Народы моря

— А я уверен в обратном. Особенно, если ты скажешь ему, что в следующий твой приезд я или получу требуемое, или запрошу вдвое больше, или не буду ждать, а пойду и возьму всё сам, — проинформировал я. — Так что поторопись, пока у меня не лопнуло терпение.

Посол Шухурунува вернулся на третий день с известием, что часть откупа везут на деревянных лодках, которые тащат идущие по берегу волы, а часть везут по суше. Когда они прибыли, я разделил добычу между воинами, оставив себе лишь десятую часть. Меня больше интересовали рабы, чем ценные металлы.

Глава 93

У этой реки много названий на разных языках, но с каждого оно переводится, как «Река, текущая в обратную сторону». Это название придумали не египтяне, хотя бы потому, что сперва она течет с юга на север, как и Нил. Возле города Алалах, название которого не имеет никакого отношения к аллаху, потому что город уже есть, а ислама еще нет, река поворачивает на запад и затем впадает в Средиземное море. На этом отрезке, низменном, с медленным течением, при сильных западных ветрах и складывается впечатление, что вода в реке движется вспять. Алалах расположен на высоком холме, который огибает река. Здесь пересекаются караванные пути, идущие с севера на юг и запада на восток. Да и по реке поднимаются с моря небольшие суденышки. Стены у него из известняка и высотой метров пять с половиной. Четыре надвратные башни, по одной на каждую сторону света, правда, не совсем точно направленные, и шесть между ними. Раньше Алалах входил в Хеттскую империю, но, когда она начала трещать по швам, отвалился одним из первых. Не потому, что был очень уж силен и богат, а потому, что находился на самой окраине империи и надеялся, что до него не доберутся.

Я и не собирался добираться сюда, но так получилось. Путь через горы показался мне слишком трудным, даже с учетом того, что нам теперь не будут мешать каркемишцы. Я решил вернуться к морю по равнине, пройдя на треть больше. Тем более, что Тиль-Барсип и Эмар выставили нам снабжение — муку, баранов и коз, вино и пиво. Остальное собирали сами в многочисленных мелких поселениях, бывших когда-то под властью Митанни, а теперь, когда это государство распалось, ставших вотчинами местных князьков. Население разбегалось при нашем приближении, унося с собой самое ценное. Князьки удирали первыми и быстрее всех. Мы, народы моря, стали бичом божьим этой эпохи.

И нападать на Алалах я не собирался. Меня уже утомил поход, поэтому хотел побыстрее добраться до моря и на судне отправиться к семье. Но у войны свои законы. Не важно желание, важен потенциал. Если кто-то может напасть на кого-то и победить и ограбить с некритичными потерями, то желание и повод сделать это обязательно появятся, и наоборот. Я отправил в Алалах послов с требованиями: через три дня, когда моя армия подойдет к стенам города, его жители должны были в первую очередь приготовить съестные припасы для нас, во вторую — заплатить металлами и прочими ценными вещами за ненападение на них, в третью — признать мое покровительство и согласиться выплачивать ежегодную дань. По версии послов, их выслушали недоброжелательно, сказали, что подумают и сами пришлют ответ, а на обратном пути напали, убив двух и ранив пять человек из охраны. При этом послы умудрились захватить трех мулов с товарами. Может быть, действительно на послов напали алалахцы, а может быть, мои люди напали на купеческий караван и специально создали казус белли. Правду теперь не установишь, хотя бы потому, что нет времени и желания заниматься этим, а слух, что на моих людей напали, разнесся по городам и весям. Или я накажу провинившихся алалахцев, или их примеру последуют другие.

Я отправил еще одного посла в Алалах. На этот раз человека рассудительного, не склонного к авантюрам. Новые требования были жестче: выдать виновных в нападении и покинуть город с запасом продуктов на три дня. За это время мы разграбим город, после чего жители смогут вернуться и стать моими подданными. Правитель Алалаха по имени Наассон отклонил мои требования, заявив, что вскоре пришлет ко мне своих послов. Он явно тянул время, ждал откуда-то помощи. Это меня насторожило. Если бы в этих краях была еще одна большая армия, я бы знал. Шанс на то, что я пока не получил важную информацию, все-таки оставался. Время сейчас бурное, разные племена шастают туда-сюда по планете. Вдруг объявились какие-нибудь народы гор или пустынь, готовые сразиться с народами моря?

