Набат-3

Вот-вот. Как сказал один мудрый еврей: в одних лю­дях живел Бог, в других дьявол, в третьих глисты.

«После Сталина, — вынужден был отметить Судских, — в наг г г их последующих правителях жили только глисты, а

если не глисты, то мелкие аскариды — это для страны не достижение».

Судских вздохнул и разложил перед собой четыре ка­рандашных рисунка. Четыре главных претендента на власть.

Когда он размышлял, он любил делать наброски именно простым карандашом. Графитный, граненый, как штык вороненый... Графит — родственник алмаза, мягкий со- "брат его, ею штрихи простого карандаша лучше другого орудия формируют облик рисунка, изъяны натуры видны отчетливее.

Художником себя Судских не считал, однако правило главной детали портрета уловил. Получалось, каждый из претендентов имеет выпяченную уродливость на лице. Под­меченная карикатуристом, она превращает героя в персо­наж анекдота. Но какого: длинный нос де Голля — это не остренький стручок Бурбулиса. Если из первого получил­ся галльский петух, задиристый владыка, из второго, кро­ме шкодливого лисенка, ничего не вышло. Как ни ряди Костю Райкииа в одежды Гамлета, уши выдают, и даже ишачок Иа сто очков даст ему вперед но части трагедии.

Лицо — зеркало души. Именно по липам Судских вы­искивал основную причину, какая не дает претендентам стать подлинными властителями человеческих душ и по­ступков.

Он разложит свои рисунки по рейтингу популярности.

Лидер коммунистов завоевал авторитет ленинскими ме­тодами, как научил хитромудрый Карл Маркс: мутить на­род против власти, чтобы потом опоит ь его этой мутью и править по пещерным законам: я начальник — ты дурак. Метод стар и действен до сих пор, потому что людям, замордованным сумятицей последних лет. куда проще пе­редохнуть в казарме, где не каплет и накормят-таки, чем учить интегральную зависимость нехватки ума и денег, наглости и порядочности.

Шишковидный лоб последнего ленинца не отличался от оригинала — выпячивалась шишковидная железа. До

поры до времени с ее помощью владелец будет поражать работоспособностью и неординарным ходом мысли, но наступит пора Брестского мира, за который придется рас­плачиваться союзом с дьяволом.

Судских без сожалений убрал первый рисунок. Как оси­лить эту напасть, он прошел в своей первой жизни.

Вторым лежал столичный мэр. Популист в самом широком смысле этого слова. Ему и до Севастополя есть дело, и до евре­ев Израиля, он друг Кобзона и Спивакова, чукчи в чуме и Пугачевой. Он не отличит скрипки от альта, по проникновен­ную речь об искусстве скажет. Он —унывала в лавке, товаров 'в кот орой никогда не покупал. В Москве, где сконцентрирова-" но девяносто процентов всех средств, можно орать на всю Ивановскую, что паше дело правое и мы победим. Столич- ^ ? ный мэр — прибежище чиновного люда, бездарных мэнээсов } и аферистов всех мастей. Последнее прибежище.

Его лицо напоминало Судских увесистый бильярдный шар, который не соблюдает законов геометрии, в лузу то ли попадет, то ли за борг выскочит, но силой удара снаря­жен — и горе стоящему к нему лицом. Храм Христа Спа­сителя не поможет. Но это познается позже, когда потоп покроет золотые маковки...

Третьим перед Судских был красноярский генерал-гу - бернатор.

Судских при всей симпатии к нему не забывал истину Гриши Лаптева: пока хохол в заместителях, ты царь, станет хохол царем, тебя и близко не окажется. Упрямый Овен, он сшибет ворота и первым подаст пример восстанавливать их. Только в какие времена доверяли овнам строительство? Им бы ворота крушить, несмотря на открытую калитку рядом, им Аустерлиц подавай, а солдатам — устав.

Беда генерал-губернатора заключалась в сержантском (\/ разумении дистанции и диспозиции: я сержант, осталь- 7/ ные солдаты. Я. И остальные. Со столичным мэром они разнились в одном, если видеть обоих вождями: первый знал различие между обухом и гранатометом, второй —

лишь бы с ног налило. Валик надбровных луг первого так отличался от гладкой овальности второго претендента, как ступенчатость ракеты от всеядного ядра. И оба были раз- р у ш ш ел ы 1 ы м и сила м и.

