Набат-3

— Что вычитали? — расслабился Толмачев. С полны­ми сумасшедшими он обретал уверенность.

— Интересное. Канг. первым из живущих на Земле, обос­новал отсутствие Бот как такового. Но — я замечу — суще­ство, которое создало Землю, было. Высокоорганизованное, которому подвластны физико-химические процессы в гло­бальном масштабе. И ведь, батенька мой. ничего сложного в создании пашей планеты он не видел. Другое дело —создать гигантскую лабораторию, это труд, достойный Бога. Труд, подвластный разве что высшему существу. Так что разгово­ры о космических пришельцах имеют под собой почву. Вы спросите, почему они с нами не общаются? И мы вынужде­ны довольствоваться сказочками о Боге? Отвечу: чего ради им разглядывать в очко деревенской уборной червей?

«И этот про червей», - поморщился Толмачев.

— Прекрасно, — остановил он словоохотливого Свинь- .ч ко — Скажите лучше, вам знакомо имя Вавакина?

— Еще как, душа моя! Среди думских червей это один 1 из главных ключников. Возможно, сам того не ведая, под- Д иялся из пресмыкающихся и достиг благ. Чубайс рядом с

ним всего лишь рыжий хулиган. Вавакин — та самая сво­лочь, которая составляет загадку русской натуры. Он не­заметен и незаменим, богат и истшсславен, создает види- - мость труда и не работает , и в то же время именно вавакины J правят с т раной .

«Ясно, — отметил Толмачев. — Надо снять один грех с души». Делать операцию Вавакину он решил окончатель­но. Остазив Свинько, он заглянул через глазок в палату Мотвийчука. Шурик сидел на кровати и, растопырив паль- ны, что-то мурлыкал мод мое. Он был доволен жизнью. С час назад ему ввели наркотик. Жизнь продолжалась во всех своих проявлениях.

2-11

Вавакин полагал, что вновь ему не придется обращаться к Палачу либо к персонам его круга. Такие люди не трево­жат зря, они не тщеславны, в трибуны не лезут, существу­ют незаметно, лишь слухом земля полнится. Они не гре­шат прилюдно, не каются потом в храмах. Им не знакомо раскаяние, ибо миром движет греховность, но не грехопа­дение, иначе двигатель бытия пойдет вразнос, а подобные Палачу были контршайбами, пс дающими винтикам рас­шатывать свои гнезда. Такой двигатель российского про­изводства сотрясал фундамент, гремел и стучал, беи1ено чадил, но работал. Работал! Сицилийская «Коза Ностра», чикагская мафия — гадкие опята па стволе законности и демократии. Их носят уныло, как ненужные, но обяза­тельные вериги. Есть поганки — надо носить. Надо но­сить — будут поганки, веская же мафия, подобно коре ство­ла, сама борется с поганками. Здорова кора — жив ствол, содрать кору — засохнет и крона, ради чего живет ствол.

Кто придумал это?

Никто. Само выросло. Вместе с деревом. Тысячелетия делали ствол сучковатым и кряжистым. Задубела кора от ветров и поветрий со всех сторон света, листья других по­род то приживались, то облетали, удивляя окружающих: листья дубовые сыплются с ясеня... Ага? Только здесь на­оборот — ствол русский оставался дубовым. Русскими желудями кормилось полмира, пытались сдирать дубовую кору и убедились в беаьлодности затеи опасно, и ни к чему она в хозяйстве, а вот желудями кормились свиньи без разбору. И рубить сучковатый ствол опасно для здоро­

вья... Хотя были попытки, были амбииии — Виват, импе­ратор! Хайль, Гитлер! — па хрена это надо? Пока стоит луб, не нарушается равновесие в природе и обмен вешеств.

По поводу желудей и дубовых веников можно рассуж­дать много и долго, и даже Вавакин задумывался о приро­де вешей па досуге, но так пе хотелось вновь встречаться с Палачом, принадлежностью дубового ствола, с которым свела Вавакина общая судьба. Сам, кстати, напросился на знакомство. Но русский мафиози был. из песни слова не выкинешь, он предложил Вавакину встретиться. Увы, не откажешься. Место встречи — «Джаз-клуб», самое модное место молодежного досуга в центре столицы.

— Староват я для таких увеселений, — отнекивался Вавакин.

— Ничего, ничего, — весело увещевал Палач. — По­ужинаем в «Доме дракона» на «Белорусской» и махнем на дискотеку в «Джаз-клуб». Надо вам проветриться.

