На заре земли русской

Злата очень хотела бы, чтоб всё, что случилось на дворе той ночью, оказалось страшным сном. Наступит утро, солнце окрасит золото верхушки деревьев, запоёт капель под его ласковыми лучами. Выбежит из горницы маленькая певунья Желана, встретится у крыльца с любимым своим, а воротится в терем – и всё у неё в руках сложится, и тихая, нежная песня разольётся хрустальным ручейком…

Желана сидела на деревянных ступеньках крыльца, уронив голову на руки. Она уже не плакала, слёз не было, её узенькие плечи изредка вздрагивали от всхлипов. Киевские дружинники, быстро очистившие двор, похоронили своих погибших, и, казалось бы, ничего не напоминало о произошедшем, разве что сгоревший сарай да кровь на траве, посеребрённой росой.

В доме было тихо. Всеслав вернулся в свою горницу; в душе всколыхнулись смутные чувства. Непросто будет дальше град защищать, очень непросто: многие за Изяслава стоят, да и у него самого войска многочисленные наёмные, возьмут Киев без особого труда, начнут чинить расправу над всеми – что будет? Не лучше ли вернуться в Полоцк, собрать свою дружину, а после соединить её с киевской, как было недавно, в сече со степняками?

В углу пред иконами тлела лампадка под цветным стеклом. Лики Господа и Богородицы, равнодушные, безучастные, казалось, следят за всем, что творится вокруг, с некоторой снисходительностью. Князь мерил шагами просторную горницу, задумчиво разговаривая с самим собою. Злата молча вошла и прислонилась спиной к тёплой деревянной стене.

– Ты… как? – настороженно спросил Всеслав, заметив её. – В порядке?

Девушка молча кивнула. Да, в целом всё было хорошо, только в душе остался какой-то холод, какая-то пустота. И этой непонятной пустоты, заполоняющей собою всё, хотелось плакать.

– Я так перепугалась, – Злата подняла взор на Всеслава, и он взглянул в её тёмные глаза, ожидая встретить в них укор и осуждение, но лишь печаль и усталость сквозили во взгляде девушки. – Когда ты согласился на их условия…

– Прости меня, – тихо сказал князь, приобняв жену за плечи. – Обещался оберегать тебя, и вот, не сумел.

– Твоей вины нет, – Злата слегка улыбнулась. – Живы, и ладно.

– Когда б не Димитрий, всё могло закончиться иначе, – возразил Всеслав. – Это ведь он помощь привёл.

Их уединение нарушил робкий стук в дверь. Постучавшись и не дождавшись позволения войти, на пороге появился Димитрий, словно почувствовав, что о нём только что шёл разговор. Несмотря на довольно тёплый день, на нём был дорожный плащ, поблёскивавший на солнце золочёной застёжкой.

– Ты чего? – спросил Всеслав. – Лёгок на помине! Про тебя говорили.

Лёгкий румянец тронул щёки Димитрия, он смущённо улыбнулся, будто извиняясь, опустил голову, и светлые волосы упали на лицо.

– Уезжаю я, – тихо молвил он. И хоть был он немного печален, какая-то светлая радость слышалась в голосе его.

– Куда? – чуть ли не в один голос удивились Всеслав и Злата.

– В Царьград. Корабль пришёл, я… того… проститься хотел… – и, предугадав дальнейшие расспросы, продолжал. – Ведь Изяслав, когда воротится, будет искать меня за те несчастные письма, не сносить мне головы, коли попадусь ему. Мстислав, говорят, бросил Полоцк по его велению, к нему направляется. А за морем им меня не достать.

Злата подошла к Димитрию, поправила его выбившиеся из-под обруча волосы, улыбнулась грустно.

– Всё-таки ты решился?

– Богдан, светлая память ему, предлагал уплыть с послами. Как ювелир я смогу найти работу. А здесь…

– Что же Светлана? – поинтересовалась Злата. Она любила свою младшую подругу, знала об их с Димитрием отношениях и понимала, сколь глубоко огорчит Светланку второе расставание.

