Набат-3

Геннадий перевода не потребовал, занятый своими мыслями и наблюдениями.

— Ты сям с ним беседуй, не отвлекай меня.

— Мой шеф мыслитель, — добросовестно перевел на ив­рит Студеникин. Любит без посторонних наслаждаться окружающим и прикидывает, где какой бизнес расположить.

— Нужный ход! — серьезно отвечал водитель. — А ос­мотр достопримечательностей бесплатно!

А Гена Крокодил просчитывал заново свои возможно­сти в чужой стране с правом одного выстрела. В Израиле ему не дадут отстреливать мишени многократно, это не российская беспределыцииа. То, что Яша Зельцман дра­панул сюда насовсем, проверено. Хотя с такими деньгами можно лететь куда угодно. Он мог выправить себе новые документы, и весь мир перед ним, ищи потом ветра в поле...

Почему именно Геннадия толкнуло искать Яшку в пу­стыне? Трудно сказать, интуиция... А интуиция на опыте. На первых порах Яшке надо осмотреться в родном месте, откуда его не так просто извлечь, дома и степы помогают.

О Якове Зельцмане Геннадий постарался получить са­мую Обширную информацию. В президентскую команду его протащил Свинцов из Нижнего Новгорода в благо­дарность за показания против Андрея Клементьева, несо­стоявшегося мэра. Вместо гонорара, так сказать, за услуж­ливость. Гена Крокодил не пожалел денег за информацию и взял след — украденные казацкие денежки стоили того: родители Свинцова и Зельцмана были когда-то соседями, дружили семьями. Первые остались в России. Зельцманы уехали в Израиль. Это и побудило Геннадия направить свои стопы к городу Семь Колодцев. Он был уверен: по­читающий родителей Яша Зельцман должен посетить род­ной дом и только потом исчезнуть.

«Чего я задергался? возмутился на себя Геннадий. — Попал, не попал в точку, а родину Христа посетил, мать его так! Все на свете знать желательно...»

Он успокоился, окружающее приобрело цвет и запах, а размышления покой.

«А не побывать ли мне в Яшкиной шкуре? — сам себе предложил Геннадий. — Как бы я поступил с поправкой на неопытность стяжателя?»

Покойный папа Зельцман учил сына, когда ему при спела пора становиться на ноги: «Яша, если поймаешь пти­цу счастья, не обломай ей хвост. Вслед за удачей всегда идет хорошая неудача. В такой момент надо остановиться и оглянуться».

Так он сказал, когда Яша решил всрнугься в Россию на заработки вслед за соплеменниками. До отъезда семья Зельцманов жила в местечке под Ставрополем. При Гор­бачеве открылись границы, семья бросилась па родину предков. Яков к этому времени окончил пединститут и получил распределение на Камчатку, в рыбачий поселок Тиличики. Какие Тиличики? Какой уважающий себя ев­рей поедет туда, где довить нечего? Так рассуждал отец. Истинно сказано: в месте с таким названием птица счас­тья не гнездится. Яков не поехал в Тиличики, к черту на куличики, и вместе с родителями уехал к дальним род­ственникам. Там было тепло и росли грейпфруты.

В Израиле, как выяснилось сразу, птица счастья не водилась тоже. Сыны Сиона и дщери Израиля трудились в кибуцах и обязательно служили в армии. В цахал Яшу не взяли из-за несворачиваемости крови, зато и работы он найти не мог. Три года несносной жизни вылились па стра­нички письма к более удачливому родственнику в России, Сереже Тристенко, Кацмаиу по матери. С фамилии отца на­чиналась удача, он вполне стояще устроился в Москве. Дальний родственник не отказал в сочувствии и поддержке, дал совет сменить фамилию и возвращаться назад. Места всем хватит. Стал Яша Триетспкой и поехал в Москву.

