Над пропастью юности
Шрифт:
Джеймс не хотел списывать легкость в сердце на счет Фреи. Определенно дело было не в ней, а в волшебстве ночи. Звезды так сошлись, луна расположилась под определенным углом, в воздухе была особенная прохлада. Он не помнил, чтобы когда-либо ему было так просто в присутствии девушки, которую мог позволить воспринимать для себя, как интересного собеседника, друга, просто интересную личность, в которой смысла было больше, нежели во всем окружающем его мире. Чувственная, но в то же время достаточно упрямая даже в изъяснениях того, в чем могла быть неуверенна.
Они много молчали поначалу, затем болтали, пока совсем не забыли о том, кем были и как оказались в компании друг друга. Бродили по городу,
Джеймс даже чуть было не вздумал поцеловать Фрею на прощанье. Не невинным поцелуем в щеку, а тем самым, воспоминания о котором они оставили на песчаном пляже в Сейнт-Айвсе. Это был порыв, неконтролируемый сознанием, исходящий где-то из глубины потерянной рваной души, в которой не было и капли теплоты. Наверное, Фрея предугадала это намеренье. Бегло попрощалась, оборвала вдруг всю особенность ночи, нарушила тишину её звучания, будто резко сняла пластинку с записи, последняя песня которой теперь была навеки оборвана, и оставалось только и думать о том, какими словами и на какой ноте она заканчивалась.
И всё же домой Джеймс возвращался во многом воодушевленный. Не было на его лице ни тени задумчивости или искреннего непонимания происходящего, будто всё так и должно было быть. Гулять всю ночь напролет с девушкой безо всяких неприличных намерений было для него в новинку, но во многом приятную. Это было совсем не то же самое, что проводить время с Мартой или леди Клеменс, с которыми разговоры и развлечения были неизменно одни. Может быть, до того, как они с Мартой пересекли черту, между ними и могла сохраниться эта непринужденность, но в то же время не пересечь её было невозможно, иначе девушка могла перестать ему быть интересной.
Было около семи, когда Джеймс вернулся в апартаменты. Неуклюже бросил на вешалку пиджак, который тут же с неё упал, неряшливо разбросал обувь и сразу прямиком на кухню, откуда уже слышался свист чайника.
— Надо же, я не ожидал тебя раньше вечера, — с хитрой улыбкой заявил Спенсер, доставая ещё одну кружку для друга. — Сколько выиграл?
— Я не играл, — весело ответил. Закатал рукава до локтей, вымыл тщательно руки, чтобы затем присесть на подоконник и начать курить в открытое окно.
— Ладно. Тогда я даже не хочу знать подробностей, — Спенс поднял руки вверх и опустил голову. Привычными ловкими движениями разлил по чашкам кипяток, бросил чайных листьев, насыпал сахару, как обычно, рассыпав и по столу.
— Знаешь, пора бы тебе уже знать эти подробности, — Джеймс усмехнулся, выдыхая в воздух ядовитые кольца сигаретного дыма, заполняя гадким запахом воздух. — И, тем не менее, я никого не охмурил этой ночью. Хотелось бы надеяться на обратное, но боюсь, что всё же эта крепость мне ни за что не поддастся.
— Разве ты не был на ежемесячном вечере, устраиваемым Инканти? — Спенсер смотрел на друга с большим опасением, заняв место за столом. Джеймс не внимал его настороженности, кивнув утвердительно в ответ. — А в последний раз ты там был ещё в марте позапрошлого года, если я не ошибаюсь.
— Феноменальная память, — иронично усмехнулся Джеймс, потушив тлеющий окурок и выбросив его через форточку.
— Чёрт, Джеймс! — казалось, будто Спенс ненароком обжегся, что случалось не редко, поэтому Джеймс спокойно последовал в ванную, не став обращать на друга внимания. И всё же тот посеменил за ним. — Ты был с Фреей? — начал выглядывать Джеймса через круглое зеркало, когда тот принялся чистить зубы.