Юноша ничего не ответил. Он вспомнил о том, как они со Светланкой встретились после долгой разлуки и объяснились, и на душе стало горько.

Злата обняла Димитрия в последний раз, зарылась носом в его светлые волосы, отросшие почти до плеч, коснулась губами его щеки. Несмотря на то, что она улыбалась, глаза её были грустны, и на ресничках блестели слёзы.

– Так ты совсем уезжаешь?

Всеслав помрачнел. Единственный выход из этой ситуации, который казался ему верным и самым хорошим, не складывался.

– Совсем, – вздохнул Димитрий.

– А я надеялся, что ты меня заменишь хотя бы ненадолго, пока в Киеве буду. Теперь уже совсем не ведаю, что делать.

– Прости, княже, что не исполню волю твою, – Димитрий опустил голову, чувствуя вину. – Не могу я оставаться.

– Нечего тебе прощенья просить, – князь покачал головой. – Мы тебе жизнью обязаны.

– Я сразу понял, что-то тут не так, – нахмурился юноша. – Но думал, обойдётся. Ладно, пойду я, ждать не станут...

– Прощай, Митя, – проговорила Злата. – Не забывай нас.

– Прощай, Димитрий, – вздохнул Всеслав, обменявшись крепким рукопожатием с юношей. – И знай, если когда-либо захочешь воротиться, для тебя всегда открыты двери моего дома. Нашего дома, – исправился он, переглянувшись с Златой.

Димитрий не любил расставаний, он знал, что оставляет дорогих ему людей навсегда, хоть и обещает помнить о них, никогда больше не свидится с ними. Однако он был рад тому, что теперь у них всё будет хорошо. В последний раз подняв на них взгляд и с трудом улыбнувшись, юноша почувствовал, что в глазах стоят слёзы, и поспешно вышел, чтобы не показывать своей слабости. Аврелий уже ждал его на площади, где в воскресные дни бывали ярмарки.

Эпилог

Вечером к князю пришли Андрей и сотник Афанасий. В руках у Афанасия была нарисованная карта: очевидно, он потратил не один день, чтобы обследовать окрестности и изобразить столь чётко и подробно план города. На карте во всей красе раскинулся Киев – дома, три церкви, главные городские ворота, главная площадь города, даже ров и вал вокруг городской стены были нанесены на бумагу. Афанасий сел за стол напротив Всеслава и, дождавшись, пока князь изучит карту, спросил:

– Всё ли так, княже?

– Так, – согласился Всеслав, вглядываясь в чёрные точки, изогнутые и прямые линии. – На что нам это?

– Изяслав, говорят, Белгород оставил. Взял его, пожёг, к Киеву направляется. А белгородцы, что уцелели, ему верны.

– Да я уж убедился…

– Так нам бы поразмыслить, как воинов развести вокруг града в случае чего, – продолжал Стрелок, – коли Изяслав драться решит, мы не сумеем стоять против его людей.

– Не сумеем, – вздохнул Всеслав. – Только они об этом не знают. Значит, надо сделать так, чтоб они и подумать не могли. Расставить оборону за стеной… и вдоль стены… Башни сторожевые чтоб пустые не стояли. Подземные ходы имеются?

– Имеются, – сказал Андрей. Им с Богданом в детстве доводилось изучать эти подземные ходы и лазы: тайком от родителей они с братом бегали туда, да однажды заблудились, так что отец со своими людьми пошёл искать их. Конечно, когда нашли, такое устроили… С той поры Андрей там не ходил, а расположение входов и выходов запомнил хорошо.

– Перекрыть. Чтоб ни одного не осталось. И пускай у ворот не стоят, по граду разойдутся.

– Будет сделано, княже, – Афанасий поклонился. – Карту-то себе оставь, мало ли, к кому попадёт. А коли сеча будет, так она тебе и тем более надобна будет. Пойдём мы.