В середине девяностых происходило в России такое, чего самый изворотливый еврей не придумает нарочно: в стране от Москвы до Тиличиков никто рыбу не ловил, штанов пе шил, но занимались коммерцией поголовно. Шили силки и ловили птицу счастья. Кому как повезет, кто знал маршрут полетов. «Сирожа» Тристенко пристро­ил Яшу Тристенко к Свиппову, где он не трудился в ноте лица, но служил благодетелю преданно, получая прилич­ное довольствие. Такое не было нонсенсом, нонсенсом была сама сиюминутность, и умный Свиниов поучал: бери, пока дают. Потом сгал набирать скандал с делом Клемен­тьева, Свинцов начал терять самоуверенность. Однако его востребовал в Москву Гуртовой, а далее Свинцов перетя­нул Яшу в столицу. «Союз рыжих» держался уверенно, и Яков на первых порах диву давался, как уверенно и весе­ло врут его погодки, как хорошо устроились учителя на­чальных классов, выпускники медучилищ и химтсхнику- мов, какие деньги зарабатывают. Обо всем этом он написал отцу в Израиль. «Яша, тикай!
– ответил отец. — Это кончится плохо». И Яша был не против, и Лившиц уже подал в отставку, во всеуслышание назвав президента ве­л и ким человеком на прощание, и голову пеплом посыпал, каясь за трясину, в какую он, Лившиц, помог завести стра­ну. Значит, откладывать нечего, пора сматывать удочки, ловить больше нечего. Только ведь птицу счастья так и не поймал! А вот прежние сокурсники, его соплеменники, свое взяли сполна, могли украшать главу перьями этой птицы и умно вывезли их в страну обетованную. На по­том, на всякий случай.

Гут и Яша влет подстрелил птицу счастья на восемьсот тысяч долларов живого веса и очень быстро дал тягу, не предупредив товарищей.

А вот туг и началось. У-у-у, казачки — увальни, но дого­нят, вставными зубами не отделаешься. Это Яков выучил еще на Ставропольшипе, а па Израилыциие самое место ему спрятаться. На Ставропольшипе всего лишь местечко.

Но зуд в руках остался, едва он брал в руки чемодан­чик с долларами. Не случайно папа учил: украсть и дурак сможет, смоги спрятать.

Жена, выросшая в здешнем кибуце, не нашла траге­дии в Яшиных метаниях. Половину денег надо положить в банк, жить на проценты, а на другую половину пере­строить дом и купить все .необходимое. Женщинам что сто долларов, что сто тысяч — пристроят их спокойно и все сразу. Тем более не шекели.

— Циля, — ужаснулся Яков, — за такие деньги меня из-под земли вытащат!

— Это еще неизвестно, — спокойно возражала она.
– Зато наши дети будут славить твое имя. Я уже снова бере­менна. и мине твои заботы не интересны. Я на втором месяце.

Яше бы порадоваться, а он принялся размышлять, был ли у него акт но таким расчетам? Определенно не случал­ся, постился он третий месяц.

— Ах, изменщица! Ах, Иезавель! — возгневался он. — Это кто меня славить будет?

— Будут славить все, — уверила Циля. — И Сирожа 1 ристенко обязательно.

И, не последовав совету отца о хорошей неудаче, Яков помчался в Тель-Авив, взяв у мамы папину адашину, сга- реиький «жиан», па котором напа никогда не ездил. А пом­чался потому, что or такой женщины надо немедченно спря­тать большие деньги. Это русским телкам они мутят голову, еврейки же сразу думают трезво о детях и многочисленной^ родне. Яков торопился, и мамины слова напутствия слушал вполуха, что машина иранская и ездить на такой опасно. Ерунда! Машина завелась со второй попытки, и Яков не мешкая выкатил на трассу в сторону Тель-Авива.

Чемоданчик с деньгами он положил па сиденье рядом с собой, а под деньгами лежана еще и драгоценная дискета...

— Сколько дорог ведут в Семь Колодцев? — спросил вдруг Геннадий у С ту Деникина. — Узнай у водителя.

— Единственная. Через пару километров будет пово­рот — и дорога на Семь колодцев, — ответил водитель и привлек внимание своих пассажиров к машине на проти­воположной стороне: — Глядите, какой-то поц на иран­ской машине. Точно, кто-то ему шипы проткнул, у нас не любят этого.

Проезжая мимо, Геннадий и Студеникин проводили взглядом старый драндулет. Обычная история: выставив красный треугольник, неудачливый хозяин возился с ко­лесом под палящим солнцем.

Геннадий встрепенулся: вытирал пот с липа и прово­жал взглядом их открытый джип, несомненно, Яшка Зельц­ман, он же Гольдман, он же похититель казацкой мошны, ибо другого такого глупого везунчика не водилось на всей планете. Для Гены Крокодила он являлся самым желан­ным евреем, ошибиться он не мог.