Ужин как ужин, мало ли Вавакин поел вкусных вещей и китайских, и французских, всего не перечесть, но об- жорка не была хобби Вавакина, а вот дискотека, куда он попал впервые, поразила его до самого копчика, настоль­ко непонятное для него зрелище открылось перед ним.

. «Джаз-клуб» начинался прямо под открытым небом, от стойки бара, !дс кучковались девицы всех калибров, модно разряженные юнцы и среднелетки постепеннее. Бар торго­вал бойко, горячительные напитки шли по высокой цепе, три бармена не успевали обслуживать жаждущую публику. «Надо же, — дивился Вавакин, скромно притулясь за уго­лочком, — всякая шушера,-которая и вершков-то еще не нахваталась, а название коктейлей знает». Сам он скромно прихлебывал бурбон, предложенный Палачом.

353

Шушера была элитной. Девицы знали друг друга, об­нимались при встрече, живо беседовали, независимо вы­кладывая за коктейль пару сотен рублей, а то и в валюте, знали они мужчин и парней здесь, и те, надо полагать, не единожды стали друг с другом родичами, «свояками» благо-

12 Зяк. 3-04Х

даря общительным девицам. Появлялись здесь и другие личности, знаменитости, бомонд столицы, и Борис Ми­хаилович объяснял Андрею Андреевичу, кто есть кто. Меньше про девиц — эти в основе своей были фото моде­лями, манекенщицами или участвовали в подданцовках у Киркорова ли, у Леонтьева, у прочих, кого коммерц-шоу вознесло до высот, оставляя безголосыми и бесталанны­ми, но денежными. Этот элитион пучился в «Джаз-клубе» шибче других. Приглядевшись, Вавакин узнал в расхрис- , тайном парне у стойки на-найца, то ли обкуренного, то ли в дым пьяного, с глазами кролика; узнал Вавакин и младшего Преснякова, кичеваго разодетого и пошловато радостного, заглянувшего с годной прихлебаев. Особо зна­менитых комментировал Борис Михайлович: мелькал в толпе под открытым небом «голубой Пстгя», обнимаю­щий всех подряд, и «белый Зяма», кичащийся умопомра- j читальными мускулами, не было только «красного Зюга- ни», а так бы — все цвета российского флага, все как у людей. О тех, кто подходил к Борису Михайловичу чок­нуться стаканчиками, он умалчивал. Так, знакомые ребя­та. Зато пальчики у «знакомых ребят» были всунуты в мас­сивные дорогие перстни. Понимающий толк в камнях, Вавакин домысливал цены знакомства.

— А вот и ваш знакомый, — сказал Борис Михайло­вич, наклонившись к самому уху Вавакина. Проследив направление его взгляда, Вавакин увидел Шурика. Двое пар- i ней вели Мотвийчука к стойке, и он озирался осоловевши­ми глазами, приклеенная улыбка будто взята напрокат с чужого лица.

— Нализался, никак? — спросил Вавакин.

— Сами сулите, — пожал плечами Борис Михайлович.

Парни притиснули Шурика к стойке, он сыпнул перед

собой немного белого порошка и вынюхал ноздрей, зажи­мая другую. Бармены заволновались, сопровождающие ис­чезли. Появился страж порядка и повел без эмоций

г

Мотвийчука к выходу. Глаза его еще больше помутнели, улыбка с чужою лица приклеилась крепче.

— Понял, — сказал Вавакин.

– - Не забудьте с ребятами рассчитаться, — напомнил Борис Михайлович. — Они позвонят.

Вавакин залпом выпил свой бурбон. Борис Михайло­вич щелкнул пальцами, и выпивку повторили. Не сказать, что Вавакин был расстроен, наоборот, причастность к ве­селящемуся люлу заставила его залпом опорожнить и дру­гой стаканчик, как бывает с теми, кто покончил с зудя­щей проблемой и желает расслабиться.

Третий бурбон Вавакин пил в нервозном возбуждении. •V — Пойду осмотрюсь, — оглянулся он на Бориса Ми­

хайловича.

— Надо, — поощрил тог. — Прогуляйтесь вниз, там еще веселее.

Прежде чем спуститься вниз, Вавакин протиснулся к выходу, кула увели Мотвийчука. Охранники пе церемони­лись с ним, вытолкали за калитку и там оставили. Мотвий­чук далеко не ушел, Присел па корточки за машинами, при­паркованными у тротуара. Вавакин прошел мимо, Шурик не узнал его, лаже не шевельнул глазами. Тогда Вавакин вер­нулся, остановившись напротив, спросил:.