Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…

Что же касается картонных декораций наших партийных образований, то в них можно войти любому желающему, прогуляться и, не найдя там ничего питательного, послать партейцев по матери и двинуться в иные общественные перспективы без воздаяния за отступничество. Да и убери все эти партии — что может измениться в стране, где в реальности каждый выживает в одиночку, сообразно мировоззрению стихийного рынка?

Однако, пусть исподволь, работы по воссозданию образа былой имперской государственности велись, образ уже намечался рельефно и неотвратимо, как и возвращение к традициям цензуры и охранки, и мы с Георгием начали так же исподволь проникаться всевозрастающей непопулярностью нашего кинопроекта.

— У России героическое прошлое, ужасное настоящее и великое будущее. И так будет всегда… — подвел итог Жора.

«Евангелие от палача» я дал прочитать Золотухину. С кислыми комментариями о его несостоятельном будущем. Валера же идеей фильма загорелся.

— Я сыграю главного героя! Я сделаю его так, как ты себе не в состоянии и представить!

Восторгов товарища я не разделял, но вскоре Валера сообщил, что нам необходимо прибыть на «Мосфильм» для разговора с директором, Кареном Шахназаровым.

Я не был на «Мосфильме» очень давно, но что меня поразило сразу же, едва не вогнав в оторопь, — безлюдная территория и пустые безжизненные коридоры административного здания. А я-то помнил другой «Мосфильм»! Здесь сновали сотни людей, ими и техникой были забиты все павильоны, и в памяти тут же всплыла знаменательная сцена одной из съемок пришлыми киношниками из азиатской студии, прибывшими сюда, видимо, по программе сотрудничества. Местный московский оператор сокрушенно говорил гостевому режиссеру:

— Послушайте, для этих кадров нам необходима тележка…

— А, дорогой, что ты бормочешь! — отмахивался азиат. — Какой тележка? Мы снимаем быстро, где здесь касса?

Прошли в кабинет Карена. Я обозрел цветные фото в рамках на стенах: Карен с патриархом, Карен с президентом, Карен с премьером…

Я не был знаком с ним близко, но то и дело пересекался в компаниях общих знакомых, и пришел к выводу его принадлежности к той редкой породе людей, что внутренне практически не меняются с возрастом: несмотря ни на какие обстоятельства, он был всегда деликатен, логичен, рассудителен и точен в выделении и определении сути каких бы ни было событий, разговоров и деклараций. Я не был в восторге от самой природы его творчества, мы не совпадали с ним в какой-то своей художественной первооснове, но уж тут, если бы он взялся за «Евангелие» от Вайнеров, уверен: картина бы получилась нестандартной, с неожиданными интерпретациями самой сути романа.

Встретил нас Карен по-домашнему: чай с конфетками, непринужденная беседа. Одет он был в рубашечку и в джинсы с драной прорехой на колене по сегодняшней моде, заставляющей думать о моде дня завтрашнего, когда шиком начнут считаться дырявые носки. На экране его компьютера, стоящего на столе, я приметил картинку карточного пасьянса и, невольно соотнеся окружающую обстановку с мертвой тишиной в пустынных коридорах, уяснил, что особенной обремененности в делах служебных директор не испытывает.

— Идея интересная, — говорил Карен, рассеянно оглядываясь на компьютер с незавершенным сюжетом пасьянса. — С одной стороны — стоит попробовать, с другой — опасаюсь, что — не мое…

— Конечно же, надо пробовать! — загорячился Золотухин. — К тому же — Вайнеры, аншлаг нам обеспечен!

— Не факт, — пожимал плечами Карен. — Вайнеры были хороши для страны Советов, сейчас уже вымахало новое поколение… И не одно! К тому же, при существующей политической конъюнктуре…

Мне стало скучно. Далее, невзирая на все убедительные и не очень, доводы Валерия, беседу продолжать не стоило. Я понял: мы с Жорой попросту опоздали с этой работой. Она уже была мало кому нужна.

— Я подумаю… — вежливо цедил Карен.

