Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Надежда для Бирюка
Шрифт:

Мария – так звали жену, умерла от онкологии, которую обнаружили во время беременности. Был реальный шанс сохранить жизнь, сделав аборт, чтобы пройти курс лечения. Она отказалась из-за религиозных соображений… Неподвластное мне решение, которое я не могла понять, объять даже не получалось. Митрофану, как оказалось, тоже.

Он настаивал на аборте, просил, уговаривал, считал, что жена совершает ошибку, злился, ругался. Испортил отношения с родственниками с обеих сторон, некоторые по сей день не здоровались с ним. После, постепенно, пришло понимание, что Мария имела на это право.

Иначе попросту не могла. Оставалось только принять этот выбор –

на это ушло два с лишним года. Непростой вышел урок.

О детях говорили, об их будущем. О том, что придётся отпустить в большую жизнь, а этого так не хочется, настолько страшно, что ком подходит к горлу.

Но надо – мир не нами придуман, течение времени не остановить.

О ёлке, которой у нас с Ладой не было, потому что большая часть населения покупала разрешения на выруб одной красавицы в строго отведённом месте – это было по карману, потому в домах красовались свежие ёлочки, источая аромат хвои и атмосферу нового года. Я же и топор – вещи несовместимые, как и поход в лес.

Продавали же ёлки за такую стоимость, что дёргался глаз от возмущения.

Село раскинулось посреди тайги – гектары леса кругом, а цену ставили такую, словно в Сахаре торговали, предварительно полив слезами единорогов, честное слово!

– И то верно, – засмеялся Митрофан на мою возмущённую тираду.

А потом… Потом просто поднялся и сказал, что пора домой. Уходит, сказал. Так просто: пора домой. И так задержался. Поздно уже…

Не знаю, что выражало моё лицо в этот момент. Хочется верить, что обида не была написана красной бегущей строкой, но вряд ли. Меня буквально разрывало от разочарования, самого большого в моей жизни. Огромного, буквально космического масштаба.

Удивительно. Момент, когда я стояла с мятыми купюрами, выданными мне для оплаты аборта и «компенсации морального вреда», суммы, которой по факту хватило бы на один поход в ресторан, не был настолько разрушительным.

Разговор с Бербоком-старшим, с несостоявшейся свекровью, грозящей полицией, понимание, что Арнольд предпочёл мне удобную жизнь, карьеру, предал не только меня, но и Ладу, не стал столь болезненным.

Даже когда я смотрела на свой новый дом – развалюху шестидесятых годов двадцатого века постройки, – и понимала, что это и есть моя жизнь на ближайшие пять лет, и я сама тому виной – не оказались фатальны для меня.

Тогда я понимала, это – не конец.

Новая ступень, которую придётся как-то преодолеть. Научиться жить в новых обстоятельствах, приспособиться.

Произошедшее сейчас ощущалось крушением мира. Грёбаной Помпеей моего существования.

– Нельзя мне, Надежда… пост сейчас, – глухо произнёс Митрофан, возвращаясь на место.

– Что? – качнула я головой, не понимая, что он говорит.

Нет, об ограничениях в постах я слышала, не в вакууме жила, но…

– Рождественский пост. Не только в еде воздерживаемся, главные страсти преодолеваем: гнев, жадность, гордыню, похоть… Время, чтобы на жизнь свою посмотреть, переосмыслить, грехи осознать.

– И много у тебя грехов? – спросила я, не зная, что сказать.

Не сильна я была в религиозных вопросах. Жила телесным, земным, не возвышенным, высокодуховным, и считала это правильным.

Невозможно врачу верить в бога – так я считала. Или ты борешься за жизнь и здоровье человека, или перекладываешь на плечи высших сил. Я предпочитала бороться.

– Хватает, – криво усмехнулся Митрофан. – Особенно в последнее время, как тебя встретил… не дают покоя мысли… – посмотрел он прямо.

Настолько красноречиво,

выразительно, что у меня выступили мурашки на руках.

– Нас воспитывают с мыслью, что близость возможна только в браке. Понимаешь? – продолжил он после напряжённого молчания.

– Для продолжения рода, – горько усмехнулась я злой иронии.

Какая же я «счастливая», хоть самой себе завидуй. Собрала весь паноптикум мужчин.

Шлюха в штанах – был. Мелочный предатель – был. Теперь – …монах.

Кто следующий? Солнцеед? Гуру по восстановлению женской энергии?

– Не только, для удовольствия тоже. Иначе бог нас как-то иначе бы создал, сродни животным. Мы не псы на собачьей свадьбе, секс не только для тела, продолжения рода, – намеренно повторил мои слова, – но и для души, сердца. Близость соединяет, оставляет след. Никто мне права не давал оставлять след в душе, в жизни женщины, которая мне не предназначена. Ей с этим жить…

Митрофан не отводил прямого взгляда от меня. Я же не знала, как реагировать, что говорить, говорить ли…

Злиться, смеяться, плакать, спорить?

– Я, Надежда, не зверь, перетерпеть могу и должен – это правильней, чем позволить слабину, пойти на поводу собственной слабости, похоти. Другому человеку потом жить с грехом на сердце. Не понимаешь? – вздохнул он. – Секс в браке должен быть, чтобы перед самим собой, людьми не стыдно, чтобы добром жить, без груза за пазухой. Так меня учили, так я стараюсь жить.

– В смысле?.. – как в замедленной съёмке моргнула я несколько раз. – У тебя кроме жены никого не было? – прошептала я. – Ни до, ни после?

Митрофан же шутит, да?

Такого не бывает, быть не может, не в наш «прогрессивный» век, со становящейся с каждым годом сомнительней и сомнительней моралью, которая давно превратилась в норму.

Или бывает?..

– До не было, – спокойно ответил он. – Мы молодыми поженились. Познакомились, сговорились, свадьбу сыграли. После… после, можно сказать, было, один раз. Мы должны были пожениться, когда траур по Маше закончился, – криво улыбнулся он. – Как видишь, по сей день холостой. Молодая совсем девочка была, из нашего согласия, потому уверен был, что сложится всё, поторопился, сил на терпение не нашёл. Не железный я, – вздохнул он. – Выходит, прошёлся по её душе, ей теперь жить с этим грузом.

– И всё? – выдохнула я, не скрывая удивления. – Один раз?

– Почему же, – хохотнул нервно Митрофан. – Припёрло как-то, поехал в публичный дом, оказалось, есть такой в райцентре. Мужики рассказали куда идти, что говорить. Пришёл, вывели мне «девочек», я поглядел-поглядел и ушёл.

– Не встал, что ли? – нервно хихикнула я, обхватывая ладонями покрасневшее лицо.

– Почему же, ещё как встал, голые бабы вертятся, а у меня последний раз был в прошлой жизни, считай, – криво улыбнулся он. – Говорю, не железный я, из плоти, крови, страстей и желаний, как все люди, ничем не отличаюсь, а то и хуже. «Девочки» эти… несчастные, больные, если не телесно, то духовно. Одной ногой на том свете стоят, что или кто безвозвратно подтолкнёт любую из них – неизвестно. Одна видно под наркотиками была, самая молодая, красивая, всё глядела на меня с интересом. Взяла бы мои деньги за услугу, купила дозу на них и умерла… или не от дозы, от того, что чаша терпения переполнилась. Ведь не от хорошей жизни они телами торгуют, от нужды, порой не только финансовой. Я кто такой, чтобы стать последней каплей? Кто мне право давал человеческими жизнями распоряжаться, живые души губить, на грех толкать?

Поделиться с друзьями: