Набат-3

Первым желанием Геннадия было крикнуть водителю: «Стой!» — а со вторым желанием тотчас кинуться к дран­дулету. Он сдержатся так сильно, что засосало под ложеч­кой. Не в Москве, нечего светиться.

— Сергей, спроси водителя, кто на таких машинах разъезжает? — слегка толкнул он в бок Студеникииа.

— Эмигранты, — перевел ответ Студеникин. — Свои счи­тают позором иметь иранский и вообще арабский автомобиль.

Джип тем временем открутил уже метров триста от «жиана».

— Тормозни! — крикнул Геннадий, и водитель недо­уменно уставился на Студеникина.

— Шеф просит остановить, — сказал он водителю, сам ничего не поняв.

Джип подъехал к обочине.

— Что случилось?

— Сдается мне, это наш конкурент, может опередить пас. Поговорить надо, — прищурившись, ответил Генна­дий. — Переведи.

— Ух! — обрадовался водитель. — Беседуйте. Я ничего не вижу. Подъехать к нему?

Он по-своему и кстати понял, что значит «поговорить с конкурентом»: в Израиле выскочек не любят.

— Не стоит, — рассчитал ситуацию Геннадий: он по­дойдет к «жиану» под прикрытием деревьев и не привле­чет внимание Яшки. — Оставайтесь здесь...

И шагнул в пекло.

Яков качал ножной насос, часто отдыхал и не увидел человека, подошедшего с обратной стороны. Шипел насос, пыхтел Яша, драгоценный чемоданчик лежал на сиденье.

Геннадий простил Якова. Открыв чемоданчик и убе­дившись в сохранности искомого, он закрыл его и пото­пал не спеша в обратную сторону. Ну ничего не сверши­лось в мире за это время, ничегошеньки!

Вот и драгоценный чистейший песок. — указал он на чемоданчик в левой руке. — Договорились мирно, повора­чивайте назад, командировка закончилась раньше времени.

Водитель удовл створен но кивнул и развернулся на пу­стой трассе. Его дело маленькое.

Когда джип поравнялся с «жианом», Гена Крокодил встал во весь рост, поднял над головой чемоданчик и крик­нул ликующе, как делают это поймавшие птицу счастья:

— Придет, Яшка!

И расхохотался во всю ширь объемистых легких. Еше хотелось станцевать, не отхоля от кассы.

Яков от дикой жары мало что понял, но подкралось нехорошее чувство, как тошнота, и он заглянул внутрь «жи- ана». Понял все. Сердце сжалось до проколотого колеса. Ехать стало некуда.

Ибо в Талмуде сказано: если колесо спустило — не­счастье, значит, хорошее несчастье впереди.

Песок для богатого пациента брали по пути из аэропорта Шереметьсво-2. На причале Москвы-реки с правой сторо­ны всегда большие горы, словно специально по случаю.

Повеселевший Гена Крокодил не поленился ради хох­мы преодолеть препятствия на пути к такой горе. Моло­дым козликом он скакнул через канаву, левой ступней уго­дил на камешек, прокатился на нем. как на ролике, и, потеряв равновесие, упал. Левым виском ударился о выс­туп железной балки.

Когда выяснились обстоятельства трагедии, огохались знавшие Гену молодым и жизнерадостным, а друзья ски­нулись на шикарный памятник, бывший майор Студени­кин уехал отдыхать на курорт у Мертвого моря, подлечить здоровье. Отдыхал он степенно и без шума, как человек, который о птице счастья помалкивает.

Генерал Лебедь в очередной раз оказался в финансо­вом тупике, в очередной раз обозвал Судских треплом и просил не попадаться ему на глаза.

Как всегда, хорошим несчастьем распоряжался хитро- мудрый сатана, дурача людей запутанными тропами..

3-12

Середина лета щедро потчевала землю всеми своими прелестями, и если бы не в таком буйном разгуле и неуме­ренном количестве — жить бы и радоваться. Африке — сады,

Чукотке — лето, тишину Огненной Земле, и вообще бла­годать всей планете. И хижинам мир, и дворцам покой. Но Китай тонул в обильной воде, в Европе горели от яро­стной жары злаки, сотрясало американский материк, а в безмятежной Австралии неизвестный вирус поедал поедом без разбору живность.

Что случилось в небесной канцелярии?

А кому из атеистов или служивших Мамоне до этого дело? Были заботы поважнее: мировой финансовый кри­зис, глумливее серо-зеленых водорослей, медленно и уве­ренно забивал поры живого организма планеты, и орга­низм этот начинал задыхаться.

Кавардак в России касался всей планеты. Те. кто со­здал его искусственно, все еше не хотели сознаться себе, что посеявшим ветер бури не миновать и на самом рас­прекрасном унитазе не отсидишься.

Сатана готовился к балу.

Со смертью Геннадия для Судских расширилась поло­са неудач и скитаний. Первым вестником явился один из подручных хозяина и пробурчал, пряча глаза, что кварти­ра будет продаваться и надо бы съехать побыстрее. Хоро­шо хоть навестил добродушный Луцевич и простецки пред­ложил перебраться к нему, пока жена с догиней Дуськой на даче. Этого не сделаешь: вычислят, тогда невольно при­несешь хорошему человеку неприятности. А неудача с поездкой Геннадия в Израиль напрочь лишила его воз­можности посетить приглашавшего до того Лебедя. К своим сослуживцам Судских не обращался из-за принципа, что­бы не гнать волну раздора между милицией и УСИ в смут­ную пору. Он общайся только с Григорием Лаптевым и только в чрезвычайных случаях.

Честное слово, как сирота! Изгой... На люди не выйти, друзьям не позвонить. Откушенный срок оставления квар­тиры заканчивайся через два дня: это он Крокодилу был нужен, а крокодильчикам до него дела нет. Из оставлен­ных на пропитание денег оставалось около пятисот руб­лей... И до того не хочется возвращаться к Буйнову! Не по нему их раскладки, куда придут националы, он знал, и эту кашу его силком не затянешь. Вчера Буйнов звонил и уже настойчиво приглашал перебираться. Судских выпросил пару деньков на сборы. Вот они, два дня — суббота и вос­кресенье... А дальше — как у Высоцкого: «...и пошла она к нему, как в тюрьму». Не пойдет Судских в подчинение Буйнову.