К Алалаху мы подошли во второй половине дня. Ворота были закрыты. Никто не вышел нам навстречу, не предложил решить вопрос мирно. На стенах и башнях, как обычно, толпились воины и другие горожане. Сдаваться они не собирались. Я тоже не собирался прощать им такую борзость.

Собрав командиров отрядов, объявил:

— Располагайтесь вокруг города и ведите себя спокойно, будто мы собираемся осаждать долго и нудно. Когда стемнеет, оставьте только самые необходимые костры. Все остальные затушить и в темноте перенести лестницы поближе к городским стенам.

Лестницы мы заготовили на двух предыдущих привалах, когда стало понятно, что мимо Алалаха без шуток не пройдем.

— Штурмовать будем ночью? — спросил Пандорос, малость подрастерявший гонор после разгрома каркемишцами.

— Нет, — ответил я. — Между волком и собакой.

Это выражение очень нравилось моим воинам. Часами они пользуются редко, хотя в каждом городе есть солнечные. Обычно солнечные часы при храмах, потому что более-менее точное время нужно знать только жрецам. Всем остальным хватает ночи и дня, который делится на две части — до полудня и после. Благодарямне, у них появились утренние сумерки — время между волком и собакой. Как это выражение прорвется через века и приживется у римлян, а потом у французов, пусть гадают историки.

Глава 94

Ночью случилась морось. Назвать дождем это реденькое, невзрачное и непродолжительное влагоизлияние у меня не поворачивался язык. У нее был один плюс — прибила пыль. Все-таки приятнее идти, когда не першит в носу и горле. От моего шатра до линии атаки метров пятьсот. Видимость пока плохая. Шагаю осторожно, стараюсь не наступать на кожаные мешки и бурдюки, оставленные воинами, которые уже подошли ближе к стенам, ждут сигнал. Стоят группами. Уже не строго по племенному принципу, а, скорее, по боевому родству, с кем уже ходил на штурм, на кого надеешься, как на себя. Еще пара походов — и превратятся в одно племя.

Небо начинает сереть. Уже можно различить стены и башни. Я останавливаюсь перед ахейцем лет тридцати пяти. В сумерках его лицо кажется серым, как у мертвеца, пролежавшего пару дней в холодную погоду. Вроде бы он из первого призыва, но могу и перепутать.

— Что скажешь? Пора штурмовать? — обращаюсь к нему вполне серьезно.

— Да пора бы, — не очень уверенно отвечает ахеец.

— Раз ты так считаешь, то придется нам выполнять твой приказ, — говорю я шутливо и дружески хлопаю его по плечу.

Те, кто меня слышал, смеются, может быть, тонко льстя. Начальство любит, когда смеешься над его шутками, даже если юмор туповат.

— Вперед! — тихо командую я.

Так же тихо мою команду передают по цепочке влево и вправо. Воины, стоявшие впереди, берут вязанки хвороста, доски и лестницы и неторопливо шагают к сухому рву шириной метров пять и глубиной не больше двух. Алалахцы даже не потрудились расширить и углубить его. Вязанки летят на дно рва, заваливая его, доски кладутся через него, образуя мостки. Те, кто с лестницами, переходят по мосткам, а остальные или ждут очереди, или спрыгивают в ров на вязанки и выбираются на противоположной стороне. Шума производим много, но на городских стенах пока тихо.

Только подумал так, как где-то левее заорали истошно:

— Тревога! Тревога! Напали!…

Мои воины сразу задвигались быстрее. На стенах не должно быть много алалахцев. Наверняка многие спят у себя дома, уверенные, что штурм будет не скоро. Пока они услышат крики, пока очухаются от сна, пока оденутся и снарядятся к бою, пока добегут до стен и поднимутся на сторожевой ход или на площадку в башне, пройдет время, за которое нам надо смести дозоры и закрепиться наверху. Тогда можно считать город захваченным.