Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…

— Ну, если хочешь, верни… Не вижу сложностей.

— А с чего этот милиционер так расщедрился?

— Ну, ты же помощник другого милиционера. Крупнокалиберного. Вдруг, чем поможешь… А у него этих подарков, думаю, в десяти местах прикопано…

— Забери эту штуку назад!

— Хорошо, я в семь часов вечера за тобой заеду, идем в гости к Алику… — и запищали гудки отбоя.

Удовлетворившись объяснениями всего мною накануне прожитого, я понял, что надо приступать к неотложным делам, а именно — срочно и безотлагательно похмелиться перед грядущей вечерней пьянкой у трезвенника Бренча.

Засунув за ремень брюк «Парабеллум» и, надев курточку, вышел на улицу. Оставлять пистолет в номере не рискнул — вдруг, прислуга, состоящая наверняка в осведомителях ГэБэ и МВД, покопавшись в моих вещах, обнаружит в них свою будущую премию за доблестное стукачество. Пришлось отправиться на прогулку со статьей в штанах.

Осенняя Рига была пустой, солнечной и облезло провинциальной.

В ближайший винный магазин, как и в Москве, выстроилась огромная очередь, но стоять в ней я не стал, ибо пива в продажу не поступало, а начинать день с водки я не желал. Пивной ларек находился, как мне пояснили, за три квартала от магазина, но аборигены сообщили, что пиво в нем иссякает в считанный час, жаждущих слишком много, и надежды надо возлагать на центральный рынок у вокзала, где его можно приобрести из-под полы с тройной наценкой.

Я все-таки решил поплестись к ларьку. По пути, о чудо — узрел вывеску: «Бар». Вот оно! Зашел. Пустые иностранные бутылки на стеллажах, унылый пивной кран на барной стойке, столь же унылый бармен в белой рубашке с желтым пятном на груди, но с атласно-черной «бабочкой»…

— Пива нет, — сообщил он мне с порога равнодушным тоном.

— А…

Тут дверь скрипнула и в баре появился следующий посетитель. Зауженные брючки на подтяжках, сандалеты со спадающими на них носками; лысина, заплывшие глазки на малиновом опухшем лице…

— Пива нет, — прозвучало заученно из-за стойки.

— А ром? — вопросил посетитель.

— Ром, коньяк, водка «Столичная»…

— Да у вас тут настоящая аптека! — восхитился пришелец. — Я начну с рома… Он мне сегодня снился под утро…

Я побрел далее, еще издали увидев картонку на стекле пивного ларька, гласившую, что популярный напиток в продаже отсутствует. Обреченно вздохнул. Но вот — о, чудо — чья-то невидимая рука убрала картонку, распахнулось заветное оконце и — блеснул зазывно хромированный кран на прилавке.

Я прибавил шаг.

— Только завезли! — сообщил мне из тьмы ларька женский грубоватый голос и эти слова прозвучали, как музыка, а вернее — победный марш.

Ледяное пиво согрело мне душу. Пиво — удивительный напиток! Оно всегда доставляет удовольствие: и когда входит в тебя, и когда выходит…

Когда я допивал вторую кружку, то с озадаченностью заметил цепочки людей, целенаправленно движущиеся в мою сторону, а вернее, в сторону ларька, словно притянутые к нему неведомым зовом. Какое чутье у народа!

За отдельную плату мне была нацежена двухлитровая банка с пластиковой крышкой, умещенная в пакет «Чинзано» и, вполне довольный удачно складывающимся днем, я отправился на близлежащий рижский рынок, где купил домашней закваски капусту с клюквой, домашней выделки колбасу и — свежайший хлеб. О, этот прибалтийский хлеб! Ничто не сравнится с ним! Он вкуснее всех пирожных на свете!

Правда, при расчете за капусту случился казус: я полез в карман за мелочью, но вместе с рублевой монетой из кармана у меня, к моему же изумлению, на асфальт выпала пара патронов от «Парабеллума», невесть как от вчерашней пьяной пальбы у меня оставшихся. Я лихорадочно бросился их поднимать, одновременно замечая, что стоявшая рядом публика взирает на меня с уважением. А пожилая продавщица, подумав, доложила мне поверх купленной капусты моченое яблоко. В качестве, как говорится, комплимента.