«Не зря, выходит, Всевышний записал первого в лю­бимчики. — пришел к выводу Судских. — Этот, при всей обманчивости натуры, до основанья, а затем - - рушить не будет. Творцу улей или муравейник дороже теории отно­сительности».

Оставался четвертый портрет, вожак яблочников. Са­мый сметливый из всей четверки, он обладал лицом смеш­ливым и уверенным. Эзопово лицо. Его сторонники виде­ли в нем мудрою царя, очередь которого обязательно наступи г и начнется jpa мудрого правления, а на лице давно было написано: ребята, зачем? Умным шутом быть интереснее, мне яблоко дороже скипетра.

Не случайно шуга рисуют с яблоком. С погремушкой то бишь.

Ни один из вариантов России не подходил, за каждым стояли гражданская война и удельное княжение. Каков же выход?

Утро вечера мудренее. Судских скомкал листочки с портретами, сжег в пепельнице и отправился чистить зубы перед сном.

«Что же в моем лице, будь я добычей карикатуриста?» — разглядывал он себя в зеркале. Ничего выдающегося не на­шел. Глаза, может быть, только их познать может пе хозяин глаз. Он никогда и никого не расспрашивал об этом, никто и не говорил, лишь институтских лег записка сокурсницы хра­нилась в памяти: «У тебя удивительные глаза, в них лик не­бес. Они могут быть осенними и холодными по-зимнему, летней щедрости и весенней веселости, в них скачут молнии и чертики фала, они слоистые, как перистые облака, и глу­бина в них байкальской воды. Кто ты, Судских? С такими глазами на земле не живут...»

Глупости, хмурился он на дифирамбы в его честь. Обыч­ный мужик, обычные зенки... Зубная щетка придирчиво ша- рилась во рту. Ладно уж, пусть он необычный, только зубы чистить надо. Зубы у Судских оставались без единой щер- бинки, младенческой белизны. А здоровые зубы, как гово- у/ рил Радж Капур, основа нации, здоровье. В здоровом теле у' здоровый дух.

Спалось ему тревожно. Снился сон, будто к нему в каморку лезут четверо бравых ухарей, а у него в гостях молодайка. «Не открывай, — просит она. — Я к тебе при­нта, зачем туг они?» А самый шустрый из ухарей в окно рожи корчил, трое прочих ломали дверь. Судских никак не мог заставить себя дать отпор ухарям. Встала молодай­ка, дверь нараспашку, руки в боки: «Чего надо? Мотайте отсюда по-хорошему». Тогда и Судских засучил рукава. Защебетал будильник на тумбочке. Вот и хорошо, что без драки обошлось.

У себя в Ясеневе Судских с первыми замами провел оперативку и сразу отправился в лабораторию к Лаптеву.

— Гриша, ты перспективу президентства просчитывал?

— Еще по весне, — обыденно ответил Григорий, слов­но речь шла о видах на урожай, — Помните, я предрекал отсылку Лебедя в провинцию? Вы согласились с моими расчетами, тогда же мы заложили вариант отхода регио­нов от центра и появления вотчин.

— Помню, — кивнул Судских. — Только ты пообещал найти фактор, скрепляющий нынешнее положение вещей. Как ты считаешь, приход Примакова в правительство из­менил ситуацию?

— В какой-то мерс нарушил расстановку сил. По не­понятным мне причинам Черномырдин проиграл, и сис­тема разрушилась. Надо закладывать и обсчитывать но­вую программу: октябрь покажет, в каком направлении станет она развиваться.

— Гриша, а тебе не кажется, что мы делаем ^анализ

.
– шестерных игр? Кропотливая и малопродуктивная работа. 1 * <

Ты вряд ли учел пси-фактор, — заметил Судских. — По­ражение Черномырдина произошло из-за элементарной русской расхлябанности. Коммунисты и яблочники могут приписывать заслугу себе, на самом же деле он стал жерт­вой чиновничьего бездумья. Сбой Произошел внутри сис­темы, а не снаружи. Я тебя предупреждал.