— Ну, творческих успехов, — сказал я, поднимаясь со стула.

Ответом мне был его фирменный благожелательный смешок.

Вечером я связался с Георгием.

— Я бы его убедил! — закипятился он. — Как жаль, что я не в Москве! Вы просто никудышные переговорщики!

Я слушал его, все более и более убеждаясь в своей правоте: Вайнеры, как большинство из нас, всем своим творчеством и духом были намертво привязаны к той стране, что обратилась в руины, уже становясь мифом. Свежеиспеченные романы Жоры, написанные им в Америке, являли всего лишь неудачную попытку по-новому определить себя в действительности, которую он понимал умозрительно, но и не более того.

Умирающий Юлиан Семенов, лежавший в постели, кому дочь поведала о беснующейся под окном революционной толпе, сказал устало:

— К нам это не имеет никакого отношения… — и отвернулся к стене.

Видимо, это «к нам» относилось ко многим и многим.

А суть неприятия также многими и многими «Евангелия от палача» я уяснил для себя так: этот роман посягал на первооснову всей советской жандармской идеологии, в которой, как ни парадоксально, виделась защита незыблемости самой российской государственности.

Хорошо знакомый мне Николай Леонов, генерал КГБ, уже в двухтысячные, при нашей с ним встрече, сказал:

— Как бы ты ни пытался отрихтовать это «Евангелие» от Вайнеров, как бы ни старался приблизить его к идеалу исторической правды и объективности, ничего путного из такой затеи не выйдет. Сталинские перегибы и его опричнина — это всего лишь частности в строительстве огромного проекта под названием СССР. А суть этого проекта — спасение России от уничтожения ее Западом. Именно России! Все буферные республики и такие же буферные — страны Восточной Европы, по сути своей были корой, охраняющей сердцевину.

— А теперь кору ободрали.

— Начисто. И ободрали мы ее сами, не ведая, что творим. А вы — творческая, хе, интеллигенция, лили воду на мельницу врагов не ушатами, а бочками! По сути своей вы были «инициативниками», теми, кто сам предлагает услуги противнику. При этом, в отличие от всякого рода агентуры, вас не надо было финансировать, о вас не надо было заботиться, вы не нуждались ни в каких руководящих указаниях! Вы все делали самостоятельно, талантливо, а порой и самоотверженно! И вам завороженно внимали миллионы! Как тут не вспомнить про крыс и дудочку… И что теперь? А теперь вы — пусты, как отстрелянные гильзы. И годитесь разве что на металлом. Другое дело, все пули достигли цели…

— А по-вашему, функция творческой интеллигенции — исключительно в воспевании мудрости и благости существующей власти? Даже если эта власть самодуров, безграмотных тиранов, воров и убийц?

— Беда в том, что нами управляли косные, ленивые, не обладающие никаким видением перспективы людишки, пекущиеся о своих шкурных интересах. Они прохлопали тот переломный момент, когда материальный фактор преодолел главенство коммунистической идеи. Они казнили Берию, кто понял, что если в стране появится частник, то появятся и продукты на прилавках и необходимая бытовая мишура. Они объявили его английским шпионом, потому что Лаврентий быстро сообразил: новая экономическая политика в стране сулит разрядку в начавшемся противостоянии с Западом, а это ломало всю идеологическую концепцию. Приспосабливаемость концепции к настроениям в обществе, ее гибкость, многогранность, требовали интеллектуальной повседневной работы, а зачем утруждаться, когда есть уютное кресло и кремлевские пайки? Решения принимались идиотические и келейные. Я, начальник аналитического управления КГБ, заместитель Андропова, узнал о вводе наших войск в Афганистан из телевизора! Ну, а возвращаясь ко всякого рода писателям, поэтам и песнопевцам с их миссией разрушения частностей и основ, то всех их умная власть могла бы превратить не в оппонентов, а в союзников в сотворчестве повседневных преобразований. А вы тупо рубили под собой сук этой власти… А теперь говорите, что во всем виноват топор… Вот тебе и суть этого романа Вайнеров.