— Да, и что с того? — стегнул плечами, когда по подбородку потянулась белая линия пасты. Спенсер по-прежнему смотрел на него с таким
необъятным ужасом в глазах, будто его медуза ужалила, не меньше. Спенс в свою очередь искренне не понимал, притворялся ли друг или действительно не понимал, в чем была проблема.— Ты же знаешь, что она кузина Дункана. Она совсем не… — парень замялся, не в силах объяснить то, что и так было очевидно. — Она лучше всего этого, знаешь ли.
Джеймс нагнулся над раковиной, промыл рот, плеснул в лицо холодной воды, прежде чем медленно развернуться к другу. В глазах ни единого намека на шутливость, губы грозно сжаты в плотную линию, ноздри вздулись от злости. Вся легкость испарилась в мгновение ока. Ночь прошла. Наступило утро, и день обещал оставить предыдущий в пыли забвения. Спенсер заметил, как Джеймс сжимал края раковины и, казалось, та повалиться вниз под натиском, но большей была вероятность того, что Спенс упадет первым.
— Она лучше чего?.. — строго спросил, вынудив друга неприятно поежиться. Спенсер начал блуждать рассеянным взглядом по замкнутому пространству комнаты, будто не мог найти выхода, что был буквально за его спиной.
— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Она ведь тебе не нравиться, как и любая другая девушка. Всё, что тебя привлекает в ней, как она легко может дать тебе отпор, но в остальном… Я всего лишь прошу прекратить эту игру, пока не стало слишком поздно, — Спенсер начал бормотать себе под нос, но каждое слово проходило Джеймсу под кожу, будто сквозь неё протягивали иголки. Это было честно и справедливо. Он и сам не стал бы отрицать того, что это была чистейшей воды правда, но вот только что-то внутри противоречило этому.
— Она меня не привлекает, — резко отрезал. — Лишняя трата времени и усилий, которые, в конце концов, не будут того стоит, — Джеймс выпятил вперед подбородок, расслабил вдруг ладони и даже поддернул вверх краешек губ. — Она сама просила проводить её домой. В конце концов, это же кузина Дункана. Как я мог отказать? — иронично подметил, окончательно выпутываясь из сетей прошедшей ночи. Оставил её в затворках памяти, как кадры из фильма, которого был сторонним наблюдателем, но не больше.
— Не влюбляй её в себя, — Спенсер покачал головой, пока вовсе не вышел из комнаты, вернувшись обратно на кухню.
Он не верил Джеймсу. В большей мере доверял своему чутью, нежели любым убеждениям друга, насколько правдоподобными те не были бы. Спенсер замечал больше, чем любой другой, вероятно, даже сами Фрея или Джеймс. В присутствии друга девушка почти всегда вжималась в кресло или стул, чувствовала себя крайне некомфортно рядом с ним и постоянно чем-то занимала руки, то мяла подол платья, то салфетку на столе, то с силой вжимала ногти в мягкую плоть собственного тела. Когда Джеймс оказывался на расстоянии, бросала на него неосторожные взгляды, розовые губы поддевала кроткая улыбка, щеки неизменно окрашивал прилив крови. Джеймс же был непривычно настойчив и задирист, хотя привычной его уловкой была небрежность, безотказно срабатывающая с каждой, что лишь мельком обращала на него внимание. Он будто пытался задеть Фрею, как капризный ребенок, оказавшейся на чужом дне рождении, ютился рядом с ней и нарочно выводил из себя.
Казалось, в промежутке между инцидентом, случившемся несколько лет назад на балу, и новой встречей в старой закусочной, успело произойти ещё кое-что. Для Спенсера это было слепое пятно, что глаза никак не могли уловить, но, очевидно, это было что-то важное, ведь завязало между Джеймсом и Фреей крепкую нить, плотно связывающую их друг с другом. Было в их отношениях много противоречий и опасений, которые Спенсер выложил перед другом, как на ладони. И тень неуверенности, скользнувшая на лице Джеймса, дала четко понять, что отказаться от Фреи ему будет не так уж просто.