С рынка, тем не менее, я постарался ретироваться как можно скорее. И, вернувшись в гостиницу, решил устроить себе пир горой, но, как только выложил на стол колбасу, в дверь постучали.

На пороге стоял Имант с бумажным тюком, перевязанным бечевкой.

Тюк был незамедлительно протянут мне:

— Вот, как и договаривались…

О чем договаривались? Проклятая водка!

— Пять пар, размеры ходовые, — продолжил он. — Одни женские, как ты заказывал для жены…

— У-у… меня нет столько денег, чтобы сейчас выкупить.

— Сколько есть?

— Сотня.

— Давай, остальные вышлешь, адрес сейчас тебе напишу.

— Я вышлю Андрису, он отдаст.

— Почему Андрису?

— Потому что, если к тебе придут и обнаружат квитанцию, придут и ко мне.

— Слушай, ты точно писатель, а не мент?

— Я пишу остросюжетную прозу. Обыватель причисляет ее к детективам. А этот жанр я знаю профессионально. Значит, могу мыслить и как преступник, и как сыщик. Пива хочешь?

— Хочу, — сказал Имант. — Но не могу. Если тормознут гаишники, мне конец, у меня целый багажник товара. Мои сто грамм ждут меня в прекрасном вечернем далеке… Кстати, только в СССР сто грамм — это название продукта, а не вес!

— Точно, — согласился я. — Спроси любого прохожего, сколько будет десять раз по сто грамм, и ответа «килограмм» ты не услышишь.

На том и раскланялись.

Образ подпольного цеховика Иманта с явной симпатией к персонажу, Колбергс запечатлел в своем романе «Три дня на размышление».

Мне же знакомство с этим парнем явно следовало продолжить. Всем хотелось одеться во что-то приличное, но магазины предлагали бесформенные пальто; неуютные, как военные кителя, пиджаки и угловатые ботинки. Сомнительного же качества джинсы с иностранной наклейкой, не чета мною приобретенным, стоили зарплаты квалифицированного инженера и считались величайшей ценностью. Колготки под брюки носила знать. Спекулянты процветали, хотя спекуляция являлась делом, требовавшим немалой отваги. При тотальном стукачестве и полицейском контроле барышники могли продержаться на свободе, также оказывая осведомительские услуги. Или — имея справку из психдиспансера, чем пользовались привилегированные единицы, трудно этот документ выстрадавшие. За проезжающей машиной иностранного производства выворачивались головы.

Сподобился я однажды взять «Мерседес» у сына Гришина — главы компартии Москвы и члена Политбюро, одно время мы соседствовали автомобилями в кооперативных гаражах. Выехал из Сокольников на Садовое и проколол колесо. Тотчас рядом со мной, еще не вылезшим из салона, возникла патрульная милицейская машина. Выскочивший из нее капитан был крайне любезен:

— У вас есть домкрат?

— Наверное…

— Откройте багажник!

Капитан лично поставил запаску, а когда я, теряясь в мыслях о мере своей благодарности, спросил, сколько должен, он доверительно прошептал:

— Вот мое удостоверение… Звание, фамилия… Могли бы написать благодарность?

Вероятно, он принял меня за отпрыска могущественного правителя. Номер этого «Мерседеса» знали все постовые. Я не поспешил разочаровать служивого человека…

* * *

Вечер провел в гостях у Бренча. Тот, подростком заставший войну, рассказывал, как немцы вели себя в Риге.

— Брали баб за холку и вели к себе на квартиры. Без разговоров! А нас, мальчишек, заставляли зубными щетками драить булыжники мостовой. Один косой взгляд в их сторону — и ты в концлагере! И, что удивительно, у нас есть молодняк, восторгающийся их формой и символами. Да кем бы вы были, победи Гитлер! Также драили бы мостовые и сортиры зубными щетками!