Набат-3

Па звонок у входной двери открыла Сичкина.

— Добрый день. Женя, — улыбнулся Судских. — Тол­мачев на месте?

Сичкина приоткрыла рот. Этого мужчину с уверенным взглядом и приятной внешности она видела впервые, по как будто он давным-давно был предметом ее раздумий. Штатская одежда ничего не говорила ей, по трое парней за его спиной в спецназовской форме напутали порядком.

— Не надо так волноваться, Сичкина, — успокаивал Судских. Велел всем оставаться в приемном покое, а сам двинулся по коридору мимо ошарашенной медсестры к кабинету Толмачева. — Генерал Судских, Управление стра­тегических исследований, — представился он не менее оша­рашенному главврачу. — Верите ключи, будем осматри­вать ваших подопечных.

У Толмачева не нашлось сил спросить: «По какому пра­ву?» И он отметил, что этот человек, которого он видел впер­вые, был знаком ему как родной отец. Дрожащими руками Толмачев взял со стола связку ключей и понуро двинулся вслед за неожиданным посетителем. С генералами пе спо­рят, а от этого шел и серный запах черта, и елейный ангела. Как будто ему на роду была написана встреча с ним, жуткая встреча. Пришелец чувствовал себя здесь полным хозяином, Толмачеву оставалось повиноваться.

Открыли первую палату.

— Кто ото? — спросил пришелец.

385

— Не знаю, их привозят под номерами, — пролепетал Толмачев. — Служба администрации президента или по

13 Зах. .3048

договоренности со службой администрации президента. Я подчиняюсь ей.

— Ладно, — согласился Судских. — Я сам буду назы­вать имена, если служебный долг не велит вам, а врачеб­ного и человеческого вы не соблюдаете.

Улыбка генерала показалась Толмачеву гримасой Гор­гоны Медузы.

— Смотрите, — указал Судских на привязанного жгу­тами к кровати человека. — Это самый честный человек в стране. Г1о доброте душевной он помог мерзавцу прези­денту стать персоной, и он отплатил ему черной неблаго­дарностью. Развязать и привести в человеческое состоя­ние. То ли вы не видели его прежде?

Открыли другую дверь.

— Л здесь у вас томится известный академик, который честно сказал Ельцину, что самодурство и безграмотность Гайдара приведут страну на край пропасти. А ото; — ука- зат он на скрюченного человека на постели в другой пала­те, — единственный в Думе депутат, кто в одиночку ре­шил биться с алчными коллегами.

— Его только что привезли! — фальцетом воскликнул Толмачев.

— Понял, — поверил Судских. — Как только он сказал: «Мне с мерзавцами не по пути». Здравствуй, Осип Семено­вич, выходи па свободу, еше не вся Русь сошла с ума.

— Мы с вами знакомы? — На почерневшем лице Забу­бённого жили только неистовые глаза.

— Еше как, — твердо ответил Судских. — Мне с мер­завцами тоже не по пути. Пошли дальше, — бросил он Толмачеву и вошел в следующую палату. — А это кто?

— Он добровольно, — кое-как выдавил Толмачев.

— А то вам пе известно, что операции на шишковид­ной железе строго-настрого запрещены? Или вам не зна­ком эффект Эльджерона? Вам, врачу? Его мозг достиг чрез­вычайной вершины развития и умирает. Вы его умертвили. Вы сознательно, по приказу свыше убивали тех, кто мог остановить сумасшествие rстране. пособник саганы, Толмачев! Л это ч-joза персонаж? — остановился он па пороге другой палаты, более просторной и комфортной, с телевизором и далеко не больничной обстановкой, с ков­ром на полу.

— Врач здссь ни при чем, я сам согласился на опера­цию за сто тысяч долларов, — самодовольно и тоном не­пререкаемым ответил пациент. — Я депутат Госдумы Ва­вакин.

— И вам захотелось быть суперменом? — язвительно спросил Судских. — В небожители потянуло?

— А хотя бы и так? — вызывающе скатал Вавакин. — Не вахт же одному. Кто вы такой?

— Это уже пе имеет- значения, — за Судских ответил Толмачев. Попытка разбогатеть окончилась крахом. — Па­циента в любом случае оперировать нельзя. — Он помед­лил.
– У него СПИД.

— Еше веселее, — без сожаления смотрел на похоло­девшего Вавакина Судских. — На сто тысяч долларов у вас будут пышные похороны. По-моему, справедливо. — сказал Судских и повернулся к Толмачеву. Вавакин его больше пе интересовал. — А с вами что делать? Решайте сами, Толмачев, веревка по вам давно плачет, а мне помо­жет не встретиться с вами лет эдак через пять.

Пи живой ли мертвый, Толмачев пе подымал головы. Он страшился даже не взгляда этого человека, а самого его присутствия.

Осмотр палат закончился. Судских велел Звереву свя­заться с прокуратурой и Министерством здравоохранения, а сам опять вернулся к Забубённому.

— Откуда я вас знаю? — спросил Забубённый.

— Бежали вместе из сумасшедшего дома. — улыбнулся Судских.

— Понимаю, — пытливо изучая лицо Судских, ответил Забубённый, и впервые за многие годы его взгляд потеплел.

— Я вас забираю с собой, — сказал Судских. — В Думу вы не вернетесь, но показать истинное лицо депу­татов обязаны.

— Не поможет.

— Вчера вы замахнулись, сегодня время бить. Этика здесь не нужна. Пусть люди знают своих избранников в лицо. И бунта не нужно, нужна разумность. И не бой­тесь ничего, вы под моей защитой и Всевышнего.

— Я-то не боюсь, да. видно, Он ото всех пас отказался, — уфюмо усмехнулся Забубённый.

— Отказался по отказался — вопрос спорный, по за­сранцами нас считает отменными.

3-14

Смена кабинета внешне- прошла бархатно, если не счи­тать определенного уклона в подборе министров. Судских сразу забил тревогу: в правительстве укреплялась комму­нистическая верхушка и сам глава кабинета был в недав­нем прошлом председателем КГБ. У обывателей это выз­вало хихиканье, вот, мол, докатились демократы, у сторонников демократических послаблений появились опа­сения, что уклон загибается к прежним методам и тихий коммунистический переворот начался.

Пе считая себя сторонником левых и правых уклонис­тов, Судских поделился сомнениями с Воливачом. Как и Судских, он не считал себя приверженцем коммунисти­ческих идей, не одобрял и поспешных демократических преобразований.

Свой пост Воливач получил при Ельцине, большие звез­дочки крепил на погонах при Горбачеве, и две полосы напоминали ему устойчивый рельсовый путь, зато гене­ральские зигзаш пришлись на смутный период в стране, когда профессионализм упал в цене и выжить помогало умение делать зигзаги. Воливачу было не занимать перво­го и второго, по профессионалу чекисту всегда за державу обидно, где места его опыту пе находится.