза, обнимал ее тогда еще крепче и целовал, не давая ей больше произнести ни слова. Губы от тех страстных поцелуев предательски распухали, выдавая позднее мадам их очередное своеволие и нарушение приличий.
Пытаясь хотя бы на мгновение забыть об Александре, Лиза распахнула книгу, которую, задумавшись, уже долгое время бесцельно держала в руках. В тишине библиотеки солнце ласково грело кожу ее лица через оконное стекло, играя бликами на камне обручального кольца и отражаясь в каплях, падавших с крыши. Голубое небо под стать топазу было удивительно чистым и светлым. Даже через стекло Лиза различала тонкие трели первых птиц, которые приветствовали весну, смело ступившую в Заозерное. Снег медленно таял, убегал с полей под темноту лесных деревьев и превращался в грязно-коричневую жижу на дорогах. А потому имение нынче было словно отрезано от всего мира, сохраняя мир и покой, воцарившиеся в нем. Весна, приведя с собой распутицу, будто благоволила к Лизе, позволяя ей дольше притворяться даже наедине с собой, и не думать о том, что принесет будущее, когда на Красную горку она выйдет из церкви Заозерного супругой графа Дмитриевского.
А еще Лизе было страшно взглянуть в другие мужские глаза. Ей казалось, что на ее лице без особого труда можно было прочесть, как счастлива она сейчас и как сильно любит. И оттого становилось не по себе всякий раз, когда вспоминала она прежнюю влюбленную Лизу и прежние свои чувства, которые нынче казались совсем иными. То, что поселилось в ее душе теперь, было намного глубже, Лиза знала это. Теперь едва ли обойдется царапиной, зажившей спустя несколько месяцев. В этот раз невозможно будет так легко вырвать любовь из сердца. Как Лиза сможет посмотреть в глаза того, другого, зная, что ныне все иначе, что то, что она когда-то чувствовала к нему, сгорело без остатка вместе с последней преградой, ее девичеством, в ту самую зимнюю ночь?